Приказано - спасти... (СИ) - Мохов Игорь. Страница 24

И уже свободно поворачивается лицом к мальчишке в солдатской гимнастерке, что сидит, рядом с ним, в тесной кабине "трехтонки"…

Проснулся Семен от холода. В костре дотлевали несколько головешек подернутых налетом сизого пепла. Андрея, же, поблизости не наблюдалось. Однако не успел Семен встревожиться этим фактом, как Шилин объявился сам. Он вылез из кустов с большой охапкой сухих сучьев. Бросив ворох возле костра, Андрей принялся раздувать огонь. От его усилий полетела пыль, и заклубился едкий дым. Закашлявшись, Чекунов быстро откатился от костра. Протирая слезящиеся глаза, попытался вдохнуть утренний воздух. А уж когда наконец вдохнул, то разразился вдохновенной тирадой:

— Андрюха, так твою и не так, чего ты творишь изверг?! Это ж надо так надымить! Щаз вся немецкая авиация на огонек соберется!

— А ты сам попробуй — огрызнулся Шилин, отряхиваясь от золы. — И так уже зуб на зуб не попадает.

— Ничего — посулил Семен — прилетят "лаптежники", они тебя согреют!

Андрей опасливо глянул в утреннее небо:

— Не каркай. Накличешь еще.

— Что, приходилось уже встречаться?

Андрей только дернул головой.

Утро в лесу, сколько поэтов и художников посвятили этому моменту свое вдохновение. Эстеты, мать иху не так…

Разок бы сами пособирали сырые дрова в лесу, когда с каждой ветки роса за шиворот льется — всю бы романтику быстро позабыли. Это им не в тепле картинки малевать и стишки кропать. Ворча, таким образом, себе под нос Семен выполнял тот объем работ, который необходим, чтобы обеспечить отряд горячей пищей и теплом. Даже вскипятить на костре ведро воды нужно уметь, иначе можно просто впустую перевести дрова и время.

Пока мелко наколотые чурочки разгорались под закопченной посудиной, Семен еще раз сходил за водой к недалекому болотцу и придвинул второе ведро поближе к огню, чтобы вода успела хоть немного согреться. Городские жители, проживающие в квартирах с центральным отоплением, и не представляют, сколько времени уходит у человека в лесу на создание хотя бы минимального комфорта. А если еще нужно чтобы этого комфорта хватило на почти два десятка человек…

Андрей уже улегся на лапнике у костра, пытаясь добрать то, что не успел ночью. Сначала Чекунов хотел поднять его и заставить заниматься каким-либо полезным делом, но потом передумал: "Пусть поспит еще, его дело молодое. Ведь все остальные еще тоже спят. Пока проснутся, как раз вода закипит. А уж я по-стариковски пока погреюсь у костра". Вот произнес мысленно эти слова, и самому смешно стало. Какой же он теперь старик? Так посмотреть, Шилин ведь постарше его будет. А вот все равно привычки никуда не делись.

Глядя, как красный диск солнца продирается через густые кроны деревьев, медленно поднимаясь над горизонтом, Семен всерьез задумался. Это ведь только во сне он сказал Женьке, что не сомневается в своих силах. А на самом деле? Да, через реку они переправились. И через шоссейку перескочили. Но теперь начинается не менее сложная часть пути. Ведь его знание будущего уже практически закончилось. Сейчас он находится в таком же положении как и все остальные. Какая польза от того, что ему известна дата начала наступления под Сталинградом? И все свои познания о ходе Курской битвы, почерпнутые из случайно прочитанной книжки, он бы с удовольствием променял на знание того, что затевают немцы в ближайших населенных пунктах. Вот только никто не подходил с предложением "махнуться не глядя" к красноармейцу, протянувшему к огню грязные ладони. И значит нужно было решать все самому. Решать и делать все так, чтобы не стала реальностью та страшная картинка из сна.

Когда вода в ведре забурлила, Семен покидал туда несколько кусков конины и набранный по обочине дороги старый и жесткий щавель. Получилось жидковато, но на лучшее рассчитывать и не приходилось. Когда мясо уварится, можно будет еще немного сухарей сыпануть. Все ж посытнее выйдет. Со стороны фургона уже слышались тихие голоса и, обойдя костер, Чекунов постучал носком ботинка по подметкам обуви Андрея. Тот поднял голову, хлопая спросонья глазами и пытаясь сообразить, где он находится.

