Карт-Бланш для Синей Бороды (СИ) - Лакомка Ната. Страница 36

— Располагайтесь, леди Бланш, — сказала девица, кривляясь, — чувствуйте себя, как дома. Но если что — кладбище за тисовой рощей. Может, там вам будет удобнее?

— Бамбри! — граф грохнул кулаком по столу, но она уже умчалась вниз, заливаясь противным, пронзительным смехом.

Я осталась стоять посреди комнаты, не зная — снимать перчатки или лучше так и оставаться в них.

На помощь мне пришла Барбетта.

— Подождите, миледи, — сказала она, поудобнее перехватывая меховой плащ графа.

— Сейчас я отнесу плащ милорда, а потом приду за вами и покажу вашу комнату.

— Благодарю… — прошептала я.

— Барбетта обо всем позаботится, — сказал граф. Он стоял босой, расстегивал пояс, чтобы освободиться от тяжести кинжала и кошелька, и сказал, явно думая о чем-то другом: — Надеюсь, тебе здесь понравится.

— Да, конечно, — прошептала я, думая, что понравиться здесь могло бы только последнему нищеброду, который до этого жил в шалаше из веток.

37

Замок Конмор ничем не походил на богатый и удобный для жилья графский дом. Комната, которую мне предоставили, располагалась в правом крыле на втором этаже, а комната графа — как сказала мне Барбетта — на третьем. Дочь графа занимала левое крыло второго этажа, слуги жили на первом этаже, рядом с кухней. Был еще четвертый этаж и верхние башни, но Барбетта объяснила, что они нежилые.

— Я застелила свежее белье, миледи, — объясняла она, открывая ветхий полог над кроватью. — Не бойтесь, все это выглядит ужасно, но клопов и тараканов у нас нет. И крыс тоже нет, только мыши.

— О, только мыши… — пробормотала я, — замечательно…

Спальня оказалась самым унылым местом, какое только можно было себе представить. Выцветшие гобелены на стенах, наглухо заколоченные рамы, законопаченные в щелях тряпками. Я стояла посредине комнаты, не зная, можно ли присесть на продавленные кресла с вышарканной обивкой.

— Надеюсь, вам будет удобно, — поклонилась мне Барбетта, — я поставила ночную вазу в углу, чтобы вам не пришлось выходить ночью по нужде.

— Благодарю…

— Спокойной ночи, — служанка ушла, а я сняла накидку, аккуратно уложив ее на свой сундук, который уже перетащили сюда, и принялась расшнуровывать платье.

Несмотря на законопаченные щели, в комнате все равно немилосердно дуло, и я совсем закоченела, пока разделась, умылась и забралась под одеяло. Укрывшись с головой, я свернулась клубочком, чтобы было теплее, согрелась и незаметно уснула.

Мне приснилось, будто у моей кровати извиваются три змеи — толщиной в руку, стоящие на хвостах. Они крутились волчком и колыхались волнами, высовывая противные раздвоенные языки. Где-то тихо играла волынка, и змеи то приникали к моей кровати, словно готовые напасть, то уходили в сторону в странном танце.

Я проснулась вся в липком поту, и подумала, что старуха Вильямина, все же, напугала меня. Теплилась свечка, оплавившаяся почти до основания, и никаких змей не было и в помине. Но волынка…

Сев в постели, я прислушалась. Что это за звуки? Не волынка, нет. Чьи-то стоны… Помедлив немного, я слезла с кровати, подкралась к двери, открыла ее и выглянула в коридор. Пусто и тихо. Показалось…

Но не успела я вздохнуть с облегчением, как старый замок прозвучал новым стоном. Эхо подхватило его, разнося по этажу, а потом опять все стихло.

— Кто здесь? — позвала я, и голос мой прозвучал почти писком.

Мне никто не ответил, и это было неудивительно. Я долго вглядывалась в темноту, но ничего подозрительного или странного не увидела. Да и стоны прекратились. Неужели, мне почудилось?

— Все страхи человек придумывает сам, — повторила я слова Вильямины, накинула халат и заставила себя выйти в коридор и пройти до лестницы. Никого. Так и с ума сойти недолго, выдумывая бог знает что.

Вернувшись в спальню, я забралась в постель, снова пытаясь согреться.

Мне показалось, я едва закрыла глаза, как рядом со мной объявилась Барбетта, поднимая шторы и впуская в комнату серый утренний свет.

