Золото гуннов (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич. Страница 36

Делова за свой следственный век успела дважды побывать в Чечне. Первый раз в составе сводной оперативно-следственной группы МВД, ФСБ и прокуратуры во время первой чеченской компании. Тогда она была зеленым лейтенантом Селезневой. Затем уже во время проведения антитеррористической компании под фамилией мужа — Деловой.

Насмотрелась всякого. И героев видела, и подлецов. Причем неизвестно, кого было больше. Ибо жизнь — сама по себе хитрая штука, а жизнь на войне — еще хитрее и сложнее. Война, как лакмусовая бумажка, нутро каждого показывает. Все чувства, все качества, как положительные, так и отрицательные, обостряет до наивысшей точки кипения. Сдирает всю наносную шелуху, всю пену. Так спецназовец после выполнения задания сбрасывает с плеч своих добротный маскхалат, укрывавший его от взора противника.

На войне люди не только резко меняются, не только становятся выпуклее или, наоборот, дробнее и мельче, но и как бы оголеннее, обнаженнее, беззащитнее. До кровоточащей плоти, до обескоженных пульсирующих нервов и сосудов. Остаются без привычных масок, внешнего лоска, с одним лишь естеством, унаследованным от родителей и природы.

Герои, как правило, среди рядового да младшего офицерского состава обитали. Известные и неизвестные. Выпирающие из общей массы, с яркой харизмой, и тихие, скромные, ничем не выделяющиеся. Правда, до поры до времени. Именно в них, тихих и неприметных с виду, в момент истины обнаруживался внутренний стержень, еще не подточенный ржавчиной потребительства и бездуховности. И тогда им сам черт не брат. Только смерть могла остановить на избранном пути. Только смерть…

Такие не кричали громких фраз о долге и патриотизме, даже старались эти темы не обсуждать. Просто делали свое дело. Молча и неторопко. С достоинством и чувством долга. Так, как их деды — во время войны с фашистами, как прадеды — в империалистическую, как прапрадеды и пращуры — в любые другие войны, на которые богата российская история.

О некоторых из них, пользуясь случаем, журналисты писали. Даже телефильмы по заданию редакций снимали. Так сказать, для истории. О других, которых было значительно больше, те же самые журналисты не знали и знать не хотели. Серые, мол, не брутальные, неинтересные.

Подлецы все больше почему-то из старшего, полковничье-подполковничьего состава, обнаруживались. И не просто обнаруживались, а при должностях во всевозможных штабах. Денежными потоками ведали, складывающимися из денежного довольствия, премиальных, боевых и прочего. А еще ведали продовольствием, боезапасом, огневой мощью. Через них шло оформление и мест дислокации, и учет боевого участия, и представление к наградам. Словом, было на чем погреть руки.

И о них, часто и пороха-то не нюхавших, писали журналисты. Особенно молодые. Как правило, верхогляды и скорохваты, не имеющие не жизненного опыта, ни профессионализма, но желавшие блеснуть острым словцом, «хватающим за душу» кадром. И, не вникая в суть дела, не углубляясь во внутренний мир «избранников», выставляли в ярких красках и светлых тонах. Не замечали их черных и мерзких душ, трухлявых и продажных, давно уже покрытых метастазами коррупции.

Умели эти представители ментовской, фээсбэшной и прокурорской «элиты» и словом подсластить, и «зеленью» подмаслить. Умели, чего греха таить, и интеллектом блеснуть. Книжки-то почитывали, фильмы посматривали — время для них дефицитом давно не было, как и деньги.

И не замечали журналисты-борзописцы, падкие до разных сенсаций, что когда спецподразделения уходили на боевые задания, на расследование очередного террористического акта, «элита» в своих штабах водку с коньяком под шутки-прибаутки лакала да с «девочками» из медчастей забавлялась. А почему не замечали? А потому, что вместе водку жрали, вместе в баньках развлекались, вместе анекдоты травили, вместе сексом забавлялись. Тогда как простые русские парни на засады нарывались, на фугасах подрывались, от пуль снайперов падали.

И невдомек было этим писакам, что вреда для дела наведения конституционного порядка и законности было больше от коррумпированной «элиты», чем от боевиков. С боевиками понятно — враги. И с врагом, как с врагом, без лишних церемоний. А тут вроде бы и «свой», но куда как хуже, страшнее чужого. Не моргнув, за рубль с копейками продаст. И сдавали, и продавали. Ради собственной наживы, ради корысти. Доллары многим глаза затуманили, совести лишили.

