Две стороны монеты (СИ) - Каховская Анфиса. Страница 16

- Боюсь, еще одного сюрприза я не переживу, - мрачно сказал Ворон.

Но Виринея уже отбежала куда-то в сторону и тут же вернулась с виолой в руке:

- Видишь? Я сохранила ее, - она потрогала струны, следя за его реакцией. – Кажется, она немного расстроилась без хозяина. И ее можно понять. Она испугалась, что больше никогда его не увидит. Но не бойся, милая, - Виринея погладила инструмент по круглому боку, - теперь он никуда от нас не денется. Ему надо слегка поправить свое здоровье – и он тебя настроит, почистит, приведет в порядок, и будет на тебе играть, как прежде. А я с удовольствием послушаю.

- Виринея, я здесь не останусь. Я уйду, как только смогу ходить.

Ее глаза сузились, она еще раз провела рукой по виоле, потом отложила ее в сторону и сказала жестко:

- Нет.

- Нет?

- Я не разрешу тебе уйти.

- Плевал я на твое разрешение. Я дня лишнего не проведу возле тебя.

- Я решаю, где тебе быть. Пока я тебя не отпущу, ты не уйдешь.

- Я уйду.

- Куда?

- Куда угодно, лишь бы подальше от тебя.

- На Черный остров?

- По-почему на Черный остров? Меня считают мертвым, меня не будут искать.

- Да, пока ты здесь, со мной, - она встала над ним, сложив руки на груди.

- Так, а если я уйду…

- В тот же день твои приметы будут у каждого полицейского. Ворон, хромота – это очень хорошая примета.

Он вдруг почувствовал слабость, заныли все раны:

- Как же такую гадину земля-то носит?

Виринея улыбнулась и присела к нему на кровать:

- Вижу, ты меня понял. Ведь можем же мы при желании найти общий язык.

- Ты – взбалмошная сучка! Сама не знаешь, чего хочешь. Придумала себе развлечение: то убиваешь меня, то спасаешь. Игрушку себе нашла? – Ворон рывком сел на кровати, завернулся в одеяло и, подтянувшись на руках, встал на одну ногу. – От скуки спасаешься? Или Угрим тебя не удовлетворяет?

Виринея вскочила, глаза ее загорелись бешенством. Но Ворон уже разошелся так, что не остановить:

Привыкла, что все тебя боятся, вот и бесишься от переизбытка собственной безнаказанности. Никто слова тебе сказать не может. А ты просто зарвавшаяся стерва, которую все ненавидят. Ты не женщина, ты отродье. Ну, что ты сделаешь? Размозжишь мне голову, как Хвосту? Да лучше быть кучкой пепла, чем быть рядом с тобой! Ну, где там твоя змея?

Он поискал глазами и, увидев недалеко на столике нож для фруктов, схватил его, но лишь попытался на нее замахнуться, как Виринея, выдернув сбоку виолу, ударила его по больной ноге.

Ворон упал. Виринея постояла над ним, бесстрастно наблюдая, как он извивается на полу от боли, потом бросила на него виолу и, ни слова не сказав, вышла.

Срок приближался, а Аскалон по-прежнему бездействовал, и это было хуже всякой пытки. С момента, когда он отдал деньги, прошло уже два дня, целых два дня, а клефты не подавали никаких вестей. Аскалон сходил с ума. Днем он гулял по улицам Города в сопровождении двух охранников – Наследнику полагались телохранители, - надеясь отвлечься, но картины мирной жизни действовали на него угнетающе – мысль, что все это благополучие может исчезнуть из-за его глупости и пассивности, не покидала его. Богатые красивые дома, сытые, хорошо одетые горожане, полные прекрасных товаров магазины – все это было солью для его ран. Если бы его окружали нищета и разруха, ему было бы легче. Но ничего подобного не было и в помине. Лишь один раз ему показалось, что на дальней улочке он увидел старика в лохмотьях, просящего подаяние, но когда он, пробравшись сквозь толпу, дошел до того места, там никого не было – померещилось.

Вечером Ворон сделал попытку встать. Опираясь на костыль, он проковылял по дому, потом вышел на крыльцо; постоял, осматривая кусты с большими розовыми цветами, окружавшие дом. Дальше идти не решился – был еще слишком слаб. Но и ложиться ему не хотелось. Он присел у окна и занялся починкой виолы, пострадавшей от встречи с его ногой. К счастью, сделанный на совесть инструмент выдержал этот удар судьбы и не потерял своего звучания. Ворон взял несколько аккордов.