— Вставай, не у мамки на печи спишь. Нужно женщинам помочь раненых обиходить.

Когда человек вынужденно оказывается беспомощным, больной или раненый, все равно — ему приходится зависеть от других. Это бессилие, невозможность обеспечивать себя даже в простейших потребностях, угнетает людей, портит характеры, вызывает напряжение при общении даже с родными и близкими. А уж если человек вырван из привычного общества, окружен такими же страдальцами…

Кто-то замыкается и уходит в себя, переживая только свою беду. А другие стараются не показать своей слабости, пытаются поддерживать других, стараясь хотя бы делом задвинуть подальше свое страдание, забыть рвущуюся изнутри боль.

Когда Семен с Андреем подошли к фургону, то обнаружили там Сивакова. Согнувшись, тот привалился к борту прицепа и мелко трясся, отставив в сторону, забинтованную руку, подвешенную на косынке к шее. Семен рванулся вперед, подхватил военфельдшера за локоть здоровой руки, с другой стороны подскочил Шилин. Озабоченно попытался заглянуть в лицо военфельдшеру:

— Борис Алексеевич, что с вами? Вам плохо?

Сиваков с трудом выпрямился, поднял голову — и тут стало ясно, что он попросту смеется, задыхаясь и захлебываясь. У Семена опустились руки. Он растерянно смотрел на человека с явными признаками сумасшествия. Было непонятно: то ли попытаться заговорить с Сиваковым, то ли сразу связать, пока тот не отколол еще какой-нибудь штуки. Положение спас Андрей. Он полной горстью плеснул в лицо Бориса Алексеевича воды из ведра, которое нес от костра. Сиваков поперхнулся и замолчал. Потряс головой, вытер лицо здоровой рукой:

— Извините, не мог сдержаться. Там Звонков опять концерт дает. Чекунов и Шилин недоуменно посмотрели друг на друга, потом на лице Андрея, вместе с улыбкой, проступило понимание:

— Это что ли тот Серега, что со сломанной ногой лежит?

Борис Алексеевич перестал смеяться и резко посерьезнел, с лица исчезли всякие следы только что бывшего веселья:

— Если бы со сломанной. У него огнестрельный перелом бедра с частичным раздроблением кости. По-хорошему, нужно делать операцию. Но не в этих условиях, не с этим инструментом.

Подумав, Борис Алексеевич шевельнул рукой подвешенной к груди и глухо добавил:

— Да и хирург теперь нужен другой.

Смех из фургона прервал его слова. Сиваков покрутил головой, но ничего не сказал. Семен повернулся и полез в фургон, взмахом руки остановив дернувшегося следом Андрея.

Под тентом, из-за откинутого полога на заднем борту, было относительно светло. И Семен сразу рассмотрел застывшую в узком проходе скульптурную композицию. Худой парень в грязной нательной рубахе и кальсонах повис на плечах санитарок, которые старались развернуть ставшее таким неуклюжим тело и уложить бойца на нары. Огромный лубок из бинтов и досок заменял ему левую ногу. Но это не мешало ему комментировать происходящее:

— Так, заходим на полосу, заходим! Выполняю последний разворот! Уже вижу посадочный знак! Тяжелый бомбардировщик имени Сереги Звонкова просит разрешения приземлиться на вашем аэродроме!

Всхлипывающий от смеха летчик Виктор Иванович, с верхнего яруса нар, подсказывал ему голосом строгого инструктора:

— Учлет Звонков, почему не доложили командиру экипажа о выпуске шасси? Что это за воздушное хулиганство? Как ваш инструктор объявляю вам выговор и дисциплинарное наказание — четыре круга бегом вокруг аэродрома!

Парень повернул голову в сторону Семена и тот на мгновение поймал взгляд темных глаз. Не было там веселья, только тщательно скрываемая боль. Если бы летчик мог видеть это своими глазами, то не смеялся бы. Лицо бойца покрывала блестящая испарина, но шутить он не переставал:

— Товарищ инструктор, ваше приказание выполнено! Колеса выпущены!