— Доброе утро, миледи! Завтрак на столе, ваш супруг скоро спуститься к завтраку.

— Сейчас буду, — пробормотала я, мало что понимая спросонья.

Первый завтрак в замке Конмор был невкусным. Барбетта подала жирную масляную овсянку с потрохами.

Многочисленные собаки крутились тут же, тычась в ноги мокрыми носами и выклянчивая еду. И отец, и дочь время от времени бросали им то ломти хлеба, то куски мяса из собственных тарелок.

Солонина была вымочена плохо, поэтому каша показалась мне пересоленной, но граф уплетал ее с завидным аппетитом, держа ложку в левой руке и откусывая от толстого ломтя серого хлеба. Причем делал он это странно — сначала клал ложку, потом брал левой рукой хлеб, потом клал хлеб и брал левой рукой ложку. Мне непонятны были такие манипуляции, и я решила, что с правой рукой графа что-то более серьезное, нежели обет «для супруги». Можно хранить правую руку для супруги, но ложку-то держать это не помешает? Возможно, просто граф поранил правую руку и не хочет об этом говорить. С другой стороны, в Ренне жила уважаемая госпожа Коппелия, которая тоже не пользовалась правой рукой несколько месяцев после того, как прикоснулась к священному гробу в Святой Земле. Каждый волен делать со своими руками, что ему угодно, поэтому я решила оставить странности и секреты графа на его совести.

Я съела несколько ложек каши, чтобы не выглядеть невежливой, и намазала ломтик хлеба маслом — такая пища пришлась мне больше по душе.

Зато Вамбри с размаху шлепнула ложку в чашку, отчего каша так и полетела во все стороны. Отец без слов наградил ее крепким подзатыльником.

— Не буду это есть! — Вамбри воинственно выпятила подбородок.

— Тогда свободна, — сказал де Конмор ровно, избегая смотреть на меня.

Было видно, что ему неловко за поведение дочери.

— Черта с два я уйду голодная, — заявила юная леди. — Вели, чтобы отправили за конфетами, вчерашние кончились.

— На следующей неделе их получишь, — ответил граф. — Пока у меня нет дел в Ренне, незачем гонять людей ради пустой забавы.

— За неделю я умру с голоду, — сказала Вамбри, поглядев на меня исподлобья и с ненавистью, — и люди скажут, что это мачеха меня заморила!

От неожиданности я уронила кусочек хлеба с маслом на колени, запачкав маслом платье.

Вамбри пронзительно расхохоталась, потешаясь над моей неловкостью.

— Еще слово, — пообещал граф, — и ты будешь есть у себя в комнате. Изволь вести себя прилично.

— Прилично? — фыркнула Вамбри. — Ей сколько лет?

Граф посмотрел на меня, явно припоминая, сколько же мне.

— Девятнадцать, — сказала я спокойно, вытирая платье полотенцем, поданным Барбеттой.

— Девятнадцать! Она всего на три года старше меня! — резкий голос Вамбри звучал, как надтреснутый колокольчик. — И ты будешь говорить мне о приличиях?!

— Пошла вон, — сказал де Конмор, откусывая еще хлеба.

Вамбри вскочила и убежала, опрокинув стул.

За столом повисло неловкое молчание.

— Мне подавать младшей леди еду в ее комнату? — осторожно спросила Барбетта.

— Не стоит, — поспешила вмешаться я. — Ничего страшного не произошло…

— Пусть ест в своей комнате, — сказал граф, не слушая меня. Он выскреб остатки каши из чашки и тоже вышел.

Я осталась за столом в одиночестве, и Барбетта пододвинула мне чашку с чаем, делая вид, что ничего особенного не произошло.

Глядя в грубую чашку, что она подала мне, я размышляла о том, что случилось. Если бы граф предупредил, что в Конморе его ждет уже взрослая дочь, я могла хотя бы прихватить для нее подарок, чтобы установить если не добрые отношения, то предотвратить войну. А то, что будет война, я уже не сомневалась.

— Юная леди любит шоколад? — спросила я у Барбетты, намеренно называя Гюнебрет юной леди, хотя была ненамного ее старше.

— С ума по нему сходит, — подтвердила домоправительница, — милорд всегда привозит ей конфеты, ведь что-то другое она есть отказывается — потому и худая такая, как палка. Всю душу она милорду вымотала своими капризами…