Диамат (Роман) - Дуленцов Максим. Страница 9

Женька не обратил внимания на цифры после названия города: «В Челябинск так в Челябинск». Получил документы, командировочные — только на проезд, так как на месте его устроят на работу, зарплата пойдет там.

За день до отъезда он зашел в старую деревянную церковь, где его крестил отец Александр. Там было так же пусто. Из-за алтаря вышел незнакомый священник, пожилой, с большим крестом на толстом животе. Женька помнил, что у отца Александра крест был из темного дерева, а у этого сверкал серебром и золотом.

— Чего тебе? — грозно спросил священник.

— Отца Александра бы увидеть.

— Нет его, перевели.

— А куда?

— Куда — мне неведомо. Что еще? У меня сейчас отпевание, говори скорей да иди.

Женька внимательно посмотрел на хмурого священника, так резко отличающегося от отца Александра, и спросил:

— Скажите, а Бог есть?

Священник отшатнулся, словно его ударили, осенил себя крестным знамением.

— Уйди из храма, безбожник! Ходят тут, а потом утварь пропадает! Бог есть, и тебя-то он и покарает!

— За что он меня покарает?

— За слова твои бесовские.

— Согласен. Пусть покарает. Прямо здесь, в храме своем. Вот я, жду кары. — Женька встал перед алтарем, раскинул руки.

— Изыди, я сейчас милицию вызову! Хулиган!

Женька грустно посмотрел на священнослужителя, развернулся и вышел на свет, так и не дождавшись божьей кары. Поп вдогонку грозил ему кулаком с порога церкви.

«Для чего же я живу? Какой в этом смысл? И что после меня останется?» Женька шел к метро, а в висках мучительно стучало прочно засевшее там гамлетовское: «Что лучше для души — терпеть пращи и стрелы яростного рока или, на море бедствий ополчившись, покончить с ними? Умереть, уснуть…»

Перед поездкой пришлось сходить в Большой дом на Литейный, показать направление хмурому милиционеру внизу, получить пропуск и зайти в кабинет серого человека, который молча посмотрел на Женьку, открыл папку и сунул листок желтоватой бумаги, на котором на машинке были отпечатаны слова, повествующие о том, что теперь он, Евгений, никогда и никому не выдаст страшную государственную тайну деления ядер урана, о чем дает клятву и подписку. Практически кровью.

— Вы член партии? — глядя на Женьку, читающего текст подписки о неразглашении, спросил человек в сером.

Тот отрицательно помотал головой.

— Ну как же так, на такое ответственное задание отправляетесь — и не в партии!

— Так молод я еще, — нагло ответил Женька.

— Комсомолец? — одобрительно, не поняв иронии, спросил серый.

Женька кивнул.

— Значит, и в партию вступишь. Подпиши здесь, и здесь, свободен.

Поезд довез его только до Свердловска. Проезжая через Пермь, Женька вспомнил Генри, Олю, золото. Вроде бы все было так недавно, но как уже давно, и пропасть опустошенных чувств разделяла то время юношеской беззаботности и настоящее. Он проводил глазами перрон, думая, что не вернется сюда никогда: ведь именно этот город стал границей его нового восприятия мира. Там остались мечты, романтика и любовь, здесь — работа, будни, одиночество. Хотя он уже привык к этому чувству настолько, что оно его не очень тяготило. Еще в его картине мира было понятие дружбы, но друзья детства остались где-то там, за горизонтом его сегодняшнего существования, на тракторах и на молочно-товарных фермах, в кирзачах и с казенной водкой. Перед линией же горизонта друзей не появилось. Разве что Генри, но и тот скрылся за блатными стенами столичного НИИ. Пусто. И только Бог мог разрушить пустоту его существования. Если бы только он был…

Доехать до пункта назначения оказалось не так просто, как думал Женька. Проводив глазами отошедший с соседнего пути поезд на Челябинск, он поплелся к окошку военного коменданта и показал требование. Потный капитан за стеклом только покачал головой:

— Туда поезда не ходят.

— Как не ходят? Только что поезд на Челябинск ушел.

— То на Челябинск. А тебе в Челябинск-семьдесят. Разуй гляделки, парень!

Женька посмотрел на требование. Точно, Челябинск-семьдесят. Но может, это район Челябинска?

