Стая - Григорьева Ольга. Страница 68

— Я постараюсь, чтоб ему не было слишком одиноко в Вальхалле, — привычно ответил Избор, намекая, что вскоре отправит убийц Вадима вслед за ним. У урман подобное бахвальство было в почете. Черный оценил ответ, заулыбался уже более искренне:

— Ты быстро учишься, сын Гостомысла. Придешь вечером на совет.

Вернул лицу прежний, невозмутимый, вид и в сопровождении своих хирдманнов направился прочь. Длинный плащ волочился за конунгом по снегу, стирая его следы.

Избор огляделся. Здесь, с Хальфданом, оказались многие старинные знакомцы. Были и альдожане, уцелевшие в давней битве с детьми Гендальва. Кое-кто из хирда Вадима, около десяти человек Бьерна, трое — Энунда, пятеро — самого Избора. Последние мяли в объятиях счастливого Латью, трясли его, расспрашивали о чем-то.

Бьерн стоял в сторонке рядом с Хареком Волком — Избор удивился, что Волк жив, последняя встреча предвещала Хареку мало хорошего.

Берсерк опирался на палку, его горло обручем перерезал красный, еще свежий шрам. Оставив альдожан тормошить Латью, Избор подошел ближе.

— Сперва Черный обвинял твоего князя… Потом… ее… Объявил награду за ее поимку. Назвал ее убийцей и ведьмой… Но… верю ей, — услышал он голос Волка.

Желтоглазый урманин стоял спиной к Избору, голос доносился глухо, как из бочки. Или он так изменился из-за раны, рассекшей шею?

Княжич подступил еще ближе. Волк почуял его приближение, обернулся, мазнул желтыми зрачками по лицу княжича. Не собираясь таиться, продолжил беседу с Бьерном:

— Она не собиралась убивать меня, просто отправила за Белоголовым. И я был там, я шел за ним, я чуял его запах, я даже увидел его, но он не захотел возвращаться. Он сказал, что здесь его никто не ждет, а там его будет ждать Ингигерд. Сказал, что если ты не простил его, то, возможно, она — простит.

— Ты сказал об этом Черному?

— Ты знаешь Полу-дана [182]. Он не верит никому, кроме собственных глаз и мыслей. Я пытался его убедить. Но когда нашли убитого Ари и яму без пленника — мои слова стали так же пусты для конунга, как шум ветра в соснах…

Сзади к Избору подскочил Латья, вцепился в плечо. Разгоряченное лицо дружинника сияло, голос срывался от восторга:

— Здесь Боремир, Изъяслав, Антей, Орхип… Они все живы! Слышишь, князь?!

Избор слышал. Но радоваться столь же искренне, как Латья, — не мог. Потому что вновь услышал странное имя Ингигерд и еще потому, что, оборачиваясь на Латью, мельком задел взглядом лицо Бьерна, увидел его глаза и обжегся плещущей в них болью.

Ближе к середине зимы ударили морозы. Даже обычно слабо подмерзающая Стрейсшен покрылась толстой коркой льда. Ее берегом, а иногда и прямо по замерзшей реке, Хальфдан повел свое войско к озеру Эйя. Напасть на лагерь детей Гендальва он решил на рассвете, когда солнце, едва зацепившись за верхушки редких береговых деревьев, позолотит заледеневшую равнину озера.

Воины Хальфдана подкрались к берегу ночью, прилепились невидимыми тенями за камнями и стволами старых берез, залегли в мелкие ямки, затаились, стараясь не выдать себя ни шорохом, ни вздохом. Кора березы, за которой прятался Избор, от ветра покрылась тонким инеем, пальцы княжича, казалось, примерзали к обледеневшему дереву. От холода зубы стучали, одежда давно перестала греть, а мысли сбивались, путаясь меж собой. К рассвету Избор уже мечтал об условленном крике атаки, который позволит его онемевшему телу выпрямиться, расшевелить ноги, отлепиться наконец от ставшей уже ненавистной березы. Всю ночь, выглядывая из-за древесного ствола, княжич видел мерцающие огни на другой стороне озера — там, в усадьбе на небольшом полуострове, войска Хьюсинга и Хельсинга жгли костры. Закрывая глаза, Избор будто видел их — полыхающие жаром, дарящие тепло и уют. Видел воинов вокруг них, протянутые к огню ладони, пар, поднимающийся от высыхающей одежды, блики пламени, превращающие все лица в одно — знакомое и чужое одновременно.

