Болтливой избы хозяйка 2 (СИ) - Шкот НатАша. Страница 14
— Ого! А чего это он такой борзый? Давай выгоним! — предложила Слагалица.
— Ты чаво! — закричала возмущенно охоронница, словно Степанида, страх, что сказала, — не можна! Без яво истопка завалится!
— А у нас теперь ванная есть, — заметила Степка, — к чему нам баня?
— Чур, тебя! — в голосе Лукерьи было явное возмущение, — не можна! Иш, охоронниками разбрасываесси! Того гляди и меня, того, попрешь!
— Не, тебя не попру, — улыбнулась хозяйка, — от тебя польза есть, ты меня кормишь, порядок наводишь, советы даешь!
— И Ерошку не трожь! Он пусть и норовист, про то, за всех нас горой! Ежели кто со злом заявится, на помощь бросится!
— А ты чего так на амбразуру кидаешься? Нравится, что ли? — хмыкнула, глаза не открывая.
— Хто, я? Да никогда! — возмутилась охоронница.
— Угу-угу… ладно, пусть живет, твой Ерошка! Дальше рассказывай! — велела женщина, чувствуя, как от горячей воды и голоса Лукерьи усталость и напряженность дня постепенно отступают.
— Он не мой!
— Хорошо-хорошо. Ну, а ты у нас, кто будешь?
— Клецница, я. Стряпаю, прибираю, за кладовыми гляжу, — ответила та недовольно, еще сердясь за Ерошку.
— Интересно-то, как. А вы только в Домах Слагалиц живете, или во всех домах?
— Оногда и в простых хатах, ежели хозяин добрый. А ежели плохой, то к нему и духи плохие жить навязываются.
— Даже так… А кто еще есть? Расскажи, что знаешь! — попросила Степка, — хочу знать все!
— Ха! Усе, мабуть нихто не ведает! Расскажу, чаво сама слыхивала… Токмо то надолго…
— Ты тогда начни с самого интересного. Будешь каждый день понемногу меня просвещать.
— Лады! — согласилась охоронница, — почну, пожалуй с зеркалицы. Чудной дух, но полезный, ежели хозяина полюбит.
— Зеркалица? В зеркале, что ли живет?
— А где еще, вестимо, в зеркале. Поселяется тама, где зеркало ветхое… — Степка открыла глаза и развернулась, чтоб поглядеть на старое зеркало на стене, — ага, в этом как раз имеется зеркалица!
— Да-а-а? — протянула Степка недоверчиво, — но я ничего не замечала в нем… и не говорила она никогда со мной…
— Так она безликая и безголосая.
— Хм, а польза в чем? Прыщи в зеркале маскирует?
— Хиханьки тебе все, — упрекнула Лукерья, — зеркалица грядущее видит! Могет показать, ежели заслужишь!
— О нет, будущее знать я не хочу! А вдруг там что-то плохое? Что за жизнь тогда будет? Сиди и трясись, когда случится? Нет уж, спасибо!
— Не хошь — и не надобно! Кто просит-то?
— Дальше рассказывай, еще хочу!
— Ну, кринница. В колодязной воде обитается. Шибко водица стает вкусная, ежели в колодязе поселится.
— Надо будет нашу полечить. Митю попросить помочь ей, или кого?
— Да, водяник в этот деле лучший лекарь. Вопрошай его… А еще дух хороший имеется, дремой, зовется.
— От слова «дремать»? — предположила Степка.
— Ага. Токмо, яво призывать надобно, сам не придет. Когда в доме дитятко появится, для сна крепкого и здорового он надобен! С ним дитятко усю ноченьку спит, мамку не тревожа.
— Полезный дух, согласна. А еще?
— Еще… ну, отеть, к примеру. Ежели этот в хату заявится, то на хозяина лень нападает. Напасть, у-у-ух! С печи не слезешь!
— Прикольно… А я думала, что лень, это черта характера, — удивилась женщина, — а еще?
— А еще, подменыш! Это дитя мары, которым она подменяет людского.
— Ужас какой! Что за мары?
— Мары — души усопших проклятых, неприкаянные, злые. У хозяев дитятю своруют, взамен свою подсунут.
— А зачем?
— Жизни хорошей желают для сваво дитяти, людской.
— А как человеку понять, поменяли ему ребенка, или нет? Есть какие-то признаки?
— Подменыш злобный, вредный, проказы подлые совершает, кричит постоянно. Но дивно играет на всяких инструментах. Мелодия до чего красивая выходит!
