Лето — это маленькая жизнь (СИ) - Игнатова Нелли. Страница 1

Нелли Игнатова

Лето — это маленькая жизнь

ГЛАВА 1. Я разговариваю с деревом

Я шла по лесной дороге в село Монастырское с каждым шагом все медленнее. Потому что идти туда мне совсем не хотелось. Но что делать, идти-то мне, по сути, больше некуда. И вернуться никак нельзя. Что ж делать-то, а?

Я остановилась, бросила сумку в траву и села рядом. Слезы сами покатились из глаз, хотя я понимала, что слезами горю не поможешь. Но, может, хоть чуточку легче станет.

Ласковое июньское солнышко пригревало, я удобно прислонилась к дереву и вытянула уставшие ноги. И стало мне так хорошо здесь и сейчас, что слезы быстро высохли, и я смогла думать спокойно о своей прежней жизни, и о том, что произошло со мной в последние два года. Я решила, а проведу-ка тут весь день. Никто меня здесь не побеспокоит, потому что телефон я отключила. В сумке у меня есть бутылочка с водой, и пара булочек, так что с голоду не умру. А вечером пойду в Монастырское… и будь что будет. Я устроилась поудобнее, огляделась. Уютненько. Трава мягкая, цветочки вокруг.

Прямо передо мной в двух метрах стояло дерево. Наросты и бороздки на стволе складывались в рисунок, похожий на лицо. И так оно напомнило иву, с которой общалась Покахонтас из диснеевского мультфильма, что я невольно сказала дереву:

— Здрассте.

И подумала, а, может, рассказать ему, почему я тут сижу. Каждому человеку иногда нужно выговориться, рассказать кому-нибудь, хотя бы незнакомому попутчику о своей жизни. А у меня никаких попутчиков нет. По этой лесной дороге, заросшей травой, давно никто не ездит и не ходит, потому что по шоссе хотя и дальше, но дорога лучше. Так что исповедоваться мне некому, кроме этого дерева с лицом.

— Сегодня первое июня, у меня вчера был день рождения, мне исполнилось восемнадцать лет, а сегодня я должна была выйти замуж по любви. А завтра… ну или в течение нескольких дней я должна была умереть, — сказала я. — Спросите, почему я так решила?

Дерево, как будто соглашаясь, зашелестело листвой. Это, кстати, была не ива, как в мульфильме, а, наверное, липа, с такой же морщинистой коричневой корой. А сучки на стволе, сильно напоминающие глаза, будто стали смотреть на меня внимательнее. И уголки рта чуть приподнялись в ободряющей улыбке.

— Тогда слушайте. Вы никуда не спешите? Я тоже, поэтому начну с самого начала.

Родилась я в городе Кирове, и до трех лет жила там вместе с мамой и папой. Смутно помнила эти счастливые годы, от них остались только отрывочные воспоминания, как папа несет меня на плечах, или мама вытирает мои волосы мягким пушистым полотенцем после купания. И куча фотографий мамы и папы со мной или без меня.

Но когда мне было три года, мама и папа погибли в автокатастрофе. Близких родственников у них не было, и меня взяли к себе дальние родственники из села Монастырское, мамин троюродный брат с женой, Андрей и Светлана Орловы. У них был большой красивый кирпичный дом, а детей не было, хотя они жили вместе уже семь лет. И им очень хотелось иметь ребенка.

Сначала все было хорошо, тетя Света попросила меня называть ее мамой, а ее мужа дядю Андрея папой. Я сначала не могла, потому что по своим маме и папе скучала, а тетя Света и дядя Андрей были со мной очень ласковы, покупали мне красивые платья, игрушки и конфеты, называли своей любимой доченькой, играли со мной и утешали меня, если я плакала, читали мне сказки или включали мультфильмы. Моей любимой сказкой была сказка о Золушке. А вечерами они укладывали меня спать и желали спокойной ночи. И я, в конце концов, привыкла, что они мои родители, и снова стала счастливой.

В городе мы с мамой и папой жили в однокомнатной квартире, а в доме тети Светы и дяди Андрея было два этажа, на каждом по несколько комнат, и еще мансарда на третьем. И у меня в этом доме на втором этаже была своя комната, светлая и большая. На первом этаже были гостиная, столовая и кухня, на втором три комнаты, а в мансарде огромная летняя комната и кладовка. И еще на первом и втором этажах было по ванной комнате и туалету. Большая печь была только на кухне, а от нее были проведены батареи во все комнаты, кроме мансарды. Вообще Орловы жили гораздо богаче моих настоящих родителей, потому что у них были свой дом и машина, и своя лесопилка. Дядя Андрей иногда водил меня туда. Там было много желтых вкусно пахнущих опилок, и я могла строить из них дворцы, как из песка.