Она, Делова, и сейчас ничего. А в молодые годы девчонкой была видной. Стройной, поджарой, голенастой. В глазищах — небесный восторг, наивность, удивление! Все вместе, все вперемешку. И грудью с попой родители не обидели — в самую меру отпустили. Грациозностью, как поговаривали, чем-то лань напоминала. И трепетна и прекрасна.

Другие десятой доли этого годами добиваются с помощью тренажеров и косметических салонов. Она же и в помыслах того не имела. Все от природы получила.

Мужчины, и сослуживцы, и просто случайно подвернувшиеся, — не раз замечала, — не просто свои взгляды на ней останавливали, «замораживали», но взглядами и «ели» и… имели. Это порой бесило, порой смешило. Смотря по настроению.

А потому уже в первую командировку и подкатывал к ней колобком полкан один из штабных. Видать, «прописавшиеся» при штабе «медсестры» наскучили, приелись, оскомину набили… Вот и на «свежатинку» полкана и потянуло. Новых ощущений захотелось. Подкатил такой румяненький, довольненький, жизнелюбивый. Не полковник — острый перчик с грядки! И, конечно же, под шафе.

«Будешь, как сыр в масле кататься. — Попахивая коньяком, лоснился холеным, довольным фейсом. — Как у Христа за пазухой жить и при этом все полагающиеся льготы и боевые награды иметь. — Обволакивал сальным, похотливым взглядом. — Все в моих руках… — Хихикал слащаво-подленько и потирал потные, по-бабьи пухлые, ладони. — Если, конечно, переспишь со мной».

Было гадко и противно, но она промолчала, надеясь, что «пузан», как окрестила его для себя, отвяжется. Польстит своему самолюбию и тщеславию, позабавится и отвяжется. Но он и не думал отвязываться.

«На кой хрен тебе, молодой и красивой, с дурно пахнущими мужиками по горам скакать, такое смазливое личико под пули подставлять. Ведь можно весь срок командировки и тут отсидеться. Особо не утруждаясь. Надо лишь головкой подумать да ножки раздвинуть — и все: дело в шляпе! — Лучился самодовольством и властью. — Думаю, что тебе без разницы, когда и перед кем ножки раздвигать. Так почему же не передо мной? — Скалился нахально, бесцеремонно. Отвык, видно, от отказов, привык к повиновению. — Если еще не умеешь, то научим… Кхэ-кхэ…» — «Умею, — ответила зло, с надрывом, — и ноги раздвигать, и ими же в пах хамлу давать»!

Ответить ответила, а еще ой, как хотелось вынуть из кобуры табельный ПМ и всадить всю обойму в эту холеную, самодовольную мерзопакостную морду. В правой ладони от напряжения даже зуд появился. Тот самый, какой бывает при соприкосновении с ребристой рукоятью пистолета. Но сознание тут же включило сигнал опасности «Стоп!», и ладонь не коснулась кобуры.

Хамовито-нахрапистого полкана отшила — и «отбарабанила» всю командировку в бесконечных выездах объединенной СОГ на места происшествий. Другие выезжали через день-другой, она почти ежедневно. Но не скулила, не хныкала. Во время этих выездов познакомилась с будущим мужем, а в то время опером уголовного розыска, старшим лейтенантом Виталиком Деловым.

Там же, на чужой земле, под чужим враждебным небом, между тревогами и «любовь» крутанули, не расставаясь с оружием. Смешной треугольник: он, она и… оружие. Верный «АК» и изящный «ПМ» были не только молчаливыми свидетелями их любви, но и гарантами неприкосновенности этой любви.

В даль отношений не заглядывали. Исходили из посыла: жизнь-то одна, и на войне, как на войне, в любой момент может оборваться. Так почему бы и не порадоваться юности, силе, зову плоти.

Конечно, с высоты лет — ребячество. Но тогда о том не думалось. Только оказалось, что не была их «военно-полевая» любовь просто капризом, случайным явлением. Переросла в настоящую, крепкую и уважительную, создающую и семейный очаг и семейное счастье. Но до этого, правда, еще раз совместно в командировке побывали, пока детей не было.