Тебя убьют первым - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 8

– Да бог с вами! – горячо воскликнул дед Радий, явно в расчете быть услышанным (и оцененным) Еленой. – Я тысячи вывозов и тысячи пусков на Байконуре наблюдал.

– Ну уж тысячи, – усомнился дед Влад (сказывались, сказывались элементы соперничества!).

– А ты посчитай, Владик! Я здесь прослужил с мая пятьдесят девятого по конец семидесятого. Почти двенадцать полных лет. Плюс много раз приезжал в командировки, и на гастроли меня приглашали. А в те времена отсюда стартовали не так, как сейчас, когда еле-еле двадцать пусков в год набирается! В конце шестидесятых – по восемьдесят-девяносто стартов ежегодно. Вот и считай. Двенадцать на девяносто перемножить сможешь? Или тебе логарифмическую линейку дать, проектант?

– Но тебя ведь отсюда на Куру [3] переводили. За плохое поведение. (Заложил соперника перед дамой Владислав Дмитриевич, заложил! Вот петухи!)

– А что Кура, что Кура! Я там год всего пробыл!

– Представляете, – обратился дед Влад теперь напрямую к Елене, – Радий тогда за Хемингуэя пострадал.

– Это как? – изумилась дама.

– Мы вместе с ним тут торчали на полигоне. И приносит нам радио в июле шестьдесят первого печальное известие: покончил с собой прогрессивный американский писатель Эрнест Хемингуэй. А мы его с Радием тогда очень уважали. Даже политинформацию о нем солдатикам делали. Решили, конечно, выпить за помин души. А на площадках тогда сухой закон был. Но спирт, конечно, выписывали – на протирку, как говорили, оптических осей. Или осей координат. И вот Радий наш Ефремович перебрал и по дороге в казарму на глаза товарищу подполковнику попался. Тот и упек его на Камчатку, на Куру.

– Прекрасное было путешествие! Годик в экологически чистом районе, лосося руками ловили.

– Ага, и в палатках жили.

– В палатке – всего два месяца.

Тем временем мы подошли вслед за ракетой к стартовой площадке. Всех туристов отправили в крохотный загончик, огороженный барьерами по пояс. Сновали, щелкая затворами, китайцы, позировали на фоне ракеты, осклабясь. Наш экскурсовод слегка стушевался на фоне дедов – понимал, что его знания, почерпнутые в книгах и научпопфильмах, поблекнут в сравнении с реальным жизненным опытом Владислава Дмитриевича и Радия Ефремовича. Но он пытался.

– Вот, обратите внимание: на лафете установщика – такого гигантского домкрата, который поднимает ракету в горизонтальное положение, – нарисованы звездочки: одна большая, пять поменьше и семь совсем маленьких. Это значит, с данной площадки прошло сто пятьдесят семь пусков.

Ярко светило и даже припекало солнце, прогноз на сегодня был до плюс пятнадцати, и я оделась не слишком жарко (думая, честно говоря, не о теплоте, а как скорее понравиться Денису). Однако дул сильнейший ветер, и я отчаянно мерзла.

Елена из Петербурга, разумеется, понимала смысл кружения вокруг нее дедов, и ей, без сомнения, это нравилось. Она расправляла плечи, посверкивала глазами. И поощряла старичков.

– А вы помните, как впервые на Байконур прибыли?

– Конечно! – первым откликнулся Радий. Он вообще выглядел гораздо более моторным, чем мой единокровный дед. Натуральный актер, сангвиник. – Я приехал сюда в мае пятьдесят девятого, поездом «Москва – Ташкент», на станцию Тюратам. Жили мы на второй площадке, недалеко от старта, который теперь гагаринским называют. В общаге комната на четверых – а перед этим офицеры вообще в бараке ютились, двести человек на нарах, деревянные стены, зимой волосы к подушке примерзали. Барак тот сгорел потом.

– А я был более ценный кадр, поэтому меня сюда впервые на самолете доставили, – перебил своего дружбана дед Влад. – Летели мы спецбортом, вместе с Костей Феофановым, моим начальником – он ведь потом и сам в космос отправился. Девятый стал советский космонавт. Промежуточная посадка у нас тогда была в Уральске, дозаправка. Помню: такой павильон на краю поля, мы садимся (тоже ночью летели), выходит, позевывая, буфетчица, отпирает висячий замок на своей будке. Мы перекусываем – ассортимент простой: вареный язык и сметана. Это тоже в мае месяце было, но в году – шестидесятом. На первый пуск «Востока» я тогда прилетал.

