Альтернативная история всего (СИ) - Перемолотов Владимир Васильевич. Страница 5

Крик Ирокезова на секунду заглушил шум побоища. Битва остановилась. Ирокезов старший стоял на одной ноге, потирая другую с изумлением смотрел на грека, пригвожденного ужасом к песку.

— Ты кто такой? — тоном, не обещавшим ничего хорошего, спросил его Ирокезов младший поднимаясь с земли. — Кто тебя послал?

Поняв, что за этим последует, Фидипиид не стал ждать оглашения приговора, прочитанного в безжалостных сыновних глазах, и бросился в толпу, стараясь скрыться среди людей. Страх его, однако, был так велик, что все перепутав, он бросился в толпу персидских воинов. Ирокезов старший совсем по собачьи зарычал и бросился следом. Персы бросились в рассыпную. Войско обуяла паника. Фидипиид, охваченный страхом, бегал в рядах персидской армии, привлекая собой, как громоотвод молнию, Ирокезова старшего, а тот безжалостный, как угольный комбайн в забое, бегал за греком, оставляя за собой широкие как просека, свободные от всего живого полосы песка. Увидев это, греки воспрянули духом и бросились на врагов.

— Дави их братцы! — кричал Мильтидат. — Дави! Выдавливай! Так дави, чтоб назад не влезли!

Он махал мечом с такой скоростью, что временами, словно боевой вертолет, поднимался над Марафонской равниной.

И персы дрогнули, побежали…

Но Ирокезов не обращал внимания на поток людей, сквозь который пробивался. Сея смерть на своем пути, он гнался за увертливым греком. Поняв, что в толпе ему не спрятаться тот бросился в город.

Воин бежал с изумительной скоростью.

Ирокезов старший даже полюбовался легкостью его бега. Против всех уставных требований он бросил копье и щит и бежал налегке. Оглохший от грохота битвы Ирокезов бежал следом, взывая к нему:

— Как твое имя, мерзавец? Как тебя зовут?!!

Грек бежал быстро, но все же не быстрее звука. Рев Ирокезова настигал его, и тогда он оборачивался и жалобно кричал в ответ:

— Виктор я, Виктор…

Но Ирокезов старший не слышал, продолжая орать:

— Ну, попадись ты мне, собака! Как же тебя зовут?

В ответ грек сбросил панцирь и удвоил скорость.

Как не старался Ирокезов, расстояние между ним и греком не сокращалось. В конце третьего десятка километров Ирокезов впервые подумав о греке с уважением. Решив испытать ловкость своего соперника, он подхватил с земли камень, и швырнул в бегуна. Камень поднял впереди беглеца тучу пыли. И из нее вновь донесся полный ужаса голос:

— Виктор я, Виктор!!!

Ничего другого бедняга кричать уже не мог. Уворачиваясь от брошенных мощной рукой Ирокезова камней он сложным противоторпедным зигзагом бежал по равнине к городу…

Остановившись на холме, с доброй улыбкой Ирокезов старший смотрел ему вслед. Выкрикивая свое имя, грек вбежал в город. Пробежав по безлюдным улицам, он поспешил затеряться в толпе на площади. С криком: «Виктор — я» он добежал до неё и упал замертво. Сердце героя не выдержало нагрузки. Толпа горожан окружила тело героя. Люди в недоумении переглядывались, отыскивая объяснения случившемуся.

— Он кричал ВИКТОРИЯ! — провозгласил кто- то из сенаторов. — Победа! Радуйтесь, жители Марафона! Персы разбиты! Мы победили!

Глава 4

Из всех видов разбоя, Ирокезовы больше всего не любили разбой на воде.

На суше еще туда-сюда. Там у жертвы оставались хоть какие-то шансы убежать и спасти свою жизнь, когда её имущество переходило в чужие руки, но вода отнимала у неё и эту последнюю возможность. Именно поэтому Ирокезовы сразу согласились помочь жителям Крита, страдающих от набегов Санторинских пиратов паши Аль Мукейна.

