Меч князя Буй-тура (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич. Страница 26

— Он бы еще сказал, что «ворота дегтем, как у гулящей девки» обмазали, — блеснув остроумием, ехидно добавила шустрая обозревательница молодежной политики, откровенно насмехаясь над допотопными, если не пещерными, «совковыми» переживаниями сотрудника музея.

— Но главное даже не в самом хищении… — продолжил рассказ Любимов, не отреагировав и на этот выпад коллеги.

— А в чем? — Мазнула собеседника ленивым взглядом Санечка, кукольно хлопнув удлиненными тушью фирмы «Эйвон» ресницами.

— А в том, что при этом там подстрелили сотрудника вневедомственной охраны, — понижая, словно опытный заговорщик, голос, сообщил Тимур коллеге важную подробность криминального происшествия. — Лежит бедный мент в реанимации. Так-то… Вот и выходит, что это не заурядная кража, а, на мой взгляд, дерзкий, спланированный заранее разбой. Совсем другая история, совсем другой коленкор, совсем другая статья. И, естественно, совсем другая реакция общественности и правоохранительных органов, — со знанием знатока уголовного кодекса и уголовно-процессуальных реалий, съевшего не один пуд соли на этом деле, сыпанув скороговоркой, подвел итог Любимов.

— И в какое же место его ранили? — с прежней ленцой в голосе, даже не подумав придать ему некоторую эмоциональность от услышанного, поинтересовалась Санечка, роясь на ощупь в своей дамской сумочке в поисках пачки сигарет и зажигалки. — Где же они, черт их возьми, подевались…

— В голову. Я же сказал, что в реанимации лежит, — с некоторым раздражением на непонятливость, а то и легкомысленное отношение коллеги к беседе и важным фактам криминального происшествия повторил Тимур.

— Ну, если в голову, — цинично оскалилась Санечка, обнажив белый жемчуг зубов, не потускневший еще от никотина, — то будет жить! Главное, что не в зад-седалище, — съязвила-пошутила, — иначе не на чем было бы сидеть, а это в их работе — наипервейшее место.

Выудив, наконец, из «бездонных кладовых» так необходимого женщинам аксессуара сигареты и зажигалку, привычно манипулируя ими, закурила. Сделав глубокую затяжку и сложив губки в трубочку, мастерски пустила дым колечками.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему будет жить… при ранении в голову? — уточнил Любимов вопрос.

— Да потому, что у всех ментов головы деревянные, — усмехнулась с небрежным цинизмом Санечка. — Им такие раны, что укус комара слону. Даже не почувствуют. Мозгов-то нет. Одна кость. Да и та проспиртованная на халяву… А что кости без мозгов будет? Да ничего! Как деревяшке. Вот и твой мент, глядишь, завтра-послезавтра снова будет вахту нести… если не в музее, то в ином каком месте, сидя в кресле. У них важно не служить, а где-нибудь сидеть, а еще — «держать» и «не пущать».

Высказавшись, небрежно сунула сигаретку в напомаженные губки и сделала очередную глубокую затяжку.

— Ну, коллега, не скажи, — неожиданно даже для себя самого вдруг встал на защиту затравленных прессой ментов — их не бранил и не обливал потоками помоев и грязи разве что ленивый — Любимов. — У некоторых не только головы для ношения фуражек имеются, не только извилины от околышей этих фуражек, но еще и мозги в головах, и извилины в мозгах. Да-да! — Подчеркнул твердо. — И серого вещества, отвечающего за мыслительные процессы, не меньше чем у нас будет… Зуб даю! — Шутя, но в то же время вполне по-зэковски проманипулировал он большим пальцем у собственного рта, правда, не касаясь предмета шутки.

— Да брось ты, — прячась за дымовой завесой, выпущенной из недр стройного тела через аккуратный ротик и губки, перебила Санечка, оборвав эмоциональную тираду обозревателя криминальных новостей, словно выстрел полет птицы. — Мозги имеются в головах только у людей творческих, таких как мы… только в головах людей, занятых интеллектуальным трудом. А у тех, кто только и умеет, что догонять да ловить, «держать» и «не пущать», мозгов нет. Одни рефлексы. Как у охотничьих собак. Академик Павлов давно это доказал, — приплела она на всякий случай для пущей убедительности или, чтобы блеснуть лишний раз своей эрудицией, имя великого русского физиолога.

