Дурная примета (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич. Страница 33

Следователь Паромов, хоть теперь и жил во времена рыночных отношений, как вся страна, но оставался с понятиями и принципами той, еще советской, эпохи. А потому продолжал наивно верить в необходимость бескорыстного труда на благо общества и его отдельного члена — человека.

Время от времени его коробило от вида того, как растаскивали страну, как грабили население, как цинично называли белое черным и, наоборот, черное — белым. Но что мог поделать он, маленький человек, букашка, если на массовые выступления шахтеров никто внимания не обращал.

Он видел, как скудеет нравственно и морально не только так называемая «элита» общества, но и простое население. С элитой было понятно: она во все времена, как блистательная куртизанка, подкладывалась под любую власть и идеологию, свою отечественную, доморощенную, или внешнюю, импортную. Она всегда готова любому богу молиться, лишь бы оставаться «приближенной» к телу или тельцу. Она первой предавала и продавала в годину тяжких лихолетий и испытаний. Клялась в верности монголо-татарским ханам, приводила поляков, присягала Лжедмитрию, стелилась под Наполеона. И только народ, почти всегда нищий и бесправный, вновь и вновь поднимался на защиту родного Отечества, грудью вставал на пути его врагов. У народа, по крайней мере, у его подавляющего большинства, был низкий порог самосохранения, по крайней мере, с самосохранением элиты не сравнить, но очень развито, на уровне подсознания, чувство долга перед Родиной.

И вот стал нравственно скудеть народ, обманутый, оболваненный в очередной раз своей «элитой». Стал гибнуть от внутреннего раздрая и безысходности. Ушел в беспробудное пьянство. А кто не запил, тот, обнищав духом, бросился в поиск легкой наживы. По примету все той же «элиты».

Сменились ориентиры. Честный и добросовестный труд стал не только непочетен, но и никому не нужен. Героями все больше и больше являлись спекулянты, проститутки, мошенники, сутенеры и откровенные бандиты.

Но что позволено богу, то не позволено быку… поэтому пошел народ по криминальной дорожке. И если в годы советской власти разбой или убийство были чрезвычайным происшествием не только областного масштаба, но и союзного значения, то во времена рыночных отношений и псевдодемократии они стали вполне обычным явлением.

Видя все это, решил Паромов, что не будет менять своего отношения к избранной профессии, что самое правильное в данной ситуации — это строго следовать букве закона, и работать честно, как и прежде. Пока хватит сил… И не присягать на верность новой власти и новому строю!

Разгон, учиненный начальником отдела, подстегнул всех. Опера и участковые перестали ссылаться друг на друга, заработали если не на совесть, то из-за страха наказания. Но заработали.

К двадцати двум часам в отдел были доставлены и тут же допрошены обе девушки, что находились в прошлый вечер возле злополучного подъезда. Вместе с ними умтановлен и допрошен их друг и кавалер Никитин Витя. Они уже были в курсе пореза Смирнова — дурные вести быстро разносятся, это хорошие черепахой ползут… И не только подтвердили слова Нехороших Ирины, что были вечером возле подъезда дома, но и то, что Злобин Иван действительно «угощал» Смирнова спиртным.

— Это с каких таких побуждений такая щедрость? — спросил Паромов Никитина.

— А кто его знает, — последовал лаконичный ответ.

— И часто?

— Что — часто? — не понял подросток.

— Часто Злобин угощает первых встречных? Хотя бы и Смирнова?

— Первый раз видел. Вообще-то Иван не очень склонен к спиртному. А тут что-то нашло. Ни с того, ни с сего нас начал угощать… потом этого Смирнова…

Но самым важным из их показаний было то, что они все видели, как Злобин и Апыхтин, друг Злобина, вместе со Смирновым, на автомобиле Смирнова, отъезжали поздно вечером от дома.

— Это верно? — уточнял следователь у каждого из допрашиваемых свидетелей.

— Точно. — Отвечали допрашиваемые.

— Без дураков?

— Без дураков, так оно и было, — недоумевали они над такой скрупулезностью следователя.

— А вы почему с ними не поехали?

