Две стороны монеты (СИ) - Каховская Анфиса. Страница 23

- Ужасно трогательная история. Бедная девочка, закинутая злой судьбой на задворки жизни, - сказал Аскалон, видя, что Виринея замолчала. – Только не все люди, попавшие в такие условия, стали бандитами. Ты не думала начать честную жизнь?

- Не забывай, что я была не такая, как все. Оберег сыграл со мной злую шутку. Он мне и помог, и навредил. Помог выжить, не умереть с голоду, не стать жертвой злых людей: маленькую девочку, оставшуюся без защиты, многие хотят обидеть – меня обидеть никто не мог. Поняв это, я вскоре научилась пользоваться этим своим преимуществом: я брала в лавках еду, одежду – все, что мне было нужно, и никто не смел мне перечить. Но моя сила стала и моей бедой: после того, как змея обратила в пепел нескольких негодяев, хотевших обидеть меня, меня стали бояться. Меня дичились, ненавидели. Дети не принимали меня в свои игры. Я всегда была одна. И так было, пока я не выросла и не научилась пользоваться своим положением. Я поняла, что отлично можно жить и без дружбы, без любви, без ласки, без сочувствия. Я увидела, что у меня есть преимущество перед теми, кто жаждал их. И тогда я стала сильной! А сильного человека все уважают. Я стала подбирать себе смелых, физически крепких людей, обещая им защиту и вознаграждение за то, что они будут мне помогать. Сначала мы ограбили небольшой магазинчик на окраине. Получилось очень весело! Дальше – больше. Ко мне потянулся лихой народ. Ну и…. И я стала такой, какая есть.

- Но ты же могла вернуться во Дворец!

Виринея покачала головой:

- Сначала я ужасно боялась. Потом… Да, я думала об этом. Но что бы я там делала? Делить власть с убийцей? Нет, ни за что! Да и к тому времени у меня уже была такая репутация… Короче, назад дороги не было.

- А зачем ты напала на нас там, на острове?

Она не ответила.

- Ведь не корабль же тебе был нужен?

- Нет, - Виринея обожгла его холодным взглядом. – Я хотела убить тебя.

- Хотела отомстить сыну Правителя? Почему же не убила? Понадеялась на островных тварей? А Олех тут при чем?

Виринея молчала, застыв в одной позе. Аскалон прошелся несколько раз по комнате.

- Если ты думаешь, что я поверю такой лживой и подлой твари, как ты, ты ошибаешься. У тебя нет никаких доказательств, только слова! И главное: если мой отец на самом деле негодяй, убивший ради власти родного брата, то почему же он позволил привезти тебя сюда, а не убил на месте, чтоб ты не рассказала все мне?

- Я рассказала тебе правду, – прошелестела она. – А жива я потому, что Ангелар не знает, что я все видела. Если бы он знал это, я бы не прожила и минуты после того, как лишилась оберега. А доказательство… Ты же сам мне сказал про Море, наступающее на Город. Тебе надо лишь пойти и убедиться, что оно не отступило. Вот и доказательство.

- Оно отступило.

- Ты видел?

- Нет, но я уверен. Я верю отцу, а не тебе.

- Так пойди и убедись, - Виринея резко отвернулась.

Но когда он был уже возле двери, она спросила глухо:

- Ты придешь ко мне потом… когда узнаешь?

Аскалон усмехнулся:

- Я никуда не пойду. Мне не нужны доказательства.

- Если Море не отступило, значит, я не зло, - продолжала она, не обратив внимания на его слова, - а хуже меня в Городе лишь тот, кто сделал меня такой.

Аскалон вышел.

