Найдена - Григорьева Ольга. Страница 33

Эк удивил. Будто я сама не знала! Не раз собственными глазами видела несчастных закупов. Они за долги работали годами, все надеялись расплатиться, а потом так и помирали в рабах.

– Продадут, – повторил Лютич и зашагал по горнице, размышляя вслух: – А нужны ли Ярославу деньги? Кабы были нужны, собрал бы со всего новгородского люда. Ладьи-то крушила не ты, а они… Нет, у него на уме другое. Что?

– Он хочет, чтоб я пошла в Киев, – отозвалась я. – Окаянный держит там княжну Предславу, а Ярослав думает, что я сумею ей помочь.

Лютич остановился. Помолчал и произнес:

– Ярослав умен. И тебя выбрал неспроста. Ты – девка, бродяжка, сказительница. Зашла в Киев, наслушалась новостей, захотела спеть княжне… Никаких подозрений. Да, тебе будет легче всех добраться до Предславы. Но помочь ей? Как?

Я пожала плечами. В темноте этого было не видно, но кузнец словно угадал мое движение:

– Вот и я не знаю. А Предслава для Святополка – как щит. Окаянному лишить ее жизни легче легкого, а наш князь любит сестру. Ради нее может склониться перед Киевом.

Я устала от его рассуждений. Мне хотелось на двор, вдохнуть свежести. Темнота душила меня. Ноги подкашивались…

– Предславу надо выручать… – бормотал Лютич.

Я не выдержала:

– Отпусти меня, Бога ради…

Шрамоносец сначала словно не расслышал, продолжал что-то бубнить, а потом вдруг резко остановился:

– Что ты сказала?

– Выпусти меня… – Сил у меня почти не оставалось. – Дверь… не найду…

– Ах дверь. – Я услышала его короткий смешок. – Я и забыл, что твои глаза тут не видят. Но прежде, чем уйдешь, прими от меня совет и подарок.

– Какой подарок? – Мой язык ворочался во рту, в голове гудело, а глаза слепли, слепли, слепли…

Слева заскрипело, заскрежетало, потом послышались торопливые шаги, и мне в руку легло что-то мягкое и теплое.

– Вот. Возьми. Встретишь в Киеве Горясера – отдай это ему и скажи: «Лютич видывал многое, но еще никогда ты не служил неправому делу». А после проси его о помощи. Один раз он тебе поможет. Поняла?

Я уже ничего не понимала, но слабо кивнула.

– Только не разворачивай тряпицу, пока не отдашь ему в руки, – наставлял Лютич. Я не видела кузнеца, только чувствовала странный запах гари. Словно Шрамоносец только что вышел из кузницы. – Запомни, ни в коем случае не разворачивай! А теперь ступай. Киев лучше неволи…

Сзади стукнуло, заскрипело, и мне в глаза брызнул свет. Я вывалилась на крыльцо. Благостный ночной воздух ворвался в мою грудь и побежал по жилам, наполняя тело живительной силой. Я поднесла к глазами подарок кузнеца. Тряпица… В ней что-то твердое… Плата Горясеру за услугу. Какую услугу? И увижу ли я Горясера? «Увижу!» – радостно стукнуло сердце. «Дура! – одернул рассудок. – Какой Горясер, какой Киев?! Русь велика, а князь не Бог, его и обмануть не грех. Но подарочек сохранить не помешает».

Я сунула «подарок» за пазуху и спустилась с крыльца. Уже успевший задремать Прохор услышал мои шаги и вскочил с завалинки. На его рубаху и штаны налипла грязь, шапка съехала набок, рыжие, как огонь, космы торчали из-за уха, а глаза сонно щурились.

– Утро уже? – удивился он.

– Пойдем, соня, – сказала я. – Князь ждет.

Новгород еще спал. Мы миновали площадь, княжьи ворота и вошли на двор посадника.

– Как же князь? – напомнил Прохор, но я не ответила.

Он пожал плечами и потопал за мной к амбарчику. Там я сразу взялась за дело: выкопала из сена свои вещички, увязала их плотным узелком и надела на палку. Отощавший за зиму княжий кошель лег за пазуху рядом с подарком Лютича. В дороге деньги пригодятся…

– Ты куда собралась? – загораживая дверной проем, поинтересовался Прохор. – Князь приказал…

– Передай своему князю, что я пошла в Киев. Грамотка его мне не нужна. Поймают с ней – хлопот не оберешься. И видеть его я не хочу. А теперь отойди от двери.

Прохор не двинулся с места.