— Нас никто и не приглашал. Да и зачем? Чтобы пешком потом от гаража тащиться… Очень нужно! — почти слово в слово отвечали на данный вопрос девушки и их кавалер.

— И когда же они возвратились? — звучал очередной вопрос следователя.

Причем слово «они» в вопросе не просто звучало, а с определенным подтекстом. Под «они» можно было предполагать как Злобина с Апыхтиным, так и Злобина, Апыхтина и Смирнова.

— А я их уже больше не видела, — отвечала спокойно Оксана, одна из двоих девушек-свидетелей, в которой больше было развито чувство индивидуализма.

— Кого их? — требовал уточнения персоналий следователь.

— Ребят и этого… вашего Смирнова…

— И куда же они все делись?

— А я откуда знаю, — хмурилась и капризничала Оксана. — Я сразу домой ушла. Вместе с Виктором и Снежаной, если вам так важно.

— Важно. Все важно! — был терпелив следователь.

Он не кривил душой: в уголовном деле нет мелочей. Там все важно…

— Да не видели мы их больше, — подтверждала и ее подруга Снежана, в которой больше было заложено коллективных начал развития личности.

Такие девчата в школе во время учебы были старостами классов, потом вожатыми у малышей; в институтах они активные участники всех общественных и спортивных мероприятий, иногда лидеры.

— Они уехали, а мы вскоре разошлись по домам.

— Точно?

— Точно.

— А почему вы за всех говорите?

— А потому, — в тон следователю отвечала круглолицая и черноглазая Снежана, — что мы сначала проводили до своего дома Оксану, а затем меня до моего дома проводил Витя Никитин.

— Хорошо, убедили, — соглашался следователь. — Но вы же не могли видеть, куда от вас пошел Никитин, и чем он дальше занимался? Согласитесь, что это так…

— Смешно! — пожимала плечами девушка. — Куда же ему было идти, если не домой?

— Да мало ли куда? — поддразнивал допрашиваемую Паромов.

Девушка стушевалась, но тут же упрямо заявила:

— Домой он пошел! Можете у него спросить, если мне не верите.

Чувствовалось, что Снежане Виктор не безразличен, и она уже имеет на него свои девичьи виды.

В ходе допроса этих свидетелей было уточнено время «убытия» Смирнова на автомобиле от дома, что в свою очередь подтверждало показания Мальвины Васильевны, а, значит, в определенной мере снимало с нее ощутимую часть подозрений, которые оставались не только у оперативников, но и у следователя. И самое главное, вырисовывались фигуры лиц, которые могли пояснить о более поздних минутах жизни и деятельности потерпевшего. Появление среди фигурантов дела Злобина и Апыхтина могло быть, как лишь одним из очередных эпизодов в раскрытии преступления, так и серьезной зацепкой.

Дальнейший свет могли пролить Злобин и Апыхтин, но как назло, их оперативники не нашли, хотя по указанию Паромова и пытались «выцарапать» их из указанных адресов. Но дома их не было. А соседи об их местонахождении ничего подсказать, как всегда, не могли. По большому счету отсутствие парней ничего не значило: они могли где-то просто гулять. Но ведь могли уже и скрываться от милиции…

И когда вновь собрались у начальника отдела в двадцать четыре часа, следователь так и заявил:

— Срочно нужны Злобин и Апыхтин! Возможно, в цвет попадем…

— Опять — возможно, — остался неудовлетворенным Алелин.

Ему требовалась конкретика, а ее, конкретики, по-прежнему, не было.

— Не потянем ли мы вновь «пустышку»? — посетовал он на слова следователя.

— Не исключено, — не стал утверждать обратное Паромов. — Я всего лишь следователь, а не прорицатель или ясновидящий, которых в последнее время, сами знаете, расплодилось, как поганок после дождя. Но в любом случае считаю отработку этих хлопцев делом важным и первостепенным.

— «Пустышку» потянем, — вмешался начальник уголовного розыска Коршунов, откровенно подыгрывая Алелину, даже его словечко повторил. — Пустая трата времени и сил… Я настаиваю, что у нас уже есть подозреваемый, Крюк. Вот его и надо дожимать. И дожмем!