Делегация жителей была не многочисленна, и подарки, что страдальцы привезли собой, не имели большой художественной ценности, но Ирокезовы не минуты не колеблясь, взялись помочь обиженным и вылетели на место. Кроме естественного желания помочь хорошим людям их подогревала затаённая обида. Год назад этот Аль Мукейн приказал высечь на одинокой скале две громадные буквы — И и Д, покрытые золотом, они привлекали всеобщее внимание. Слух о них разнесся по всему миру — мудрецы всех стран решали, что же хотел сказать этим Аль Мукейн? В Афинах и Милете мудрецы рвали друг другу бороды, взыскуя к истине, но ответа не находили, а сам паша хранил высокомерное молчание.

Ирокезовы лично для себя расшифровали это как недооценку пашой их умственных способностей. Такой вывод сулил неприятности всякому, а уж человеку, занимающемуся морским разбоем и вовсе обещал тьму неприятностей.

Прибыв на Крит, Ирокезовы спешно развернули военные действия. В течение 15-ти дневного патрулирования над прибрежными водами они уничтожили 37 кораблей паши Аль Мукейна, а потом лихим налетом на Санторин (налет сопровождался бомбардировкой) стерли гнездо пиратов с лица земли.

Сам паша был четвертован.

Расправившись с врагами, Ирокезовы четыре дня отдыхали на острове, внимая восторгам Критской делегации и производя опись попавших в их руки сокровищ. В числе прочих редкостей им достался ковер- самолет. Старый, вытертый, похожий больше на шкуру давно вымершего животного, он не внушал доверия Ирокезовым, привыкшим к надежному виду пороховых двигателей.

Впервые увидев его, Ирокезов младший спросил отца;

— Что это за дрянь, папенька?

Ирокезов старший прочитав папирус, приложенный к ковру, и объяснил;

— Средство передвижения. Видишь крылышки по бокам?

Ирокезов младший по молодости лет думал, что естественным можно считать только полет на пороховом двигателе, да птичий, и то с некоторыми оговорками.

— Какое это средство? Это, пожалуй, насмешка над естеством!

Чтоб побороть сомнения сына Ирокезов старший там же, в подвале устроил показательный полет- благо все инструкции были на знакомом о детства этрусском языке.

Повинуясь командам, ковер довольно резво носился по тесному помещению, уставленному сундуками, возя на себе обоих Ирокезовых. Вылетев из подвала, они более пристально рассмотрели его. Он действительно оказался не делом рук этрусских ткачей и волшебников, а шкурой крылатой лошади, некогда в изобилии водившейся на Пелопоннесе. Весь следующий день они приводили его в порядок — чинили, латали, чистили. На всякий случай Ирокезов — младший даже начистил его снизу сапожным кремом. Как не велико было желание испытать ковер в длительном атмосферном полете, осторожность взяла верх. Приведенный в порядок экспонат словно помолодел. Ирокезову старшему показалось даже, что в некоторых, ранее лысых местах выросла новая шерсть, а в том, что вся шерсть стада как- то по особенному блестеть сходились оба представителя семьи Ирокезовых. В этом они видели доброе предзнаменование.

Отправив восвояси Критскую делегацию, Ирокезовы взяв с собой корзину сушеных фиников, поднялись в воздух.

Ковер взмыл вверх, словно мог радоваться голубизне и чистоте средиземноморского неба. Большими кругами он ходил над островом, и вместе с солнечным светом на каменистую землю Санторина летела душевная песня Ирокезовых. Ковер двигался ощутимо медленнее порохового двигателя, но в глазах Ирокезовых это не было недостатком. Зато его не трясло, да и полет был абсолютно бесшумен.

— Эдак и к врагу подобраться можно? — спросил сын у отца, перебирая в уме открывающиеся перед ними перспективы.

— Ты сперва сопли подбери, — дружески посоветовал сыну Ирокезов старший. — Подбери, подбери, а то ковер запачкаешь.

Твердой рукой он отправил ковер прочь от острова. Отлетев миль на 30, они зависли над водой, нежась в прохладном ветерке, скользившем по поверхности воды.

— Костерок бы развести, — мечтательно сказал Ирокезов младший, оглядывая морское безлюдье.

— Дурак ты. Костер… И так жарко, — ответил потеющий отец.

— Да нет, рыбки бы нажарили, разъяснил сын свою странную мысль.

— Рыбки ему… Вон финики жри.

Искупавшись, семейство вылезло на ковер обсыхать. Еще немного они поблаженствовали в струях прохладного воздуха, но ветер постепенно стих. На ковер навалилась жара.