Вдруг дверь отворилась. На пороге стояла Виринея. Ворон нахмурился и хотел отложить виолу, но Виринея, быстро подбежав, прижала инструмент к его коленям.

- Нет, не убирай! – Она заглянула ему в глаза, и он увидел, что она пьяна – слишком неестественной и жалкой была ее улыбка.

Руки его опустились: о чем говорить с пьяной женщиной?

Виринея тихо присела рядом:

- Ворон, спой.

- Уходи, Виринея.

- Спой. Мне так плохо.

- Тебе надо проспаться.

Она покорно кивнула, потом всхлипнула. Потом по ее щекам полились слезы. Она просто сидела, сложив руки и, не отрывая взгляда, смотрела на него – а слезы все лились и лились. Она их не вытирала, лишь изредка хлопала ресницами.

Ворон испуганно молчал – он ни разу не видел ее такой. Так прошло несколько минут. Наконец, Виринея провела рукой по щекам, стирая с них влагу, потом тронула виолу:

- Она не сломалась?

- Иди домой, - снова сказал Ворон.

Виринея вздохнула, и ее рука с корпуса виолы переместилась на его грудь. Он почувствовал, будто разряд тока пронзил его – и отодвинулся. Но она не отступилась. Другой рукой она переложила виолу на пол, а потом дотронулась до его колена. Ворон глядел на нее, словно кролик на удава, и не мог оторвать глаз, а она продолжала гипнотизировать его своим взглядом в то время, как руки ее мягко скользили по его телу. Он почувствовал, что задыхается, и вскочил, насколько позволяла больная нога.

- Виринея, уходи, - он сам не понял, крикнул или прошептал. – Уходи.

Она встала, схватила его за рукав и, почувствовав, как по его телу пробежала судорога, шепнула умоляюще:

- Пожалуйста…

- Ты с ума сошла! – Он наконец собрался с силами и вырвал свою руку. – Пошла вон!

Она пьяно качнулась, ухватившись за стену, потом выпрямилась и, не глядя на него, пошла к двери. Возле двери она оглянулась, бросила на него последний, вопросительный, взгляд и вышла.

Ворон поднял с полу виолу, положил на стол – он никак не мог прийти в себя. Он все еще ощущал прикосновение ее рук, будто она не ушла. Его колотил озноб, ему не хватало воздуха. Эта пытка была похуже тех, что были в тюрьме. До полуночи он бродил туда-сюда по комнате, не находя себе места, и лишь когда боль в ноге стала невыносимой, лег в постель. Но заснуть не мог. Стоило ему закрыть глаза – и он видел ее, видел до того отчетливо, что даже ощущал ее запах.

Все вокруг заволокла абсолютная тишина, такая, какая бывает только глубокой ночью. Ворон лежал, уставившись невидящим взором на серый прямоугольник окна. Вдруг скрипнула дверь. Ворон затаил дыхание. Неужели опять? Он стал панически соображать, что делать: притвориться спящим или все же встать? Дверь медленно отворилась, и в проеме показался силуэт – явно не женский. Ворон насторожился.

Вошедший тихо приблизился к его кровати. Мешкать было нельзя. Ворон вскочил и ударил незваного гостя в лицо. Тот махнул чем-то в воздухе, и руку Ворона ожгло болью. Но он ловко схватил противника, и не успел тот сделать движение, вырвал у него нож, а потом сильным ударом повалил на пол. Быстро зажег свечу и осветил лицо лежащего.

- Угрим?

Угрим неприязненно глянул на него, зло сплюнул кровь.

- Что тебе надо? – Ворон крепче сжал нож.

- Мне от тебя ничего не надо, - Угрим осторожно поднимался, не сводя глаз с ножа. – Мне от тебя нужно лишь, чтобы ты был мертв.

- Ты сбесился или головой ударился?

Угрим встал и сделал несколько шагов к двери:

- Я тебя все равно убью.

Возле двери он обернулся:

- Я видел, как она выходила от тебя сегодня вечером.

- Да пошел ты, - устало бросил ему вслед Ворон и пошел запирать дверь: незваных гостей на сегодня было достаточно.

Утром доктору, пришедшему осмотреть его ногу, пришлось обработать и порез на руке – к счастью, это была лишь царапина. Но царапина эта, как ни была незначительна, сыграла ключевую роль в дальнейших событиях. Не прошло и пятнадцати минут после ухода доктора, как к Ворону ворвалась Виринея. Глаза ее горели огнем.