Приказано - спасти... (СИ) - Мохов Игорь. Страница 2

Возле лагеря стал слышен рокот работающего генератора, который время от времени прерывался раскатами смеха. Отблески пламени костра освещали темные фигуры собравшиеся возле огня в центре палаточного городка. Оттуда доносились веселые голоса и бренчание гитары.

Лексеич дошел до ряда автомобилей, стоящих на краю лагеря и двинулся вдоль него. Пройдя мимо поблескивающих никелем радиаторов и лаком кабин, современных грузовиков, он наткнулся на короткий строй старых машин и мотоциклов. Эти машины не могли похвастать сиянием полировки. Скромная матовая краска покрывала старое железо кабин и грузовых платформ. Возглавлял строй "старичков" грузовик ЗиС-5. Лексеич, остановившись, провел рукой по крылу старого знакомца, ощущая ладонью неровности и шероховатости холодного железа. Выпуклые рефлекторы фар автомобиля мягко отражали свет ламп освещающих лагерь. Подумав, старик подошел к подножке ЗиСа. Прислонил палку к крылу. Потянул ручку водительской дверцы и та, на удивление бесшумно распахнулась. Воровато оглянувшись по сторонам, Лексеич кряхтя, полез внутрь кабины. Кое-как влез, умостился на твердой подушке сиденья. Перевел дыхание. Аккуратно, чтобы не стукнуть, прикрыл дверку кабины. Положил руки на большой обод руля. Ноги привычно нащупали педали газа и сцепления.

"Вот сколько лет прошло, а все еще помню. Не забыл ничего. Хотя, сколько разных машин водил. ЗиС и полуторка, Додж и Студер. Послевоенные ЗиС и ЗиЛ. МАЗ, КрАЗ и даже КамАЗ попробовал. И у каждой машины был свой норов, к каждой нужно было найти подход. Но "Захар" был первым". Привычные запахи рабочей машины обволакивали старого шофера ароматами бензина и масла, кожзаменителя и резины.

И снова старые воспоминания с силой накатили на старика. "А ведь так же и сидел в своем ЗиСе, тогда — в сорок первом. В том проклятом лесу. Хотя, почему проклятом? Он надежно защищал наши колонны от немецких самолетов-разведчиков. Другое дело, что немцы и без самолетов знали, где скучились отходящие советские части. И могли позволить себе стрелять артиллерией по площадям. Так осколок и достал Женьку".

Остекление кабины ЗиСа запотело от дыхания сидящего внутри. Капельки сконденсировавшейся влаги иногда сбегали по стеклу вниз, оставляя за собой темные извилистые дорожки.

"Ведь Женькина мать и не винила меня ни в чем. А я все равно ей в глаза смотреть не мог. За собой вину чувствовал. Хотя и не прятался от смерти. Дрался честно. Медаль "За Отвагу" в сорок втором получил. И "Славу" 3-й степени — в сорок четвертом. Медаль "За Победу над Германией" уже потом, после войны дали. А к ней с наградами прийти постеснялся. В карман спрятал. Будто краденые".

Холодный озноб прокатился вдоль позвоночника. На какой-то момент судорога скрутила тело. Стало зябко и неудобно в тесной кабине..

"Засиделся я тут. Наверное, пора вылезать. А то увидят — скандалить начнут. Позора не оберешься". Рука сидящего нащупала набалдашник рычага переключения передач. Погладила холодный пластмассовый шарик.

"Точно такой же, как на моем ЗиСе был" — пальцы пробежались по щербинке на гладкой поверхности набалдашника — "И щербинка тоже похожая. Ладно, посидел и будя. Идти надо".

Лексеич потянулся к ручке водительской двери, но та, скрипнув, вдруг распахнулась сама собой. В проеме замаячила фигура с характерным силуэтом немецкой каски на голове:

— Семка, чего сидишь? Кончай с машиной целоваться — уходить надо…

С недоумением Лексеич смотрел на полуоткрытую дверцу кабины. Откуда киношники могут знать его имя? Да он уже и сам давно забыл, когда его так и звали. Семен, Семен Алексеевич, Алексеевич, а вот теперь и просто — Лексеич. Тот Семка растворился где-то далеко в прошлом, на войне. Там же, где и Женька, оставшийся навечно молодым.

"Ладно, вылезаю. Спрошу, у них, откуда меня знают".

