Территория бога. Пролом - Асланьян Юрий Иванович. Страница 20

Илья Михайлович утверждает, что опросил десятки свидетелей — так профессионально он называет ораловских старожилов, с которыми встречался в течение двадцати лет. Поддержим его и скажем так: эти показания очень похожи на легенду. Но Кожевников верит — три столетия дома Романовых или восемьдесят лет назад для него не сроки. Да и кто сегодня будет утверждать, что наши сани едут по прямой? А в чужие, дай бог, чтобы мы больше не сели.

Вскоре после начала Первой мировой войны, поздней осенью 1914 года, на территорию Чердынского уезда Пермской губернии прибыл груз, который, вероятно, был доставлен сюда водой, то есть Волгой, Камой и Вишерой. Ораловские мужики утверждали, что везли его из Греции целых три года — и все равно не успели к торжественной дате. Завершающий отрезок пути должен был пройти мимо Полюдова Камня, затем через деревню Оралово на Чердынский тракт — и в Ныроб, конечный пункт.

Через год после спуска в яму Михаил Романов, племянник Анастасии, первой жены Ивана Грозного, преставился. Возможно, был удушен начальником стражи. Позже пришедшие к власти Романовы объявили забытый Богом уральский погост святым местом, а жители его получили «обельную грамоту» — освобождение от государственных налогов за милосердное отношение к узнику.

До Чердынского тракта, того самого, по которому шли санные обозы (читайте Мамина-Сибиряка), объемный груз, обшитый дощатой рубашкой, намечалось везти по зимнику — это километров двадцать. Груз поставили на сани, и двадцать лошадей, понукаемые ораловскими мужиками, тронулись в путь.

Примерно в одной версте от берега Вишеры дорога резко уходила вправо, огибая топь небольшой, с полсотни метров, петлей. Тащить сани по такой крутой кривой показалось, видимо, делом опасным или вообще невозможным. Поэтому решено было проложить по болоту лежневку, стлань из бревен, и двигаться напрямик, никуда не сворачивая. Всего-то метров тридцать или чуть более.

И ораловские чалдоны давно догадались: ничто не происходит не к месту и не вовремя — не так, как предусмотрено Божьим промыслом. Ведь не один каменный храм, не одна часовня были воздвигнуты в Ныробе! И Никольская церковь, и Богоявленская, рядом с которой на деревянных столбах висел колокол, собиравший верующих на службу и провожавший звоном обозы, уходившие на север. А на другом колоколе написано, что он был отлит в 1611 году в германском городе Кемпене. Поднимался Ныроб — и все громче звучал, но никогда не случалось такого, как поздней осенью года, первого после трехсотлетнего царствования дома Романовых, когда началась мировая война, ставшая для династии последней.

Не выдержала стлань тяжести — дала просадку, сани накренились, и обвязка, удерживавшая груз, лопнула. Тяжелый ящик пополз вниз и рухнул в болотную топь, уже слегка прихваченную первыми вишерскими морозами.

В честь трехсотлетия дома Романовых в Ныробе, на месте гибели Михаила Романова, был разбит сквер, который обнесли железной оградой с каменными столбами. К этой дате везли в Ныроб медный колокол, весивший более двухсот пудов (около трех с половиной тонн), высотой два метра. Колокол был украшен орнаментом и вязью, скорее всего старославянского письма. Он тонул год или даже два, наполняясь не звуками Божьего гласа, как называли колокола на Руси, а черной жижей торжествующей немоты.

Василий Николаевич Черепанов, сам родом из Оралова, утверждает, что его мать, будучи еще девочкой, сидела на макушке почти затонувшего колокола, там, где у него уши для подвески. А было это в 1915 году.

Через пять лет после смерти Михаила Романова его останки перевезли в Москву и похоронили в Новоспасском монастыре. И есть еще один исторический факт, поразительно завершающий эту историю по закону замкнутой композиции. Первого царя из рода Романовых, как и его дядю, звали Михаилом. В 1918 году уже не дядю, а брата, не первого, а последнего царя из этой династии убили также на территории Пермской губернии. И звали его тоже Михаилом. И опасен он был потому, что мог стать скипетродержцем, поскольку в его пользу отрекся Николай II от престола. Недаром местные жители приходили к гостинице «Королёвские номера» в Перми, чтобы взглянуть на будущего российского царя. Только чекисты взглянули на это дело иначе: они тайно вывезли князя в лес, за окраину революционной Мотовилихи, где и расстреляли вместе с секретарем-англичанином Джонсоном — в логу, в семи километрах от керосиновых складов Нобеля по Соликамскому тракту.

