Пелена (СИ) - Гольский Валентин. Страница 30

Он шёл и всё сильнее убеждался, что пенсионер, как должно быть и большинство прочих здесь собравшихся людей, болен. Вблизи, перемены в совсем ещё недавно бодром и боевом Василии Степановиче, оказались ещё заметнее. Волосы на его голове, лишь вчера бывшие седыми, сегодня вдруг превратились в снежно-белую паклю, или парик, небрежно наброшенный на манекен. Морщины на лице проявились резче, глубже, а само лицо приобрело серый оттенок. Да и глаза, прятали в своей глубине смесь усталости, боли и груза ответственности, которая вдруг навалилась на его немолодые плечи.

Отозвать Василия Степановича оказалось несложно, а донести до него необходимость уйти даже ещё проще. Пенсионер лишь горестно сморщился, покачал головой:

— Жаль, жаль, парень. Рассчитывал я на тебя, нормальным ты мне показался. А сейчас — точно знаю, что нормальный, раз собираешься рискнуть ради такого дела. Но девчонку с собой зачем берёшь? А, так ты тётка этого ребёнка? Ну дела, как всё неудачно, жалко малышку, надо идти, я и спорить не буду. Но от меня что хотели? Помочь не смогу, сам понимаешь, тут вон какая толпа сидит, всё хотят, хотят, требуют, а выйти из здания — так очко сжимается игольным ушком, прости барышня.

— Ничего, — вздохнула Катя, я и не такого наслушалась за это утро.

— Ну тоже верно. Но, как жаль, что уходите, эх… А, ежели не секрет, потом что предпримете, когда найдёте малышку?

— Хочу попытаться пробиться за город, — честно ответил Максим. Поймал на себе взгляд подруги — ну да, с ней то он этого не успел обсудить. — Если это безопасно. Смущает честно говоря отсутствие помощи, потому до сих пор колеблюсь.

— Верно, верно, смущает, — закивал старик негромко, потянул собеседника за локоть ещё подальше от толпы, потому что кое-кто уже начал заинтересованно прислушиваться к их разговору. — Просьба у меня к тебе будет, парень, две даже.

— Весточку подать? — озвучил Максим очевидное.

— Именно. Любую, хоть какую, лишь бы понятную нам. Очень уж напрягает тишина вокруг. Для армии все эти звери, как бы громко они не рычали, — лишь дикие животные, давно бронёй должны были раскатать, ан нет, не едут отчего-то. Что-то неладно…

— Хорошо… А вторая какая просьба?

— Будьте осторожны. Очень-очень осторожны, — попросил старик, цепко глядя в глаза стоящим перед ним молодым людям. — Смотрите во все стороны одновременно, и прежде чем шаг сделать, сто раз проверьте, безопасно ли это. — Он потупился, и вдруг тихо признался: — сердце у меня ноет. Плохой признак, последний раз так ныло, когда Василиса, супружница моя… — Оборвав себя на половине фразы, он махнул рукой. Помолчав, добавил едва-едва слышно: — И помочь вам ничем не могу, уж извините…

— Нам не надо помощи, — Максим отчего-то ощущал себя виноватым, хотя за что — и сам не знал. — Я только хотел вас предупредить что уходим и попросить дверь входную закрыть за нами.

— Добро, спасибо что подошёл, предупредил. Вон, Любонька за вами закроется, да, милая?

Продавщица из местного сувенирного магазинчика которую Максим лишь сейчас заметил, покивала, вздыхая и потирая щёку.

— Ну тогда пойдём мы, спасибо, за… не знаю, за понимание наверно? — Максим пожал протянутую руку, и не удержавшись, оглянулся на очередной визгливый выпад всё ещё дискутирующей истерички. — А вот эта истеричка, которая сейчас выступает, если не секрет, зачем она? Вы же не просто так её допустили туда речи толкать?

Усмехнувшись, пенсионер прищурился.

— Точно, не просто так. Ночевала она неподалёку, и за прошедшую ночь мозги прополоскала — ни одна стиральная машинка так не справится. Дама не простая, из власти нашей, а потому говорить умеет, особенно на повышенных тонах. И что ведь удивительно, не понимает ни черта в происходящем, но говорить способна безостановочно, и есть люди, кто к ней прислушивается.

— И?