Лексеич попытался вылезти из кабины. Получился казус. Поставив левую ногу на подножку, попытался подтянуть из кабины правую. Но та, как на грех, запуталась в каком то ремне. Взмахнув свободной рукой старик потерял равновесие, и… В результате Лексеич мешком выпал из кабины грузовика, потащив за собой что-то железное и громыхающее. И с размаху шмякнулся об землю. Вдобавок эта же железка, догнав Лексеича, треснула его по затылку.

Старик судорожно втянул воздух через зубы, ожидая вспышки боли в суставах, но почувствовал только легкое саднение в ушибленном плече. Осторожно Лексеич перевернулся на спину… И тут же в хребет что-то больно уперлось острыми и твердыми ребрами. Непроизвольно дернувшись вперед, человек принял сидячее положение. Когда в глазах перестали мельтешить "мушки" вызванные резким движением, Лексеич смог рассмотреть находившиеся перед ним предметы. То есть, две ноги обутые в стоптанные солдатские ботинки и грязноватые обмотки. Причем обмотка на правой ноге распустилась и змеистой лентой лежала на траве.

"Ботинки почистить бы не мешало. У меня сапоги и то лучше выглядят" — подумал старик и автоматически шевельнул ногой. Грязный ботинок качнулся! "Е… твою! Так это мои ноги!? А сапоги куда делись?" Старик пошевелил другой ногой — левый ботинок послушно качнулся в ответ. "Ну, ни хрена себе! Что же это делается? Ну-ка, а если встать…"

Вцепившись рукой в подножку ЗиСа, Лексеич поднялся на ноги. Остановился, недоуменно рассматривая свои руки. Вот только — свои ли? Насколько помнил старик, руки должны были быть морщинистыми, в коричневых пятнах и веснушках, с ногтями желтыми от табака. А эти были вполне себе гладкими, только с заживающими царапинами и перепачканные в какой-то смазке. И торчали они не из рукавов темного пиджака, а из потертой серо-зеленой рубахи. "Гимнастерка" — пронеслось в сознании Лексеича. Как не узнать старую знакомую? Четыре года войны, да и после — долго пришлось донашивать предметы солдатского гардероба.

"Ни хрена не понятно! Ну, ладно — сапоги сперли. А с руками, то, что? Может, и морда уже не моя?" Из левой стойки кабины ЗиСа на кронштейне торчало крохотное зеркальце заднего вида. Лексеич шагнул к нему и снова чуть не упал зацепившись ногой. Нагнулся и поднял мешающий предмет оказавшийся короткой винтовкой. "Карабин образца 38-го года" — услужливо подсказала память. Руки старика затряслись.

Не выпуская из рук оружия, он шагнул к машине. Заглянул в пыльный кружок зеркала с обсыпавшейся по краям амальгамой. И снова застыл. Из мутного кружка смотрело на него лицо совсем молодого парня. Короткая стрижка, уши лопухами. Веки опухшие от недосыпания. Обветренная кожа обтянула скулы. Что-то знакомое увидел Лексеич в этом лице. На старых послевоенных фотографиях он уже выглядел по другому. Четыре года войны наложили свой отпечаток. А сейчас Лексеич смотрел в глаза восемнадцатилетнего парня. Семки Чекунова. Такого, каким он был в сорок первом году…

Лексеич смотрел в зеркало. Хотя — почему "Лексеич"? Не подходит такое имя восемнадцатилетнему. Но и "Семкой" он себя не ощущал. Ведь никуда не делся весь опыт последующей жизни. В том числе и кровавый опыт четырех лет войны, которая для Семки еще только начиналась… "Что ж, так тому и быть. Разберемся после" — красноармеец Семен Чекунов привычным движением вскинул на плечо карабин. Требовалось изучить обстановку.

Семен обошел машину по кругу. ЗиС стоял на краю лесной просеки, еле освещаемый последними лучами заходящего солнца. Сейчас здесь был поздний вечер. Вокруг было тихо. Слишком тихо. Но, чу, затрещали сучки под ногами бегущего человека. На всякий случай Семен перехватил поудобнее ремень карабина. "Дурак, не проверил оружие сразу! А если она не заряжена? Совсем разучился старый!" Процесс самокритики прервал вывалившийся из кустов весь запыхавшийся человек, в распахнутой шинели и немецкой каске на голове.

— Семка, твою не так! Ты чего застрял? Давай, пошли! Все уже уходят, одни мы остались…