— О, у моих прежних соседей, точно сына подменили. Они такие люди замечательные, а он — дьяволенок! Весь дом от него страдал. Но на пианино играл — заслушаешься!
— Могет быть, могет быть…
— А еще про кого-то расскажи, — попросила Степка, жадно впитывая информацию о неведомом мире, в котором она, оказывается, живет. Это прямо сказка, только наяву.
— Шишиги. Те заводятся, ежели в доме пьянки-гулянки… Хлевник — в хлеву обитается, — продолжала Лукерья, — прытка, вот еще дух непростяцкий. Тот в людя вселяется и с того часу, прытким шибко тот становится, от этого и «прыткой» кликают. Быстро дела у него делаются, за что не возьмется — с успехом завершает. Удачлив, везде поспевает. Во всем дух ему помощник.
— Здорово, везет же некоторым…
— Не завидуй! Тот, в кого прытка вселится — короткий век живет.
— Тьфу на него, тогда!
— Так что, хозяюшка, много разных домовых духов имеется, всех так сразу и не упомнишь…
— А ты только про домашних духов знаешь?
— Про разных слыхивала. Про каких тебе еще баять?
— А кто такой хапун, знаешь? — спросила Степка и дыхание затаила.
— Ведаю, вестимо! Он лютый дух. Крадет богатырей и дев распрекрасных. Оногда, бывает и дитяток…
— А… зачем?
— Богатырей для работ тяжелых. А дев, сама догадайся, для чаво!
— А… детей?
— Так бабы, деток не имевшие, поручают хапуну выкрасть для них чадо. За плату.
— То есть, хапуны по заказу работают?
— Или ежели кто просто так сподобится… а ты чаво про них, слыхивала чавось?
— Эм, понимаешь, Лукерья… на меня один такой напал сегодня, — и Степанида рассказала охороннице все, что с ней случилось.
— Мать честная! — ахнула Лукерья, когда рассказ завершился, — беда пришла, отворяй ворота!
— Думаешь не отцепится? — вздохнула Степка. Хорошее настроение мигом испарилось.
— Ведаю, поручил тебя кто хапуну, не иначе!
— П-почему сразу поручил? Ты же говорила, если вдруг понравится…
— С чаво бы ты хапуну сподобилась? Он по девам молодым да распрекрасным!
— Что мне нравится в тебе, Лукерья, так твоя прямолинейность! — Степка рывком встала в ванной, расплескав воду, — можно подумать, я жаба!
— Ой-ой, кака остуда. Или сама себя в зеркале не видала? — фыркнула Лукерья, — да и себе дороже красть суженую у семерых женихов с силушкой великой. Чаво он, бессмертный, тот хапун, что ль? За плату, как есть, за плату!
— Не знаю, не спрашивала! — буркнула Степка, быстро вытираясь полотенцем. И все-таки она обиделась. Пусть себя красавицей не считала, но с тех пор, как семь мужиков хвостом бегают, да в глазки заглядывают, поневоле себя фотомоделью ощущать начинаешь. А тут такие заявления. А Лукерья, как ни в чем не бывало, продолжала размышления.
— Надобно Николашу кликать. Пущай разберется! Он про все ведает!
— Не буду я его звать. Хочу отдохнуть до пятницы от его рожи.
— И чаво, взаперти теперича просидишь?
— У меня охранник, видишь какой? — кивнула головой в сторону дремавшего одним глазом рыкоя, — если он маленький загнал эту тварь на дерево, то представляю, что с ним сделает, когда подрастет. Так что корми его исправно, да пожирнее!
— Покормим, а как же! Я животину люблю! Да и Егорыч с Крапивкой також.
— Вот и славно, спасибо! — Степанида вдруг увидела кровь на полотенце и чертыхнулась, — вот и критические дни, явились не запылились!
— О, а я уже напужалась, думаю, чаво такое, нету и нету, — тут же переключилась Лукерья, — тряпицы наготовить?
— Спасибо, не надо! — процедила Степка, возмущаясь такой беспардонности, — у меня современные средства есть!
— Ну и славненько! Тогдась я пойду, отвару тебе сварганю, все минет быстренько и без боли!
— Ты и такое умеешь? — сменила гнев на милость хозяйка, — было бы замечательно, у меня первый день особо болезненный.
— А как жеж, могем! — похвалилась охоронница, — приходи в кухоньку, напою!
Когда Степанида, завершив гигиенические процедуры и облачившись в халат, шла по коридору в кухню, раздался стук в дверь.
Все произошло быстро. Она едва открыла замок, как сразу оказалась прижатой к стене родного дома, обезумевшим лесником.