Ужасная саба и ее хозяин (СИ) - Чаусова Елена. Страница 71

— Моя саба нуждается в строгом воспитании. Моя саба нуждается, чтобы ей то и дело напоминали, как себя следует вести. То и дело напоминали, за что хозяин ее выбрал. Почему на ней его ошейник. Я тебе напомню как следует, негодница. А будешь нарываться снова — повторю напоминание, да посильнее.

Пока Эйдан говорил все это, он взялся карандашами за второй сосок, только теперь иначе: один — жестко зафиксировал обеими руками снизу, а второй принялся перекатывать по ее груди, надавливая довольно сильно. Ребристая поверхность карандаша сама по себе вызывала очень причудливые ощущения, а когда, добравшись до конца, Эйдан сжимал сосок, покручивая из стороны в сторону — ощущения и вовсе были удивительными, потом карандаш соскальзывал, чувствительно ущипнув, и все повторялось. Одновременно Эйдан то и дело охватывал губами и ласкал языком второй сосок, снова вызывая у Лейтис гамму самых разнообразных ощущений. Потом карандаши вернулись к первой груди — и эта изобретательная пытка повторилась зеркально.

По-настоящему больно это не было, зажимы были куда острее по ощущениям, Лейтис помнила, хотя много времени утекло с тех пор, когда она развлеклась с ними, зато разнообразия и неожиданности в том, что творил Эйдан, было куда больше. Он вызывал у нее настоящий восторг: надо же, ведь это всего лишь карандаши. И она выразила свои чувства:

— Не надо сильнее, куда уж сильнее, хозяин Эйдан. Все, что сейчас — и так слишком.

— Отшлепаю, — сурово буркнул Эйдан и тут же сжал ее сосок карандашами крепко, сильно, действительно болезненно и выкрутил, тоже сильно, тут же осторожно и нежно пощекотав языком. И принялся повторять то же самое со вторым. — За то, что снова возражаешь хозяину. Меру и силу воспитания отсчитываю для тебя я. И не перечь мне.

Это было головокружительно. То, о чем она столько мечтала, и не могла нарадоваться, получив. И строгость, и порка, и вот теперь еще — изысканные эротические пытки. Эйдан был не просто мужчиной ее мечты, он был лучше, чем она могла вообразить.

Он положил карандаши, отодвинулся в кресле чуть назад, ссадил Лейтис со стола, уверенно подхватив за талию и бедра, взял ежедневник и, отодвинувшись еще чуть дальше, окинул ее пристальным пронзительным взглядом, похлопывая книжечкой, зажатой в одной руке, по ладони другой.

— Разворачивайся и нагибайся. Быстро, — совсем сурово велел ей Эйдан, показав рукой на стол. — Поставляй мне свою попку, строптивая саба. Непокорная саба. Сейчас хозяин научит тебя хорошему поведению и послушанию как следует.

— Простите хозяи-и-ин, — заныла Лейтис, но, став в позу, попку отставила с преогромным удовольствием.

— Выдеру как следует — и прощу, — пообещал Эйдан, встал с кресла, с наслаждением погладил Лейтис по заднице, а потом в одно резкое движение сдернул с нее брючки и трусы вместе, сразу до колена. И она ощутила на своей голой теперь попке пару поцелуев, а следом за ними — два несильных, но горячих шлепка рукой. — Вот теперь ты уже начинаешь хорошо себя вести, выставляешь попку как следует. Она прямо так и напрашивается на воспитание.

За этим последовало еще два поцелуя, а потом — еще два шлепка, Эйдан выпутал ее из брюк окончательно, отбросил их в сторону, выпрямился и привычным уже, родным даже жестом с силой ухватил Лейтис за волосы, за оба разноцветных хвостика. Ее попки коснулась немного прохладная и бархатистая мягкая кожаная обложка ежедневника, и Эйдан спросил:

— Будешь меня слушаться, строптивая саба? — а потом шлепнул, сильнее, чем рукой, с необычным ощущением, похожим на слегка гибкую кожаную лопатку для шлепанья, только мягче и весомее. Приятно. Горячо. До звона в ушах. И второй симметричный шлепок был так же хорош.

— Бу-уду, хозяин Эйдан, как не слушаться? Когда вы так сурово наказываете? — ответила Лейтис, не могла же она молчать на вопрос, но ей хотелось только стонать, ахать и выгибаться, вскрикивать на шлепках и растворятся в этих невероятно приятных ощущениях, в которых боли было гораздо меньше, чем острого, сносящего голову желания: чтобы он продолжал, а потом хорошенько отымел.

