Меч князя Буй-тура (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич. Страница 9

— А я, Олег, свет-Святославич, речь к тому веду, что ждала тебя с большим воинством, — смерив пасынка чуть ли не гневным взглядом, стала говорить теперь без обиняков черниговская княгиня. — Чтобы отчий престол за тобой да братьями твоими меньшими оставить, — пояснила она с укоризной. — Теперь, надо думать, понятно?..

— Теперь понятно, — потянулся пятерней десницы к макушке слегка озадаченный курский князь. — Теперь-то все понятно, — повторил он, протягивая как в песне слова.

— То-то же, — оживилась княгиня. — А разве тебе мой посыльный не сказал, чтобы дружину вел? Да как можно большую…

— Что-то, припоминается, говорил. Да, видно, я так был расстроен вестью о кончине батюшки, что в толк всего не взял. Понял лишь одно — надо поспешать. Вот и поспешил, даже супругу не взял. Отдельно теперь с санным обозом да еще малой частью курской дружины плетется.

— Теперь ты знаешь все, — молвила княгиня. — Как думаешь защищать град и стол от Всеволодовичей? Они первыми за столом княжеским потянутся. Впрочем, и другие, возможно, найдутся — Черниговское княжество одно из лучших на Святой Руси. Всяк им хочет пользоваться. Битве, надо полагать, быть долгой и суровой…

— От всех прочих, — нахмурился Олег, став вдруг так схожим с покойным батюшкой в минуты гнева, что Мария Петриловна невольно отшатнулась от него, — град стану защищать до последнего дыхания. А с большой ли, с малой ли дружиной — то без разницы… Но вот с братьями Всеволодовичами ратоборствовать да кровь проливать даже из-за черниговского стола не буду. Непростительный грех — родную кровь проливать! К тому же они, если быть честным перед самим собой и перед Богом, больше прав на этот стол имеют, чем я. Да, да, — поспешил он подкрепить слова короткими утверждениями, видя, как меняется в лице вдовая княгиня. — Отец их, Всеволод Ольгович, постарше батюшки нашего был и град Чернигов за собой держал, пока великим князем, государем всей земли Русской не стал. Так-то…

— Ишь ты, подишь ты!.. — Совсем как простолюдинка подбоченилась княгиня, вновь обретя уверенность в собственной правоте и обдав Олега Святославича холодным пламенем своих очей. — Какие мы честные да богобоязненные! Забыл разве, как сам Всеволод Ольгович дядю своего Ярослава этого стола лишил? А?!

— Не забыл. Только Бог ему судья, княгиня. С двоюродными братьями ратоборствовать не стану. Не стану виновником в пролитии братской крови. А вот если Святослав Всеволодович, как самый старший в нашем роду Ольговичей, узнав, что стол уже занят, смирится с тем и не позарится на него, то престолу этому я буду рад. Чего греха скрывать: Чернигов и Черниговское княжество — лакомый кусок для многих. И для меня тоже. Но только без крови, — повторил он твердо. — Без крови и братоубийства! Так батюшка при жизни нам всем завещал. Буду верен его завету. Не пролью братской крови…

— Эх, ты… благородный рыцарь короля Артура, — покачала презрительно княгиня главой, неизвестно откуда прознавшая о Круглом Столе короля Артура и его рыцарях — разве что из сказов вечно всезнающих седовласых гусляров русских. — Ну, проявляй, проявляй благородство… Сам останешься без стола и братьев его лишишь! Спасибо ведь никто не скажет…

— Все в руках Господних, — отозвался тихо Олег, также слышавший о короле англосаксов Артуре и доблестных рыцарях Круглого Стола в далекой Англии, а потому и не удивившийся реплике княгини. Впрочем, и не столь далекой стороны-страны, раз князь Владимир Мономах — похититель великого киевского престола у их деда Олега Святославича — был женат на дочери английского короля Гарольда Гите. — Но говорю: братской крови не пролью. Греха на душу не возьму!

— Заладил: грех да грех… — серчала княгиня. — А я тебе скажу, хоть грех, по русской присказке, и не уложишь в орех, только все грешны… Лишь один Бог без греха.

Олег промолчал, так как дальше пререкаться с мачехой не хотелось, и молча удалился в опочивальню покойного батюшки, чтобы поразмыслить наедине.

