Земляничный вор - Харрис Джоанн. Страница 7

– Какого черта ты тут делаешь?! Это частная собственность!

До этого я ни разу не слышала, чтобы Нарсис кричал. И решила, что он, наверное, рассердился из-за того, что я собираю его землянику. В общем, я бросила банку и со всех ног помчалась прочь. Я слышала, конечно, как он что-то кричит мне вслед, и звучало это так, словно он одновременно и сердится, и извиняется, и печалится, но не остановилась, а опрометью бросилась бежать к заветной щели в изгороди, проскользнула в нее и устремилась к реке.

После этого я в лес больше не ходила. Очень Нарсиса боялась. Мне даже показалось, что его внезапное появление на земляничной поляне – это тоже некая Случайность. Так что теперь я старалась играть поближе к Маро, на своем берегу, но за фермой Нарсиса наблюдать продолжала, хотя только издали, прячась за зеленой изгородью. И часто видела Нарсиса с его трактором.

А дня через три он сам к нам в лавку зашел. Я, притаившись, сидела под столом и играла со своими пуговицами – их у меня целая коробка. Когда у дверей звякнул колокольчик, я осторожно выглянула из-под нашей красно-белой скатерти и сразу увидела знакомые сапоги. Нарсис в них всегда ступал очень тяжело и медленно, как медведь. Мне оставалось только надеяться, что он пришел всего лишь за шоколадом, а не для того, чтобы пожаловаться маме, что я влезла в его лес и нарушила границы частной собственности. От страха я превратилась в маленькую мышку и совсем затихла. А сапоги между тем остановились совсем рядом с моим убежищем. Я даже их запах чувствовала – от них пахло кожей и теплой летней землей. И вдруг Нарсис наклонился, приподнял скатерть, и я увидела, что в руках у него корзинка.

Полная корзинка земляники.

На всякий случай я пискнула – точно загнанная в угол крыса.

А он улыбнулся, поставил корзинку на пол, и я почувствовала чудесный аромат ягод.

– Это я моему земляничному воришке принес. Ешь сколько хочешь.

И мне на мгновение показалось, что если я закрою глаза, то и он меня увидеть не сможет. Но стоило мне их снова открыть, и передо мной оказался все тот же Нарсис, и он по-прежнему заглядывал ко мне под скатерть, а его огромная борода была похожа на кудрявое облако.

– Я должен перед тобой извиниться, – сказал он серьезно и почти нежно. – Я ведь совсем не хотел тебя пугать и уж тем более заставлять бегством спасаться. Надеюсь, мы с тобой вполне могли бы и друзьями стать, ты да я.

Я пронзительно крикнула, подражая черному дрозду, и показала Нарсису язык.

– Твоя мать говорит, ты рисовать любишь. Так я тебе кое-что принес. – И он вручил мне неслыханный подарок: новенький альбом для рисования и набор цветных карандашей – целых сто штук!

Я издала негромкий восторженный вопль, и все чашки на столе тут же пустились в пляс. «Осторожней, Розетт!» – тут же сказала мама, но я пришла в такое восхищение, что просто не могла удержаться. Значит, те волшебные стоячие камни и мой колодец желаний все-таки прислали мне именно то, о чем я просила! Я заставила Бама исполнить победоносный танец, а потом на самой первой странице нового альбома быстро изобразила обезьянку, обнимавшую большого бурого медведя, и написала: Спасибо, это просто замечательно!

Нарсис рассмеялся:

– Пожалуйста. И лесом моим тоже можешь пользоваться сколько хочешь. Это особое место – туда я только особых людей допускаю. Ешь землянику. Лазай по деревьям. Только от старого колодца держись подальше. Не хочу я, чтобы ты туда свалилась.

В знак согласия я закивала ему из-под скатерти, а он еще раз попросил:

– Пожалуйста, Розетт, обещай мне, что будешь осторожна. Я хочу быть уверен, что ты меня поняла.

– Обещаю, – сказала я своим теневым голосом, чтобы он уж точно понял: я говорю серьезно.

Он протянул мне руку:

– Ну, значит, договорились.

Конечно, ни в какой колодец я бы не свалилась. Я никогда на решетку не налегаю. Но держаться подальше от старого колодца было выше моих сил. И потом, я собиралась непременно бросать туда монетки до тех пор, пока Анук к нам не вернется.