— Слушайся хозяина. Слушай хозяина. Не перечь хозяину. Доставляй удовольствие хозяину, — приговаривал Эйдан, отвешивая ей новые шлепки ежедневником, которые усиливались и ускорялись, и Лейтис чувствовала знакомый, неповторимый ритм настоящей порки, хотя удары были совсем мягкими, у нее наверняка не останется следов уже через полчаса. Но ощущения — были самыми что ни на есть сильными. Он оттягивал ей голову назад, заставляя выгибаться еще сильнее, крепко и больно сжимая волосы, и от этого все становилось еще оглушительнее. — Хозяин тебя выбрал. Хозяин гордится своей сабой. Хозяин выдерет свою сабу так сильно. Как она ему нравится. От души. Вот так. Чтобы чувствовала.

Последние два удара были особенно сильными, горячими и звонкими, а потом Эйдан ткнул ее головой в собственные руки, лбом в кожаный ремень, и Лейтис услышала, как он расстегивает брюки, почувствовала, как поглаживает ее по отшлепанной попке и снова легонько шлепает, напоминая, чтобы эти горячие ощущения не пропадали, пока он готовится в нее войти. Едва покончив с брюками, Эйдан крепко ухватил ее за бедро и вошел, сильно и властно.

— Стони, девочка моя. Моя развратная саба. Стони, как последняя шлюшка. Пускай все знают, как сильно ты нравишься хозяину, — велел он, снова потянув ее за волосы назад, нажал на кнопку, отключающую звукоизоляцию — и принялся двигаться в ней, быстро, резко и страстно.

Она не могла не стонать и не вскрикивать даже и без его приказа. Ощущения в сосках после того, что Эйдан с ними сделал, не прошли — такое вообще не проходило быстро, и Лейтис знала, что будет их ощущать еще и в Оксене — и это было прекрасно. Ощущения на попке были совсем свежими и остро жгучими. И она жаждала Эйдана невероятно, так что, стоило ему войти в нее, тем более так неслабо, как она начала вскрикивать, наслаждаясь всей гаммой ощущений. Между криками она время от времени выговаривала: "О, хозяин Эйдан" — срываясь на стоны, выражая все восхищением им.

— Ты моя строптивая. Ты моя чудесная. Ты моя развратная саба. Самая замечательная. Восхитительная. Вот так хозяин тобой гордится. Вот так тебя любит. Вот так. Еще, моя милая. Стони еще. Еще. Вот так. Вот так хозяин тобой восхищается, — приговаривал Эйдан, все ускоряясь, трахая ее со все большей страстью, крепче стискивая руку у нее на заднице, то и дело тиская грудь, оттягивая ее голову за волосы, а потом крепко обхватил рукой, прижался к ней сзади и сжал зубы у нее на плече. Не больно, но крепко, будто хотел и так тоже показать, что Лейтис — его. Что он ее хозяин. Эйдан хрипло застонал и ускорился еще, входя в нее глубоко, на всю длину.

— И я. Вас. Люблю. Хозяин Эйдан, — она выкрикнула это, не думая уже ни о чем. Не думая, просто ощущая потребность ответить ему, чтобы он знал, что она не просто так тут стонет и ахает, подаваясь за его движениями, чтобы он знал, что она его любит вот такого, и нежного тоже, разного, всякого, ее замечательного хозяина Эйдана. Просто Эйдана. Дени. Мистера Дейна. Всего вместе взятого. Казалось, ее чувств сейчас столько, что от них можно было взорваться или кричать о них, кричать, чтобы Эйдан знал, какой он необходимый для нее.

— Де-е-евочка моя, — ласково протянул он, целуя только что прикушенное плечо, замедлив свои движения, проникая в нее так же глубоко, но теперь — томительно-неторопливо, раз, другой, третий, а потом вошел с силой, насадив ее на себя, выдохнув со стоном: — Единственная. Любимая. Лейтис, — на каждом слове толкаясь в нее так же сильно, жестко и страстно. А потом снова, снова, снова, продолжив трахать ее в том же бешеном ритме.

Лейтис в ответ на это могла только с наслаждением вскрикивать, так часто, что это сливалось в один единый восторженный крик, и взлетать, уноситься куда-то вдаль от этого невероятного чувства единения с Эйданом. Выше, выше — до самого пика удовольствия, которое накрыло их одновременно и завершилось общим криком и стоном наслаждения, и сладкими судорогами, которые продолжались долго, пока Эйдан продолжал прижимать ее к себе, беспорядочно и торопливо целуя в плечо.