Игорь и Всеволод в разговоре не участвовали — не доросли еще до столь важных дел. Но когда услышали от матушки о слове Олега Святославича, опечалились — не хотелось лишаться града Чернигова, к которому уже привыкли, считая своим родным городом. Однако Олегу ни слова, ни полслова противного не сказали. Знали: теперь старший брат — им в место отца. А отцу не перечат…

Не успел пройти и день после прибытия в Чернигов Олега Курского, не успели курские и черниговские ратные люди занять отведенные им места на стенах детинца, как под стены града пришли дружины Всеволодовичей. Куда большие числом, чем приведенная Олегом: видимо, по градам и весям собирали, оттого и задержались. Однако на приступ с ходу не пошли, стрел из луков в сторону града не пускали, пороков и нарядов для метания по стенам града камней не подвозили, а, гомоня, даже порой перебраниваясь меж собой, но беззлобно, чтобы, по-видимому, таким пустячком согреться, стали станом в поле напротив главных врат. Потом, выпрягши лошадей, из санного обоза образовали что-то подобное небольшой крепостицы. Это, чтобы не быть застигнутыми врасплох при неожиданной вылазке черниговцев.

Укрепленный стан из дровней в зимнюю пору и дрог в летнюю — обычный порядок русских ратей при походе и осаде городов противника. Нередко такие укрепления за их подвижность называли перекати-поле или гуляй-поле. Возможно, сравнивая со степной травой того же названия, в осеннюю и зимнюю малоснежную пору кочующей, оторвавшись от своих корней, с места на место по степным просторам. За ней и упрятались, расставив шатры и разведя костры для обогрева ратников и варева снеди.

— Хотят взять измором, — понаблюдав вместе с Олегом и воеводой за действиями Всеволодовичей и их дружин через бойницу воротной башни, поделилась вслух догадкой княгиня. — Только шиш что у них выйдет: запасов в граде не то что до весны, до лета красного хватит…

— Или поджидают новых воев… — предположил осторожно воевода Ратибор, только что расставивший последних воев по всей городской стене.

От быстрой ходьбы и груза лет дышал тяжело, с продыхом. Усы и борода подернуты инеем. Каждое слово сопровождается облачком пара.

— Поднакопят сил, подвезут пороков, чтобы бить по стенам, — да и пойдут на слом! Тогда держись — людишек-то маловато!..

Воевода хотел было добавить еще, что следовало бы, пока северские вои после немалого перехода уставшие и плохо уряженные, сделать вылазку из града да напасть на них самим, но, ведая о настрое курского князя уладить дело миром, сдержал себя, ограничившись тем, что уже молвил.

— Нет, не пойдут, — заметил мрачно Олег Святославич. — Не с руки им град зимой жечь, если стола желают. Не нужны им головешки горелые да горожане мертвые после слома — им стол нужен и народ черный, тягловый. Пожалуй, переговоры вот-вот начнут…

Теперь облачка пара заметались у его лица. Хоть за толстыми стенами башни и не так ветрено, как вне их, в чистом поле, но студено также.

— А пусть начинают, — подхватила княгиня. — Мы их с радостью поведем… Точнее, ты, князь Олег Святославич, поведешь, — тут же поправила себя она, как бы подчеркивая тем самым первенство и главенство курского князя. — На холоде день, другой простоят, ноги руки поморозят, глядишь, домой в тепло поманит… Холод, как и голод, не мать и даже не тетка… Вон как студит, — зябко поеживаясь, кивнула главой на клубы пара, — слово не успеешь молвить — на лету в изморозь превращается…

Если князь Олег и воевода Ратибор были в боевой справе, прикрываемой сверху добротными шубами, чтобы железо не так холодило тело, и в меховых шапках-треухах вместо шеломов, то княгиня — в своей обычной зимней одежде и темном теплом плате, надежно укрывавшем ее главу и шею.

— Пусть начинают, — соглашаясь с княгиней, продолжил князь Олег. — Лучше вести речи, чем молчать во время сечи. Мы не супостаты, чтобы лить кровь брата.

«Ишь ты, как замысловато Олег речь молвил, — усмехнулась про себя с долей грусти, а то и скрытого негодования, княгиня. — Поди, не хуже гусляра Бояна, обитавшего когда-то при черниговском князе Святославе и сыне его Олеге… Ему бы не князем быть, а гусляром… не с мечом у пояса хаживать, а с гуслями, раз пролития крови боится».