От Виринеи Аскалон ушел совершенно разбитый. Он долго расхаживал по бесконечным аллеям дворцового парка, пытаясь привести в порядок свои мысли. Нет, поверить бессовестной твари, способной на все, было невозможно. Наверняка она затевала какую-то новую игру с очередной грязной целью. Но чего она добивалась? Опорочить отца в его глазах, чтобы напоследок сделать им обоим гадость? Все это было так нелогично. Конечно, она сумасшедшая, но… Но теперь он вдруг понял, что уже не уверен в этом. Тогда, на острове, ее глаза, и правда, горели безумием. Но сейчас… Сейчас перед ним была совсем другая Виринея. В ее глазах он видел глубокую грусть и затаенную боль. Рассказывая свою историю, она была серьезна, и за все время не позволила ни одной выходки. Но ведь она была прекрасная актриса. Ей ничего не стоило сыграть роль незаслуженно обиженной родственницы перед распустившим нюни молодым племянником. Это была очередная хитрость, он не сомневался. Но зачем? Зачем было разыгрывать весь этот спектакль, когда ее слова легко можно было проверить? Конечно, он не собирался идти к Морю – он и так знал, что угрозы Городу больше нет… Аскалон остановился. Ему вдруг ужасно захотелось пойти к Храму и убедиться. «Да что ж это? - сказал он себе. – Что за глупое сомнение?» Он продолжил свое хождение по парку, но с каждым шагом он все явственнее понимал, что если собственными глазами не увидит, что Море отступило, то так и будет терзаться сомнениями. Это было невыносимо!

«В конце концов, это глупо – столько мучиться из-за небольшой прогулки!» – Решил наконец Аскалон.

И он почти бегом направился к Большому Храму.

Как ни убеждал он себя, что волноваться нечего, а все же, чем ближе подходил, тем сильнее дрожали его колени, во рту становилось сухо. «Ну, что ж, наступает момент истины», - бодро сказал он вслух перед последним поворотом. И вышел к Храму.

Он окинул торопливым взглядом знакомое место и без сил опустился на траву – вода подошла намного ближе к Храму, чем он видел прошлый раз – еще немного, и она коснется нижней ступени. Море продолжало наступать. Он ошибся.

Но раз он ошибся, и зло – не Виринея, то значит… Ах, отец, отец! Аскалон не мог поверить! Он встал и понуро побрел во Дворец.

Теперь у Аскалона оставалась последняя надежда – что отец ему все сможет объяснить, и что его слова будут убедительней.

Было поздно, и уставший от государственных забот Правитель уже отправился в свою спальню. Одетый в мягкий широкий халат, он сидел в глубоком кресле и, помешивая горячий травяной чай, с удовольствием вдыхал его аромат, когда к нему вошел Наследник.

Увидев отца, Аскалон остановился. Тот был таким родным, близким, домашним в этом халате, с чашкой чая, что Аскалон вдруг устыдился своих подозрений. Отец посмотрел на него вопросительно, без удивления, без раздражения, устало, но с мягким вниманием. Гнев его на сына уже прошел, и он раскаивался в том, что позволил себе так резко с ним обойтись. Поэтому он был еще приветливее, чем обычно, и невольно доставлял этим сыну еще больше мучений.

- Как хорошо, что ты зашел. Хочешь чаю?

Аскалон сел в кресло и взял чашку. Ангелар начал было хлопотать вокруг него, но взглянул ему в лицо и замер.

- Аскалон, у тебя все нормально? На тебе лица нет!

Сын поднял на него глаза, но выговорить то, что собирался, не мог.

- Ты обиделся на мои слова? Не стоит. Я был не в себе и хочу попросить прощения. Я не должен был… Аскалон, с тобой все хорошо?

- Нет, - наконец выдавил из себя Аскалон, - все плохо.

Ангелар подошел к сыну и, положив руку ему на плечо, спросил:

- Что случилось?

- Я был у Виринеи.

- Так, - Ангелар опустился в кресло напротив, не сводя глаз с сына. Сердце его сжалось от нехорошего предчувствия.

- Она мне сказала… Она… Она видела, как ты убил своего брата.

Аскалон ждал новой вспышки гнева, эмоций, крика, но… Но его отец молчал. На его лице не выражалось ничего – казалось, он не понял, что ему сказал сын.

- Ведь это неправда? – Тихо добавил Аскалон, хотя сам он уже все понял.

Ангелар провел рукой по лицу, словно стирая с него каменное выражение, и посмотрел на сына.

- Она не может этого знать.

- Она спряталась в каком-то шкафу и видела, - Аскалону вдруг захотелось вскочить, закричать, но он по-прежнему сидел, не двигаясь, лишь рука его непроизвольно сжимала тонкое стекло чашки.

Чашка хрустнула, посыпались осколки, на ковер закапала кровь.

- Аскалон! О Боже, что ты сделал! – Ангелар кинулся за помощью.

К счастью, Аскалон отделался всего несколькими порезами. Их быстро перевязали, и он тут же забыл о них – душевная рана кровоточила гораздо сильнее.