А когда я прожила у Орловых два года, и мне исполнилось пять лет, у тети Светы вдруг родилась дочка. Нет, конечно, не вдруг, этому предшествовали девять месяцев беременности, но я была маленькая, и для меня это было вдруг. Тетя Света и дядя Андрей были на седьмом небе от счастья, ведь они думали, что своих детей у них уже никогда не будет. Позже от какой-то из соседок я узнала, что тетя Света долго не могла забеременеть, потому что когда-то давно сделала аборт, тогда дети Орловым были не нужны. А если бы она не сделала аборт, то у меня был бы брат или сестра старше меня примерно на два года.

Я тоже радовалась, что у меня появится младшая сестричка. Поэтому, когда меня переселили из моей большой и светлой комнаты в комнату поменьше, я не обижалась — разве мне для сестренки Анжелы жалко?

А через год у тети Светы родился еще сын Алеша. И мою комнату отдали ему, а меня снова переселили в другую комнату, переделанную из кладовки, в мансарде, совсем маленькую, с маленьким окошечком под самым потолком. В комнате не было ни печки, ни батарей, как в других комнатах, а была только половина печной трубы, тепло от которой не могло обогреть даже такую маленькую комнату. Поэтому зимой там было холодно. Дядя Андрей поставил в комнате электрокамин, но тетя Света разрешала его включать только в самые сильные морозы.

И уже никто не укладывал меня спать, не желал спокойной ночи, не называл доченькой и не покупал игрушек. Я, хотя сама была еще маленькая, но понимала, что тете Свете трудно с двумя младенцами, и старалась во всем ей помогать. Но все равно чувствовала, что ее отношение ко мне переменилось.

Особенно это стало заметно, когда я немного подросла. Дни рождения у нас, троих детей, были почти рядом, тридцать первого мая у меня, пятого июня у Анжелы, и двадцать первого июня у Алеши. Так вот, дни рождения Анжелы и Алеши праздновали каждый год, а мой — никогда. Сначала я думала, что мой и Анжелкин день рождения мы празднуем вместе, ведь они так близко друг от друга. Но потом до меня дошло, что это не так. Анжела задувала свечки на торте, а я — нет. Ей дарили подарки, а мне — нет. И на Новый год сестра и брат получали много подарков, а я — лишь скромный пакетик с конфетами.

А потом я узнала, что Алешка и Анжелка мне никакие не брат и сестра. Вообще-то я и так знала, но раз родители меня удочерили, значит, мы все родные, все одна семья. Оказалось, я ошибалась. Просветила меня моя одноклассница Наташка, когда мы в третьем классе учились. Она звала меня гулять, а тетя Света не отпустила, потому что они с дядей Андреем собирались поехать в город за покупками, а меня оставили нянчиться с мелкими.

— Милка, зачем ты их слушаешься, они же тебе никто, — сказала Наташка, когда родители уехали.

— Как это никто, они мои мама и папа, — возразила я.

— А я сама слышала, как тетя Света моей маме говорила, что они взяли тебя из милости, — сказала Наташка.

— Они взяли меня, потому что любят, — обиделась я.

— А скажи тогда, почему твои мама и папа и твои сестра и брат все Орловы, а ты — Калитина, а? Почему твои сестра и брат Андреевичи, а ты — Данииловна? — прищурилась Наташка.

Мне ответить было нечего, потому что это была правда. Я раньше как-то не задумывалась, почему у меня другая фамилия и отчество, ведь мама и папа говорили мне, что удочерили меня. Но было очень обидно, и я сказала упрямо:

— Это тебя взяли из милости, а меня родители любят.

Наташка тоже обиделась, и ушла гулять одна, а я играла с четырехлетней Анжелкой и трехлетним Алешкой, и плакала, потому что Наташка была права. Я чувствовала, что родители, особенно мама, не любят меня так, как Анжелку с Алешкой. И понимала, почему. Я ведь им неродная дочка, а Анжелка с Алешкой — родные дети. Значит, они мне действительно не сестра и брат. Но если бы Орловы меня к себе не взяли, я жила бы в детдоме, и мне было бы еще хуже.