— Крутенько ты, сестричка, с ментами. Крутенько. Словно чем-то они тебе насолили… кого-то из родственников посадили… или, может, того… изнасиловали, как в телефильмах современных показывают. Позариться, на самом деле, есть на что… — плотоядно облапал взором Любимов сочную фигурку коллеги-журналистки, специалиста по современной молодежи и молодежной политике городских и губернских властей.

— Не беспокойся, не изнасиловали. Попробовали бы только, — колыхнула она бюстом, — мало бы не показалось! Нашла бы управу. И ничем не насолили — я держусь от них подальше. И родственники у меня сплошь люди порядочные — от ментов и криминала держатся на расстоянии. Просто, как каждый порядочный человек, проживающий в нашей стране, и как честный журналист не люблю их. Не люблю, как не любят всяких там пауков, комаров, лягушек… и прочих гадов. Не люблю — и все!

— Это еще почему? — Потянулся за сигаретами Любимов.

Беседа принимала острый, дискуссионный характер, следовательно, тут без курева ну, никак нельзя. Была бы под рукой водка — потянулся бы и за водкой. Но водки, к сожалению, не было.

— А потому… — отбросив прежнюю, надо полагать, напускную флегматичность, оживилась Санечка, выпустив из-под внутреннего контроля азартного спорщика, которого так умело прятала в бесконечных глубинах своей женской души. — За что их любить и уважать, если каждый день по телеку одни бяки про них показывают да рассказывают. Там, будучи пьяными за рулем авто, сбили… там, как настоящие бандюганы, убили… там обобрали… там рэкетом занялись… Один майор Евсюков, кстати, курянин наш, чего стоит! Ужас!

— Ну… — пожал плечами Любимов. — Хоть наши коллеги и придумали сленг «евсюковщина», но в милиции не все Евсюковы. Есть, слава Богу, и те, кто преступления раскрывает и преступников ловит да изобличает. Еще остались там Аниськины да Жегловы. Их мало, но все же есть…

— Ой, какой же ты наивный, Любимов, — фыркнула Санечка, уставив чуть сузившиеся глазки в переносицу обозревателя криминальных новостей, словно целясь для решающего выстрела… — Ты, словно девственница, первый раз отдавшаяся… Потеряла девственность и думает, что все само собой рассосется. Надеешься, что раскроют это преступление… с мечом Буй-тура?

Сняв с себя «бронь» флегматичности, Санечка теперь горячилась, раскрывая истинную сущность своей натуры.

— Думаю, что да. Должны… — Несколько стушевался от такого напора Любимов. — Склярик очень надеется на это. Говорит, что тут не только кража из музея раритетов, но и «честь мундира» задета, чего менты оставить без последствий не могут. Еще он шепнул по секрету, что его лично начальник криминальной милиции первого отдела Реутов, с которым, кстати, я лично знаком, заверил, что раскроют.

— А я, уважаемый коллега, думаю, что нет. Они только и могут, что пьяных обирать, взятки брать да дела против честных людей фабриковать. А раскрыть настоящее преступление им не по зубам. Это же элементарно всем известно, даже, признаюсь, оскомину набило…

— Ну, не скажи, не скажи… Ведь кражу Курской Коренной иконы Знамение Божией Матери, имевшей место года три-четыре тому назад, раскрыли же. И не только раскрыли, но и икону нашли, и епархии возвратили.

Аргумент был веский.

Согласно старинной церковной легенде, Курская Коренная икона Знамения Божией Матери была обнаружена 8 сентября 1295 года, в день Рождества Пресвятой Богородицы, на берегу реки Тускари охотниками из Рыльска.

После Мамаева нашествия и козней ордынского баскака Ахмата Курская земля лишилась своих князей и захирела. Где раньше были грады и веси, там остались гари и пустыри. Людей стало мало, зато леса превратились в дебри, а в дебрях развелось зверье.

Рыльск, бывший с 1180 года стольным градом вновь образованного Рыльского княжества, в отличие от Курска, во время монголо-татарского нашествия пострадал не так, и его жители уцелели. Часть их занималась охотничьим промыслом, в том числе и по берегам Тускари. Вот одному из охотников во время погони за зверем и повезло на корнях дерева обнаружить небольшую иконку, лежащую ликом вниз. Он поднял ее — и в тот же миг на этом месте из земли забил источник чистой до хрустальной прозрачности воды. К тому же, как выяснилось вскоре, целебной.