— Вот и выпустил я её, дал так сказать слово, которое она так просила. А сейчас, думаю, уже пора её прервать и дать людям выбор: пойти за ней, или за мной. Точнее мной, и ещё несколькими, — он бросил взгляд куда-то в сторону, — боле-менее здравомыслящими, на мой взгляд. Идите, ребята, да и я, пожалуй, пойду. Пора остановить этот словесный понос, пока наши и так немногочисленные выжившие не померли от разрыва мозга.

Любонька потопала к выходу, и Максим с Катей пошли за ней следом. За спиной послышалось деланно бодрое:

— Ну, дамы и господа, позвольте прервать эту, прости господи за слово неприличное, дискуссию…

— Что значит неприличное?! — взвился голос говорившей.

Дальше они не слушали. Перекинувшись напоследок парой фраз с Магой и Кристиной, двинулись к выходу, а затем закрывшаяся за спиной дверь, прервала голос женщины, которую Максим мысленно иначе как Истеричкой и не называл.

Спускаясь по широкой лестнице, резной, со скрипучими деревянными ступенями, пусть, конечно не девятнадцатого века, но всё равно, очень старой даже на вид, Максим размышлял о том, как странны порой выверты судьбы. Он, всю жизнь искавший себе девушку, красивую, умную, весёлую, — в этом месте парень покосился на идущую рядом Катю, — нашёл её в самый неподходящий, наверное, момент, в самой сложной и странной ситуации. Он, мечтавший в детстве о том, как однажды спасёт красавицу, и она в него влюбится, вот прямо сейчас идёт спасать, но не саму красавицу, а её племяшку. И пусть от одной мысли о выходе на улицу становится страшно до чёртиков, подумал он с неожиданной злостью, хрена лысого он это покажет.

— Я с вами пойду, — заявила Люба, сбив его с мысли.

— Куда? — от неожиданности, Максим не сразу понял, что она хочет. — То есть, зачем?!

— Вы же на тот берег, а потом из города сваливаете? Вот и я с вами.

— Думаете это безопасно? Или просто хотите рискнуть?

— Да нечего тут ловить! Уж лучше так, попробовать уехать, чем здесь сидеть, неизвестно чего дожидаясь.

Максим хотел объяснить, сказать куда они идут, но ведь эта женщина стояла там, во время разговора с Василием Степановичем, и сама должна всё понимать. Посмотрев на её недовольное, замкнутое лицо, он закрыл рот. Сама знает, что делать, и кто он ей, чтобы советы давать.

— Вадик! — неожиданно громко крикнула Люба, заставив Максима и Катю сбиться с шага.

Откуда-то из глубины здания, грохоча ботинками выбежал тощий парнишка, один из двух детей, нашедших прошлой ночью спасение в музее.

Наклонившись, женщина шепнула что-то ребёнку, понятливо кивнув, тот отступил, остался стоять, глядя им вслед непонятно, словно бы с сожалением.

Мужичок, сидящий на табурете у входной двери, при их приближении поднялся, в его руках Максим увидел сборник сканвордов с ручкой. Вахтёры — в любое время вахтёры, мысленно усмехнулся парень. А потом улыбка пропала, потому что он выглянул в зарешёченное окошко, то самое, за которым прошлой ночью видели живую верёвку.

Сегодня, при свете дня, пелена, опустившаяся на город, уже не казалась такой плотной, как вчера. Пусть не очень далеко, но метров на пятьдесят-сто, а то и побольше им было видно, кроме того, этот туман качался и перетекал, подчиняясь неким своим законам, становился то реже, то плотнее, порой открывал вид на автостоянку, находящуюся и вовсе за все две-три сотни метров отсюда. Их троица сможет покинуть музей, и дверь закроется за ними. Там и делов то — лишь задвинуть засов. От этой мысли на мог стало жутковато. Назад пути не будет.

Грохоча обувью, по лестнице к ним сбежали двое: полицейский, у которого кончились патроны в пистолете, и незнакомый Максиму парень.

— Василий Степанович сказал проконтролировать, что у вас всё нормально.

— Конечно, нормально, — недовольно подтвердила продавщица. — Я, кстати, с ними иду, — добавила она, и вдруг закашлялась, надсадно, долго.

Максим ожидал, что эта фраза вызовет споры и уговоры передумать, но парни лишь кивнули, синхронно, как по команде. Встали рядом, во все глаза глядя за окно. Катя сама не замечая, опять сжала ладонь своего друга, и лишь по этому было видно, что девушка нервничает. На вид же, она выглядела почти безмятежно.