От ощущения недостижимого тепла становилось еще холоднее. Избор разлеплял смыкающиеся веки, косился на брата, пристроившегося справа от него, возле высокого серого валуна. Остюг кутался в тулуп, губы казались совсем белыми, с шапки надо лбом бахромой свисал иней. Гримли не оставлял его, выполняя приказ своего конунга, — похоже, Олав дорожил своим воспитанником…

Слева от Избора и немного позади, за заваленным снегом кустом, напоминающим огромный сугроб, вкопавшись в снег, лежали Латья, Боремир и Изъяслав. Ночью они о чем-то перешептывались, — до княжича доносился едва слышный смех. Их веселье раздражало Избора. Княжичу мнилось — засмеются еще чуть громче, и тотчас же на полуострове вспыхнут множеством ярких глаз факелы, потекут длинной огненной змеей к их берегу, скрывая за своим красным блеском темные фигуры врагов. Несколько раз Избор шипел сквозь зубы, призывая Латью заткнуться, и к утру его усилия увенчались успехом — разговорчивые дружинники примолкли. Хотя, может, они просто устали и замерзли. Как бы там ни было, Избора радовало их молчание.

Когда темнота сменилась серым предрассветным сумраком, Избор обнаружил впереди, за деревьями, еще нескольких знакомцев — людей Бьерна и Орма.

Тощего Кьетви трудно было с кем-нибудь спутать. Поймав взгляд Избора, Кьетви усмехнулся, показал княжичу поднятый вверх большой палец. Осыпавшийся с березы снег припорошил его плечи и согнутую спину, скопился белой маковкой на шапке. Средь других льнущих к укрытиям людей Избор попытался разглядеть Бьерна.

Не нашел.

Выдохнул, по очереди приподнял сперва правую ногу, потом левую, стряхнул с лыж налипший снег. Гисли [183] он оставил еще в лесу, до того как вышли к озеру, — в битве они могли только помешать…

Впереди зашевелились, Кьетви напряженно вытянул шею, поднял вверх руку — раскрытой ладонью к княжичу. Избор повторил его жест, предупреждая о готовности тех, что стояли позади. Краем глаза заметил, как взметнулась вверх ладонь Гримли, как закопошился, выбираясь из-под тяжелого тулупа, Остюг.

Лес взревел сразу, неожиданно, сотнями голосов. Шум начался с одного могучего крика, затем его подхватили еще несколько, а потом, нарастая, словно лавина, он покатился по всему берегу, смял маленькие человеческие фигурки, прилипшие к деревьям и камням, оторвал их и понес вниз, с крутого берега на равнину.

Продолжая кричать, Избор обеими руками оттолкнулся от березового ствола. Ноги отказывались слушаться — первые шаги дались с трудом. Однако затем лыжи разбежались, берег полого пошел вниз, и, повинуясь уклону, ноги сами покатили княжича на озеро, покрытое снегом, уже изрытым неровными дорожками лыжней. Ветер ударил в лицо, попавшаяся под ногу выбоина подбросила княжича вверх. С трудом удержавшись на ногах, он взмахнул руками, выровнялся, не снижая хода, согнул ноги, стараясь не упасть. Мимо, чуть не зацепив его локтем, промчался незнакомый воин, вильнул на ухабе, завалился под ноги княжичу и кувырком покатился с берега, нелепо размахивая руками. Отскочив, Избор едва не столкнулся с Латьей. Вовремя заметив княжича, Латья выставил одну ногу вперед, развернулся, ушел в сторону. Зачем-то махнул рукой, будто показывая себе за спину.

Оглядываться Избор не стал, и без того было ясно, что останавливаться нельзя, — позади, сминая свежий снег, летели с горы воины Хальфдана. Очень много воинов. И если будешь так неуклюж, что упадешь, — вряд ли затем поднимешься…

На равнине лыжи еще несколько шагов пронесли княжича вперед, затем пришлось бежать самому. Снег был рыхлым, и короткие плетеные лыжины все-таки проваливались в него, однако не намного. Теперь Избор зрел пред собой множество спин — они раскачивались, маячили кругляками щитов, а их обладатели, отчаянно толкаясь лыжами и сминая снежную белизну, спешили к полуострову, где уже поднялась паника.

В рассветных сумерках Избор видел невысокие дома на краю полуострова, мечущиеся фигуры меж ними, лошадей, дымок, поднимающийся из дыр в крышах…