После этого земляничный лес стал самым моим излюбленным местом. Я бегала среди могучих дубов, летом собирала ягоды, а осенью – желуди или просто ложилась на спину и смотрела в небо сквозь оголившиеся ветви. Весной я рвала на берегу реки фиалки и дикий чеснок. Зимой строила тоннели под кустами, превратившимися в снеговые холмы, и весь год внимательно следила за колодцем, слушала, как он дышит, а иногда бросала в воду монетку или камешек и шепотом произносила во тьму свое желание.

Поэтому я не слишком-то и удивилась, когда мама сказала, что Нарсис оставил мне в наследство и земляничный лес, и круг волшебных камней, и колодец желаний. Он, должно быть, с самого начала так решил. Потому что этот лес хранит некую историю, и Нарсис хотел, чтобы я ту историю узнала. Мама всегда говорит: истории – это то, что поддерживает в нас жизнь; а те истории, которые рассказывают нам люди, ветер потом разносит по всему свету, точно пушок чертополоха; и когда нас не будет, от нас останутся только истории. Так мама всегда говорит мне, когда холодный северный ветер затягивает свою похоронную песню, перекрывая звуки весенней капели и тающих снегов.

Я знаю одну историю о птичке, которая, летая из страны мертвых в страну живых и обратно, носит послания мертвых тем, кого они любили при жизни. Например, какой-нибудь человек оплакивает умершую жену, и эта птичка-посланница каждый день прилетает, садится к нему на подоконник и поет песню любви и надежды. И эта песня, присланная из-за могильного порога, говорит ему, что жена по-прежнему его любит и ждет. Но человек, охваченный горем, не понимает песни птички. Сейчас он понимает только одно: свою тяжкую утрату. И он стреляет в пернатую посланницу, чтобы она умолкла навсегда. Но ее чудесную песенку уже успели подхватить и выучить другие птицы, и теперь она звучит по всему миру, перелетая из леса в лес, из поля в поле, пересекая моря и океаны. И вот это послание неумирающей любви уже поют все птицы в поднебесье.

Сегодня в магазине Нарсиса нет покупателей, витрина закрыта газетами. Мама говорит, так делают, чтобы призраки, отразившись в стекле, не попали в ловушку собственного отражения. Наверное, это правда. Ведь когда кто-то умирает, зеркала тоже закрывают покрывалами. А иногда и часы останавливают, чтобы покойный успел попасть в Рай до того, как дьявол узнает, который час. Но Рейно говорит, что все это суеверия, а сам он ни в духов, ни в призраков не верит. Я спросила у него с помощью жестов: А как насчет Святого Духа? Но он, по-моему, меня не понял. А вот Нарсис не верил ни в Бога, ни в черта, ни в духов с привидениями. Неужели нужно непременно верить в духов, чтобы стать одним из них? Неужели Нарсиса теперь нигде нет? А что, если он угодил в ловушку, отразившись в витрине своего цветочного магазина?

Мне кажется, духи и привидения – это просто люди с незаконченными жизненными историями, которые им непременно нужно рассказать всему миру. Возможно, для этого они и пытаются вернуться обратно. Может, и я еще смогу сказать Нарсису, что все в порядке, что за нашим земляничным лесом я присматриваю, что непременно сумею закончить его историю? Вот о чем я думала сегодня, когда играла в земляничном лесу, а потом возвращалась по берегу Танн. И когда заглянула в колодец желаний. И когда бросила туда монетку, назвав его имя…

Только никаких следов Нарсиса я нигде так и не обнаружила. Он, должно быть, все-таки попал в эту стеклянную ловушку, подумала я. И пока мама запирала наш магазин, прошла через площадь и попыталась хоть что-нибудь увидеть в щель между газетными листами, которыми была завешена витрина. Но магазин был пуст. И там было почти темно из-за завешенных окон. Куда-то исчезли даже скамьи, на которых всегда стояли ведра с цветами. Видны были только пыльные голые доски пола и больше ничего. На полу валялось несколько оторванных цветочных головок. Даже старый календарь, где указывалось, когда и что нужно сеять, исчез со стены, и на выцветшей штукатурке остался лишь его призрак.