– Это с собачками, Белкой и Стрелкой? – пискнула Екатерина-«безопасность». Она, как и Арсений, Елена и другая сопровождающая дама, внимательно прислушивалась, что вещали распушившиеся старички (эти новые, добавочные слушательницы придавали дедам, особенно Радию, еще больше куражу).

– Что вы, Белку со Стрелкой пустили гораздо позже – в августе шестидесятого. А в мае еще система жизнеобеспечения не была готова, поэтому в качестве балласта чугунные чушки в корабль положили. Мы его тогда посадить не смогли, тормозные двигатели сработали при неправильной ориентации, и мы забросили изделие, наоборот, на более высокую орбиту. Корабль еще несколько лет в космосе болтался, пока не упал, как специально, на Америку. А там долго, где-то в Аризоне, гадали: что это за чугунные рельсы с надписями кириллицей русские на орбиту запускают?

– А вы и полет Гагарина видели? – вопросила петербуржская дама.

– Конечно! – воскликнул дед Влад.

– «Конечно», – передразнил его Радий. – Ты, «конечно», его «видел». Ага. Ты, Владичек, в бункере тогда сидел, и тебя даже к перископам не допускали – потому что в перископы гораздо более важные люди за тем стартом наблюдали.

– Зато я по заданию Сергея Павловича орбиту гагаринскую сразу после пуска просчитал! – защищался Иноземцев. – А ты-то сам? В кунге [4] своем весь запуск просидел! Там ведь тоже окон нет.

– Я вышел в степь и смотрел глазами. В непосредственной близости от стартовой позиции. У меня в отделении все четко организовано было, солдатики работали и без моего присутствия.

– Вот именно, без тебя здесь вообще можно было обойтись.

Забавно было наблюдать за ними обоими. Лишнее доказательство, что люди в целом с течением времени не меняются. И оба пожилых мужчины вели себя так, словно они два первокурсника, пытающихся обольстить восьмиклассницу.

Тем временем, под перебранку дедов, гигантский, типа, домкрат потихоньку поднимал ракету в вертикальное положение. Потом с ней стали смыкаться фермы обслуживания. Я мерзла отчаянно под ледяным солнцем Байконура. Кругом суетились, толпились и щелкали затворами фотиков многочисленные туристы.

– Ну, прощальный взгляд на ракету – и в путь! – бодро скомандовал Денис. – В следующий раз мы ее увидим в полете.

Мы вернулись на стоянку. Деды по ходу движения продолжали охмурять Елену. Она была ничего, особенно для их возраста. Разумеется, после пилинга, ботокса и гиалуронки, зато с прекрасной прической, отменным маникюром, худая, стройненькая и одета, как подросток – в кожаную косуху и рваные джинсы. Забавно было посмотреть, как вышагивает эта троица: она посередке, и они что-то наперебой ей вкручивают.

Сенька, да и я, готовившиеся опекать пенсионеров на каждом шагу, почувствовали себя не у дел. Арсений сделал знак в спину удалявшейся троицы – мол, молодцы, круто, горжусь!

Теперь мы расселись в микроавтобусе – на нем мои как раз и прибыли из кзыл-ординского аэропорта. В багажнике лежали их чемоданы. На переднее сиденье влезла Екатерина-«бе-зопасность». Еще одна девушка с бейджиком, от турфирмы, представилась как Элоиза.

– Элиза? – переспросил Владислав Дмитриевич.

– Эльза? – Радий.

– Нет, Элоиза.

Занял свое место казах-шофер. Внутри микроавтобуса все мы постарались усесться по интересам. Пожилые мои ракетчики – вокруг Елены, а я – поблизости к нашему путеводителю.

Снова помчались по пустыне, время от времени обгоняя тихоходы-автобусы с туристами и работниками космодрома. По обочинам на площадках то и дело попадались полицейские (российские) машины. Однажды навстречу нам пронеслось два бронетранспортера.

– Перед запуском всегда так, – кивнул мне Денис, – меры безопасности усиливаются.

А холостые деды продолжали наперебой изливаться вокруг петербурженки. Видимо, адреналин придавал им сил. Трудно поверить, что эти восьмидесятилетние «пенсы» только что совершили ночной перелет. Воистину, гвозди бы делать из этих людей. Советские товарищи – они какие-то совсем другие были, гораздо крепче нас.