Илья Михайлович Кожевников по-прежнему курит и смотрит в окно. Поздней осенью, рассуждает он, везти такой колокол удобнее всего. Зимой в тайге стеной стоит снег, а летом — болотные топи. Геологи сверились с картой и сказали, что в этом месте твердый грунт находится на глубине шести метров, значит, и колокол лежит не глубже.

— Я уже разные способы продумывал, как найти и поднять его из болота, даже специальные щупы сварил. Хорошо это место знает Василий Николаевич Черепанов. Пока не получается, да и непогода вон разгулялась.

Я тоже сижу и смотрю в окно, в сторону осенней Вишеры. И вижу падающий снег, а за ним — ораловских мужиков, лошадей и сани с накренившимся колоколом, Божьим гласом, которому так и не суждено было зазвучать, созывая и провожая, радуясь и плача. Восемьдесят лет пролежал он в черной яме немоты и забвения. За это время советская власть возвела ныробскую темницу в ранг братской могилы, создав в Чердынском крае четвертое отделение Соловецких лагерей особого назначения. И сейчас здесь сплошные исправительно-трудовые колонии. Знал бы Борис Годунов, какое дело начинает, копая яму ближнему своему. Да знал, наверное…

Однако всему свое время — может быть, пора достать колокол, поднять и показать его людям? Пусть почитают старославянскую вязь, вспомнят язык своих предков. Восемьдесят лет прошло — пора детям ораловских мужиков найти то место, где он лежит. А если поиски не увенчаются успехом, одной легендой в этом мире станет больше. Хотя я лично уверен, что все это правда, ну, может быть, размеры и вес колокола чуть преувеличены, а может быть, наоборот, может быть, не три года везли и не из Греции. Одно можно сказать точно: колокол лежит в болоте за рекой Вишерой, остальное — детали.

Остальное зависит не от Бориса Годунова. Вот какие мысли приходят на скалах Полюдова Камня, откуда все видится иначе, если внимательно смотреть и слушать.

Да, я шел по лесной песчаной дороге в сторону ораловского болота и неожиданно вспомнил, что бывал здесь один раз — в детстве… Бывал правее дороги, там, где начинаются сосновые бора у подножия Полюда. Я двинул туда с двумя дружками по авиамодельному кружку, которые в пути подбили меня забраться на кедр, чтобы срубить вершину дерева, полную смолянистых шишек. Пацаны были старше меня и хитрее, и я, дурачок, полез. Я начал продираться между густыми ветвями, сквозь тяжелую, мрачную хвою — в сторону солнца, которое стояло в бронзовом зените, затянутое легкими облаками. Вспоминаю, как дрожало от усталости и страха мое тело, тонкие руки, которыми я на высоте пятиэтажного дома наносил косые удары топором по толстой красноватой коре дерева. А надо мной покачивалось трехметровое пространство, набитое этими дорогими, золотыми, гадскими орехами…

Руки были такими тонкими — недавно разглядывал снимки шестидесятых в семейном альбоме. Раздался треск, шум — я вцепился руками в ствол покачивавшегося дерева, чтобы падающая вершина не утащила меня за собой.

Когда я спустился вниз, солнце замерло над горизонтом и в лесу потемнело. Мои верные друзья сидели на буреломной сосне с рюкзаками, уже полными тяжелой добычи. Хорошие ребята, не бросили меня, не забыли обо мне, побеспокоились: мой рюкзак они тоже набили шишками — правда, мой был в два раза меньше, чем у них. Ну, это ерунда, семечки, орешки, потому что главное — братство, дружба, взаимопомощь. Да, нас так воспитывали оставшиеся в живых революционеры. Может, поэтому я вспомнил старый кадр из фильма о Гражданской войне: железнодорожный вагон с надписью «Холера» медленно приближается к станции — ну конечно… Кажется, я уже знал один из ответов на свои шкурные вопросы.