Плохие привычки - Горбов Анатолий Анатолиевич. Страница 42

— П-привет тебе от С-свина, — я развернулся на голос, и мимо меня пролетела свинцовая оса, ранив «Густава Беккера» и заставив его жалобно звякнуть.

— Ёчики-м-маёчики, впичужили [3] заказик. Ты, что ли, К-Крашанок? — на меня с дивана смотрел дяденька в слесарной спецовке, серьезный, словно пушка в его руке.

Отчего-то вдруг мне стало понятно, что пуля досталась бедному «Беккеру», а не мне, именно потому, что я — Крашанок. А вовсе не из-за нетвердой руки или дефекта зрения заикающегося человека на диване.

— Ну? — вот когда понимаешь, сколько стоит последняя минута жизни. Я хотел заказать две и потолще. И потом повторить, продлить, влюбиться и жениться на этих продажных коротких шлюшках. Впрочем, я их уже любил и мысленно умолял не покидать меня…

— Не признал? — человек, каким-то образом узнавший меня, начинал проявлять неудовольствие.

У меня было два варианта — врать или врать изобретательно. Просто врать этому матерому волку было глупо — его серые глаза буравили меня не хуже банковского сканера сетчатки. Чтобы врать изобретательно, нужен был, как никогда, мой дар, но мы с этим слесарем револьверных станков не смотрели в одном направлении и не прикасались к одной и той же вещи. Я уже начал читать «Отче наш», старательно щипая себя левой рукой за собственный окорочок — в целях улучшения работы буксующего мозга — когда меня осенило…

ГЛАВА 33

Про чифирь на брудершафт с киллером

Гвозди бы делать из этих людей.

В мире бы стало гораздо гвоздей.

Из т/с «Агентство НЛС» (2001)

Точнее, меня одурманило специфичным ароматом пороховых газов.

Запах! Я блаженно улыбнулся и прикрыл глаза, втягивая результат сгорания великой выдумки древних китайцев и автоматически продолжая щипать бедную ногу. Запах исчез очень быстро, а вместо него мой мозг посетила звуковая комбинация без каких-либо интонаций, сложившаяся в несколько простых слов, спасших жизнь окончательно: «Дядю Вову не срисовал [4]. Будяк [5] какой-то. Валить [6] его и валить отсюда».

Прежде чем он приподнял гипертрофированное из-за глушителя дуло пистолета, я, все еще с улыбкой, промямлил:

— Дядя Вова? Да я тут шеро [7] недавно запятнал, сейчас и старшего дворника не призна́ю…

— А он мне т-туфту [8] толкал, что пациент — л-лох голимый, филки [9] з-захамничал [10]… — проворчал начало оправдательного приговора киллер.

Такого напряжения мозговых извилин я не испытывал ни на одном невыученном экзамене. Приходилось, пользуясь своими куцыми знаниями фени, одновременно переводить «с» и тут же «на». Из-за этого я тормозил с ответами, и дядя Вова окончательно уверился в том, что голову я поранил существенно, причем в самом уязвимом месте.

Выделение норадреналина организмом велось по принципу «Пятилетку за три дня». Мои короткие волосы были залиты потом, словно рис на вьетнамских полях. Было страшно наклонять голову — почему-то казалось, что этот бассейн тут же выплеснется и зальет палас. Робко постучавшейся в сознание мысли о том, что поверхность головы выгнута, а не вогнута, вообще никто не открыл — весь остальной мозг боялся. Руки мои не тряслись только потому, что я их вообще не чувствовал.

Откуда мне был знаком голос, особенно заикание, и лицо этого киллера, я не помнил. Кроме варианта белого пятна ночи пятницы тринадцатого, в голову ничего не приходило. Когда он предложил мне сигарету, закуривая сам, а я в ответ махнул головой и скрестил руки, этот вопрос окончательно решился в пользу пятницы, ибо Вова, кивнув, продымил кольцами:

— А, ну да, б-была ж у тебя маза [11] з-завязать [12]…

В голове откуда-то всплыла фамилия дяди Вовы — Заяц. Даже нашел силы мысленно улыбнуться способности современного общества эволюционировать (или все же деградировать?) травоядного зверя в матерого хищника. Ведь его показательная фамилия в прозвище не отразилась совершенно…

Из тяжелого для меня по причине языкового барьера разговора и непосредственной близости огнестрельного оружия я узнал, что от смерти Толика Толиковича спасло не то, что он — уважаемый Крашанок. Точнее, не совсем это. Оказывается, Свин, оплативший заказ, сказал, что нужно убрать обычного обывателя, не желающего платить долги.

Голова же Крашанка стоила явно больше, и вообще — убирать авторитетного вора (вор я, оказывается!) было связано с определенными проблемами и решением воровского совета — ну, во всяком случае, для представителей старой школы, к которым дядя Вова и относился.

Решающим фактором, искривившим траекторию первой пули и отменившим вылет следующих свинцовых подарков, был недостаточный размер гонорара. Что бы дядя Вова ни рассказывал о понятиях…

Я посвятил киллера в подробности недавней автомобильной аварии со свиновским внедорожником, в результате которой я якобы и повредил себе голову, а также обрисовал свои планы взыскать со Свина за базар — не вдаваясь в подробности полученных мной оскорблений. Что-то мне подсказывало, что если бы их действительно услышал Крашанок, то Свин, один раз шлепнувшись на газон, больше бы оттуда не поднялся.

В ходе долгой беседы мы чифирнули — к счастью, в кухонном шкафу нашелся антикварный мелколистовой черный чай, который, видимо, принадлежал хозяевам квартиры, так как я такой никогда не пил. Дядя Вова взялся готовить чифирь [13] сам (вот я бы ему наготовил!), бухнув в пол-литровую кружку с надписью «Boss», почти доверху наполненную кипятком, всю пачку, и накрыл сверху минут на десять тарелкой. Потом отцедил густую жидкость перелил в кружку поменьше, сделал три глотка и, передавая кружку мне, причмокнул от удовольствия:

— Ядово [14]…

Я сделал также три внушительных глотка и передал кружку, словно косяк, обратно, многозначительно кивнув и сжав губы, боясь выплюнуть эту горячую терпко-горькую жидкость, которая к тому же нестерпимо противно воняла сгоревшим порохом.

Никак не удавалось вызвать новую синестезию. Сначала я пробовал зацепиться за тактильные ощущения, но кружку псевдослесарь постоянно подавал ручкой ко мне, а сам абсолютно спокойно держал горячий фаянс прямо за бока. За вкус его поймать тоже не удавалось — видимо, этот любимый им и абсолютно непривычный для меня напиток дарил нам разные вкусовые ощущения. А может быть, я просто сильно отвлекался на арго-переводы и не мог сконцентрироваться на желаемом?

К концу первой кружки мое сердце вернулось к уже выученной им пляске святого Витта и изобретательно придумывало новые па, больше походившие на акробатический рок-н-ролл.

Когда мы закончили, я сильно взмок. По́том были пропитаны даже носки. Руки начали обретать чувствительность и при этом предательски — нет, не вздрагивать — дергаться в судорогах. Не иначе, сердце и до них добралось и научило плохому.

Вскоре Вова, открутив глушитель, уложил свой инвентарь в ящик для инструмента и стал окончательно походить то ли на сантехника, то ли на слесаря-инструментальщика, причем непременно героя социалистического труда. На татуировку в виде перстня с кинжалом, обвитым змеей [15], я старался не смотреть и глупо улыбался, демонстрируя последствия придуманной черепно-мозговой травмы.