Никогда не кончится июнь (СИ) - Кроткова Изабелла. Страница 7
Если вспомнишь то, чему я учил тебя двенадцать лет, когда жил той, другой жизнью…
…Казалось бы, чего проще — разорвать упавшее будто с неба послание, пустить его клочки по ветру с высоты одиннадцатого этажа и, смеясь, включить компьютер и начать стрелять пиратов… Однако я все еще продолжала держать в руках надорванный темно-серый конверт.
Потому что между мелких строк выплывали какие-то ускользающие кадры той, другой жизни, о которой упоминал Борис Тимофеевич.
И я почему-то отчетливо знала, что обычной памятью вспомнить этого невозможно.
Вернее, может быть, возможно при каких-то определенных условиях. Каких?..
Я решилась на эксперимент, и память, перелистывая пласты моей недолгой жизни, уже залезла так глубоко, что погрузилась в самое раннее детство, и я с трудом вытащила ее оттуда, обессиленную от поиска хоть каких-то соприкосновений с антикваром…
Она не нашла там ничего, связанного с умершим соседом, кроме того единственного эпизода, когда семилетней девочкой я пришла к нему с тарелкой блинов…
Значит, файлы находятся не здесь…
Но они есть. Это я почему-то точно знала.
Как то, что днем светит солнце, а ночью — луна.
И, скрестив от внезапного холода на груди руки, я понимала, что обязательно и всенепременно должна сделать то, чего он ждет от меня.
Иначе…
…И помни — у НИХ в плену остается…
(Интересно, у кого это — у НИХ?..)
Одна юная жизнь.
Иначе — я была уверена — быть беде.
Я прошла в свою комнату и, медленно шевеля рукой, положила письмо в верхний ящик комода.
Потом, загибая пальцы, посчитала дни. Получилось, что со дня смерти Бориса Тимофеевича прошло шесть дней.
Торопись…
Оглядела свою тихую комнату и снова почувствовала легкий укол в солнечное сплетение от мысли, что прямо над ней находится его предсмертное пристанище.
Внезапно меня захватило необычное ощущение…
Словно на какой-то миг моя душа расцепилась с телом.
И это мне тоже что-то смутно напомнило…
В память вновь пролезла строка упавшего под ноги послания.
Если вспомнишь…
И я поняла, что если и смогу что-то вспомнить, то только там, наверху, в точно такой же комнате, как эта, посреди которой я сейчас стою в полном замешательстве.
И, не теряя времени, я вышла из квартиры и по широким ступеням уже привычно поднялась на двенадцатый этаж, взяла в руку холодную медную голову льва и нажала на кнопку звонка в квартиру 96.
ГЛАВА 8
Степа принял меня, как мне показалось, отстраненно — казалось, его всерьез заботило какое-то новое обстоятельство. Хмуро произнеся «Привет…», он удалился вглубь квартиры и пропал из виду.
Разувшись, я разыскала его в комнате дяди.
Он молча стоял перед письменным столом. На столе не было ни ручки, ни тетради.
Урна тоже была пуста.
Внезапно племянник обернулся ко мне и возбужденно сообщил:
— Знаешь, что он писал?!
— Что? — спросила я, присаживаясь в плетеное кресло-качалку, стоящее у стены.
— Ноты! — выпалил парень и резким движением отбросил со лба длинную светлую челку.
«Ноты…» — повторила я медленным шепотом, словно это могло что-то прояснить в моей ситуации.
Но, кажется, ничего не прояснило.
— Какие ноты? — уточнила я.
— Не знаю… Я не разбираюсь в музыке, — ответил Степа, — но это точно ноты.
— Покажи, — попросила я.
Степа приподнялся на цыпочки и достал с верхней полки длинную нотную тетрадь в красивом переплете.
— Вот. Это она каждую ночь сама собой появляется на столе. А к утру в ней добавляется несколько новых строк… Я заметил… Слушай! — он вдруг с безумными глазами вцепился в меня, как клещ. — Давай сегодня у тебя переночуем?! Я больше не могу. Я с ума сойду!
Я взглянула на протянутую тетрадь. Действительно, ноты. Написаны черными чернилами, как и письмо, свалившееся с неба прямо мне под ноги.
Я пристально всмотрелась в замысловатые строки.
И поняла, что произведение предназначается для исполнения на гитаре.
А что если сыграть то, что здесь написано?..
— Сыграть тебе на гитаре? — предложила я.
В ответ на Степину мольбу переночевать у меня эта фраза совершенно случайно прозвучала издевательски. Он посмотрел на меня, как на врага.
Я вспомнила, что парень не в курсе, что я гитаристка.
— Если бы у меня были деньги… — задумчиво произнес он, проигнорировав предложение, — я бы снял гостиницу на эти сорок… тридцать пять… нет, тридцать четыре дня.
Вот влип, бедняга… — подумала я, глядя на его несчастное лицо, и в мозг вдруг снова впились последние строчки письма.
…И помни — у НИХ в плену остается
Одна юная жизнь.
Тело внезапно стало тяжелым. Руки и ноги будто налились свинцом.
Я поняла, что и Степа оказался здесь не случайно.
Он и есть эта юная жизнь!
И никуда ему отсюда не деться — он связан со мной и собственным покойным дядей незримой нитью. Он тоже звено всей этой безумной цепи.
— Нет, — я положила свинцовую руку на спинку кресла. — Будем ночевать здесь. Вместе. Скоро этот кошмар закончится…
Степа посмотрел на меня с нескрываемой надеждой.
И, помолчав немного, застенчиво произнес:
— Я картошку пожарил с грибами. Пойдем?..
Я вспомнила неудавшийся завтрак и улыбнулась.
Может, хоть совместный обед состоится?..
— Пойдем.
Совместный обед состоялся, и, пожалуй, утром я была неправа в нелестных высказываниях о кулинарном таланте парня. Картошка с грибами явно удалась!
Шеф-повар категорически не разрешил мне мыть посуду.
— Я сам помою, а ты посиди, — заявил он.
Я согласилась, окидывая взглядом узкий подоконник.
— Интересно, а где у него губки с железками?.. — тихо, словно самому себе, задал вопрос парень.
— В столе, на средней полке, — быстро сказала я.
Степа повернулся и странно взглянул на меня. Потом медленно вытащил губку из глубины полки, на которую я указала.
Возникла напряженная тишина.
И мне почему-то тоже стало не по себе.
Чувствуя легкий приступ удушья, я перевела взгляд на окно и снова увидела стоящий в углу, за горшком с алоэ, эфедрин.
Сама не зная почему, я обратила на него долгий и пристальный взгляд.
И вдруг под побеленным потолком пролетела темная бабочка.
Она слегка покружилась вокруг маленькой люстры и вылетела в открытую форточку.
И в тот же миг где-то высоко прозвучал, отдаляясь, тихий-тихий голос.
Я успела поймать окончание улетающей на шумную улицу фразы.
«…Болею я, Дарьюшка. Сегодня ты пришла в последний раз…»
Я невольно вцепилась в стул.
Из памяти восстали эти слова, будто я совсем недавно их слышала — точь-в-точь в таком порядке…
— Ты что, бывала у него, что ли? — подозрительно спросил Степан и, не услышав ответа, повернулся, и я увидела, как расширяются его глаза.
— Ты что такая белая?! Может, лекарства какого-нибудь накапать?
И он кинулся к эфедрину.
— Это не подойдет?..