— Иди на автовокзал, спросишь автобус до Челябинска или Каслей. Требование покажешь военному коменданту. Туда только так.

Автобус довез Женьку до КПП, где офицер охраны потребовал у него документы. Долго их изучал. Наконец вызвал сопровождающего, и Женьку отвели в здание комендатуры. Туда через полчаса явился штатский и увлек за собой. В другом здании прошли через большую приемную мимо секретарши в не менее огромный кабинет, где за столом сидел хмурый человек.

— Вот, Вениамин Аркадьевич, новый сотрудник из ЛГУ на практику, — представил провожатый. Строгий Вениамин Аркадьевич жестом выпроводил его. Сесть не предложил.

— Какую кафедру заканчивали?

— Ядерной физики, я аспирант…

— Давно?

— Год назад…

— Ясно. Пойдете в НИИ-7, там по программе ММВХ поработайте. Направление в общежитие дадут, а потом на площадку, на площадку, милейший. Нам тут дармоеды и недоучки не нужны, руками поработаете.

Ничего не поняв, Женька вышел из кабинета.

Через неделю он вновь трясся в поезде из Свердловска в Пермь. Прямо к своему Рубикону. С вокзала кое-как добрался до аэродрома. Самолет был с четырьмя крыльями и гордой надписью «Ан-2». Запах блевотины разнесся по его металлическому нутру сразу после взлета. Биплан падал в воздушные ямы с завидной регулярностью, но для двадцати пассажиров каждая следующая все равно была внове, и пассажиры «радовались» этим приключениям, не выпуская из рук бумажные мешочки. Женька крепился, сжав до судорог в пальцах край скамьи, на которой сидел.

Самолет опустился на поляну. Большинство пассажиров вышло, жадно хватая ртами воздух, а Женька полетел дальше, «до конечной», как сказали летчики, сидящие вверху, в кабине, в которую на последнем перелете даже дверь не закрыли.

Женька смотрел в иллюминатор. Под ним проплывала тайга, изредка прорезаемая блестящими полосками или извивами рек. Самолет, казалось, плыл по темно-зеленому океану, от которого трудно было оторвать взгляд. Летчики что-то прокричали, указывая на правый борт. Женька пересел, прильнул к иллюминатору. Там, вдалеке, поднимались невысокие, но величественные горы, на некоторых поблескивал снег. Одни были покрыты лесом, а другие — зелеными камнями, из-за них горы издалека казались похожими на лысины сказочных троллей. Ни городов, ни деревень, ни дорог видно внизу не было. Наконец самолет, рухнув вниз так, что желудок Женьки чуть не вылетел изо рта, мягко коснулся колесами травы и запрыгал по поляне, развернулся, успокоив норов, пыхнул двигателем и замер. Женька спустился на землю, осмотрелся вокруг — недалеко был виден сарай с надписью «Аэрофлот СССР. Чусовской». Туда он и пошел. Сарай был пуст, лишь несколько человек направлялись к самолету, который готовился в обратный путь. В единственном окошке с надписью «Касса» сидела тетка. Женька подошел и спросил:

— Извините, а как мне добраться до отдела Института приборостроения?

На что тетка неопределенно махнула рукой: мол, туда.

Женька вышел с другой стороны сарая-аэропорта и увидел деревянный город среди тайги, грузовики защитной окраски, бронетранспортеры, месившие грязь проездов между домами, высоченные антенны, красные флаги на зданиях, которые были больше остальных. Пройдя дальше, до колен извозившись в глине и не успев увернуться от гусеничного монстра, окатившего его водой из лужи, он увидел нужное здание.

— Вы из Института приборостроения? — спросил его усталый лысоватый человек в очках и потертом пиджаке. Женька кивнул.

— Ах, да-да, вот же ваши бумаги. Так вы не кадровый ядерщик, на время, по, так сказать, путевке… Ну-с, молодой человек, отправим вас в группу физизмерений к Александру Васильичу. Там работа тяжелая, кабеля разматывать, от машинок к датчикам бегать, как раз для молодых. Значит, пойдете по главной улице, вот по какой пришли от аэропорта, потом свернете направо, от речки там седьмое здание слева. Найдете Филатова, он вас устроит. Зарплата у нас по первым числам месяца, столовая по талонам, жить в общежитии, вы же неженатый?