– Никуда не пойдешь, покуда князь не выпустит, – угрюмо пробормотал он и оттолкнул меня в глубину амбара. Узелок свалился с моей палки и шлепнулся на пол. Не устояв на ногах, я рухнула следом.

– Гад!

– Это я-то гад?! – возмутился Прохор. – Сторожил тебя всю ночь, как дурак, ходил за тобой, слова дурного не сказал – и «гад»?! Никуда не уйдешь, пока не оповещу князя! Будешь сидеть тут!

Он вышел. Потирая ушибленную спину, я встала, доковыляла до двери и подергала ручку. Заперто… Этого и следовало ждать. Прохор побежал за подмогой… Что ж, пусть бежит. Мне теперь все равно. Пусть приводит кого угодно.

Я отошла, опустилась в сено и уронила голову на колени.

Свет хлынул в глаза. Я утерла рукавом зареванное лицо и увидела Ярослава.

– Не по роду горда, – с упреком сказал он. Явился-таки…

Мое тело затекло и не слушалось, однако пришлось встать.

– Значит, решила?

Я кивнула.

– Возьми одежду, еды… – предложил Ярослав.

А еще князь! С этаким добром в мешке меня в первой же деревне примут за воровку. Ярослав что-то протянул мне. Иконка?

– А это к чему? – поинтересовалась я.

Иконка очутилась прямо передо мной. Распятый Христос смотрел скорбно и сожалеюще.

– Побожись, что дойдешь до Предславы и поможешь ей. Перед иконой побожись, – приказал Ярослав.

Я вздохнула. Хитра мышь, да кот хитрее… От людской молвы можно убежать, от княжьего суда тоже, а вот от Божия – никуда не денешься.

– Так решила ли? – подозрительно спросил князь. Припомнились слова Лютича: «Киев лучше неволи».

Я послушно встала на колени и приложилась губами к иконке.

– Христом Богом клянусь…

Теперь пути назад не было.

25

Потеря отца и братьев сделала Предславу старше: глаза княжны приобрели отрешенно-печальное выражение, лицо осунулось, но, как ни удивительно, она стала еще красивее. Анастас пришел к ней рано утром, когда сонные девки еще только заплетали косы, а дворовая челядь нежилась в постелях. Игумен не хотел лишних видоков. Предслава сама вышла в сени к гостю.

– Рада тебе, настоятель, – чуть хрипловато произнесла она и, не дожидаясь ответного приветствия, продолжила: – Что привело тебя в столь ранний час?

Анастас почтительно склонил голову.

– Доброго здоровья тебе, – ответил он, отмечая про себя небрежно заплетенную косу княжны и расстегнутый ворот рубахи. Она спешила, значит, была заинтересована. Это добрый знак.

– Не темни, игумен, ты пришел не доброго здоровья желать, – неожиданно сказала Предслава. – Зачем же явился?

«Изменилась, – подумал Анастас. – Поумнела, повзрослела. Небось нынче не погнала бы поляка. Глядишь, и не прогонит с Божией помощью… Она за поляком, а я -; за ней, как веревочка за иглой. Вон, Святополкова жена приехала со своим духовником, чем же наша княжна хуже? А духовника Болеславовой жены Окаянный не тронет. Не осмелится».

– Верно, княжна. – Он решил ничего не скрывать. Хитрить с Предславой было опасно. Княжна с малолетства славилась быстрым умом. – Не за тем пришел. Ведаешь ли о том, что польский король Болеслав идет в Киев?

Лицо княжны стало сердитым.

– И ты осмелился спрашивать меня об этом? Ты?!

Анастас не понимал… Предслава зло дернула головой. Золотистая прядь выбилась из косы и легла на ее плечо замысловатыми кольцами. Взгляд Анастаса прилип к этой сияющей змейке.

– Что вылупился? – между тем распалилась Предслава. – Думаешь, не ведаю, кто позвал поляка?

Ах вот оно что! Херсонесец сморгнул и поглядел в глаза княжне.

«Растрепалась, раскраснелась. Не научилась еще скрывать тайное, не оперилась в княжьих распрях… А пора бы…» – промелькнуло в его голове..

– Не гневайся, княжна. – Он вытянул руки вперед ладонями, словно показывая, что они не могут причинить вред. – Открыт я перед тобой. Лгать не стану – грамоту написал, но не по своей воле. Твой брат, князь Святополк, заставил.

– И как же заставил? – Синие глаза Предславы ехидно сощурились.

– Пригрозил отнять у меня Десятинную. – Анастас опустил голову, сгорбился и услышал равнодушный голос Предславы: