Ужасная саба и ее хозяин (СИ) - Чаусова Елена. Страница 13

— Все таки это чудовищно как-то. Сабы, конечно, с особенностями, но в голове не укладывается, как живому человеку может нравиться, что его на поводке водят.

Атайр хмыкнул и пожал плечами. В пристрастиях сабов он совершенно не разбирался, но розово-черная девица выглядела вполне довольной жизнью, как на его взгляд. Хотя это, конечно, и было странно.

Настроение у Лейтис менялось со скоростью погоды в Луденвике, известной своей переменчивостью. Когда они вышли из скобяной лавки, она уже вполне жизнерадостно шла едва не вприпрыжку и оглядывалась по сторонам. Потом с улыбкой сообщила Эйдану:

— Никогда не ходила на поводке в общественных местах. А забавно. Люди пялятся, вы заметили? Они, наверное, думают, что это такая игра… сексуальная. Смущаются вон. Просто не знают, что я такая ужасная, что меня без поводка выпускать на люди нельзя, обязательно чего-нибудь натворю.

Знала бы Лейтис, какая буря эмоций кипит внутри у Эйдана сейчас, когда он любуется тем, как она любопытно вертит своим очаровательным носиком, и когда она так невинно веселится про сексуальные игры. О, с каким бы удовольствием он с ней затеял такую сексуальную игру. И вовсе не в общественных местах… А она бы снова называла его "хозяин". Это последнее Эйдан все никак не мог осознать до конца. Сперва он подумал, что Лейтис сказала это с перепугу, из страха перед наказанием, стараясь попросить прощения получше. Но потом она повторила… с благодарностью, с радостью, что он ее простил. С тем отношением, для которого и было нужно это слово. Выбрала. После того, как Эйдан выбрал ей наказание. Или, может, после того, как защищал ее перед Берком, или после всего сразу. Он бы хотел, чтобы она повторяла это все время, его самая прекрасная в Луденвике саба.

— Ты не ужасная, — возразил ей Эйдан, восхищенно глядя на нее, и очень довольно улыбнулся. — Ты чудесная. Любознательная, изобретательная и очень деятельная. Только иногда перебарщиваешь с энтузиазмом. Ну, ты перебарщиваешь — и я перебарщиваю. Вот, вожу тебя на поводке. Тоже иногда.

— Ну уж и чудесная, — она смущенно накрутила кончик черного хвостика на палец, — взяла конец прогулки всем испортила. Да ну, лучше скажите, какой мы будем мне медальон искать. С выходом в Интернет или попроще?

Медальон Эйдан, разумеется, не удержался и купил ей из последних моделей, именно тот, про который Лейтис с восхищенным придыханием сказала: "Какой красивый" Потому что ее радостная мордашка стоила всех потраченных денег. Ну и, к тому же, он ведь лишил ее сувениров и мороженого, не мог же он после этого быть к Лейтис чрезмерно суровым? Так что вернулись домой они вполне довольные жизнью и друг другом, а к тому же у Эйдана добавилось информации к размышлению по поводу ее прошлого, о котором Лейтис, разумеется, вовсе не желала говорить впрямую, но он и так о многом мог догадываться.

На ужин были грибы. Тэвиш, воодушевленный их с Лейтис утренним походом в ближайший лесок, из которого они вернулись с богатой добычей, и их разговорами о том, что можно приготовить из грибов, взялся за дело широко. Так что на первое у них был суп из белых грибов, а на горячее — тушеная утка, уже с опятами, которых они набрали особенно много. Все это великолепие было, разумеется, очень вкусным, и Лейтис наслаждалась и едой, и тем, что Тэвиш был так внимателен к ее словам и пожеланиям.

Как раз когда они дошли до утки, Эйдан и решил завести разговор.

— Лейтис, я с тобой снова хочу поговорить о важном. И сложном, наверное, но ты у меня очень большая умница и поймешь, — он сделал паузу и коротко вздохнул, внимательно посмотрев на нее. — Я вижу, что ты пугаешься, сильно. Когда я собираюсь что-то сделать как твой доминант.

Лейтис тут же отложила вилку и нож — от нее всегда требовали такого поведения, ведь при важном разговоре не жуют, это невежливо — и чинно сложила руки на коленях.

— Да, хозяин Эйдан, — постаралась сдержанно ответить она.

Ну да, разумеется, она не такая саба и реагирует тоже неправильно.

Он тихо вздохнул, тоже положил столовые приборы и, наклонившись к ней, протянул руку, чтобы погладить по голове.

— Я не ругаю тебя, Лейтис. И можешь есть, если хочешь, — мягко сказал он. — Ты не виновата, что пугаешься. В этом виноваты только те, кто тебя так сильно запугал. И я затеял этот разговор не чтобы тебя "повоспитывать", как раз наоборот — чтобы постараться объяснить, что я так не буду делать никогда. Потому что это… неприемлемо, — перед последним словом он сделал паузу, сжав челюсти, будто собирался сказать что-то другое, куда более грубое. Но сдержался.

Только есть Лейтис не хотелось. Она очень растерянно потерла нос и спросила:

— Но вы же меня воспитывали в торговом центре?

— Потому что ты плохо поступила. И я сердился на твой поступок. Не на то, что тебе стало любопытно, не на то, что тебе нравятся сувениры, а на то, что ты сделала. И я никогда не стану тебя ругать за то, что ты боишьс, или расстраиваешься, или тебе что-то не нравится, или, наоборот — что-то нравится, — очень спокойно, все так же мягко объяснил Эйдан. — И даже за проступки не буду ругать, если от них нет никакого вреда. Например, от того, что ты будешь продолжать есть утку, пока мы говорим, никому не будет вреда, я же могу есть и одновременно внимательно тебя слушать, значит, и ты можешь. И требовать от тебя демонстрировать "уважение" ко мне как хозяину таким образом — глупость и самодурство. Настоящее уважение проявляется не так, не в дурацких ритуалах вежливости и соблюдении правил, в которых нет внутреннего смысла, кроме моей прихоти, — пока он говорил о Лейтис, его тон оставался заботливым, даже нежным, но когда дело дошло до "самодурских правил", в нем засквозило явное раздражение. И вилку в кусок тушеной утки Эйдан воткнул так ожесточенно, будто это она придумывала глупые ритуалы и по этому поводу заслужила наказания.

Лейтис снова вздохнула, уже совсем по другому поводу: на речь Эйдана она отреагировала странно. Когда он так говорил, ей немедленно представилось, как он отодвинет утку и все остальное со стола и, нагнув ее, займется с ней любовью прямо здесь и сейчас. Это точно было не по "дурацким правилам". И очень приятно. Она капельку подумала и, решив, что от такого поведения вреда точно никому не будет, взяла в руки нож и вилку, тем временем избавляясь под столом от туфли, чтобы, протянув ногу, игриво погладить Эйдана по ноге, взбираясь все выше. Ей всегда нравилась такая игра, когда внешне все чинно, а на самом деле — нет. В этом была прелесть анальной пробки на светском приеме или хотя бы отсутствия трусиков под строгой деловой одеждой.

От ее прикосновения Эйдан резко вздохнул и замер, вытянув спину и расправив плечи, будто солдат на параде. Он на секунду прикрыл глаза, а потом тихо и мягко сказал:

— Лейтис, милая, не нужно этого делать, пожалуйста, — и, медленно повернув голову, посмотрел на нее с каким-то очень странным выражением лица и странным чувством, которое Лейтис ощущала, но не могла разобрать, что это вообще такое.

Ей тут же перестало быть весело.

— Да, хозяин Эйдан, — она вернула ногу на место и, опустив голову, принялась очень чинно есть утку, совершенно не ощущая ее вкуса.

Он к ней очень хорошо относился, в этом Лейтис сомневаться не могла, она это видела и отчасти ощущала через их хрупкую связь. Но, видимо, всерьез не воспринимал вовсе. Наверное, особенно после выходки в торговом центре: решил, что она совсем как ребенок. И с ней надо, как с ребенком, а не как со взрослой. Лейтис ощутила тогда у Эйдана что-то похожее на умиление, с которым сюсюкают с детьми, и в тот момент, когда она была так расстроена, ей было даже приятно, что она ему нравится. Но сейчас это было тяжело, так как она не представляла, как ему доказать, что она совсем уже взрослая и желания у нее тоже взрослые.

Может посоветоваться с Тэвишем? Обиняками, конечно. Не может же она сказать дворецкому, что не может соблазнить хозяина, когда очень этого хочет. Но можно сказать, что она очень хочет постараться показать ему, что не такая ужасная, как все думают. И что на самом деле взрослая. Она искоса взглянула на Эйдана, но тот жевал утку с очень строгим и неприступным видом. Ужасно, чудовищно, привлекательным видом, такого она его хотела безумно. Чтобы он вот с таким же суровым лицом и холодным тоном приказал ей раздвинуть ноги или отсосать ему — немедля и очень старательно, иначе он будет сердиться.