Территория бога. Пролом - Асланьян Юрий Иванович. Страница 65

Молодой адвокат Левитан приложил к делу на Зеленина постановление о закрытии уголовного дела на Идрисова — по факту нанесения тяжких увечий шестилетнему сыну Митраковой в июне 1996 года. Было такое: «травоядный» Идрисов начал учиться водить «Урал», разогнал тяжелый мотоцикл, но не смог справиться с управлением, снес ветхий забор и проехал коляской по игравшему в песочнице Данилке. У мальчика — перелом ноги, сотрясение мозга, множественные ушибы.

Нормальные российские мужики за такие дела, даже нечаянные, мотают по пять лет лагерного срока — никакие соленые слезы жены о том, что не надо разрушать семью, что это будет вторая трагедия, не помогут. Разрушат, упекут, сгноят в сибирских болотах. Самое большое количество заключенных в мире. И при этом вся серьезная мафия на свободе. Партия и Мафия — близнецы-братья.

Пролетая пассажиром Ан-2 над одним из крупнейших центров российской химии — Березниками, я наблюдал, как внизу, под лучами голого июльского солнца, сиял бирюзой, отливал перламутром и пурпуром громадный, как Аральское море, блестящий, как шкура смертельно опасной змеи, шламонакопитель. «Белое море»-так называли его местные. Березниковский комбинат — одна из «командировок» Вишерского лагеря, куда когда-то был направлен для работы Варлам Шаламов. Это — реальное настоящее.

— Лёва, ты будешь обучать меня дальше? — через неделю спросил Идрисов инспектора Акулина, который водил казенный «Урал».

Люди рассказывали мне, этот Лёва Акулин в прямом смысле слова начинал сходить с ума в присутствии директора. Поэтому вскоре уехал с Вишеры — и выздоровел на берегах Оки, пришел в себя.

— Однажды я угостил четырехлетнюю дочку Веры Митраковой, — удивлялся начальник охраны Агафонов, — а Рафик заметил, конфету отобрал и так дал девочке по затылку — я испугался, голова оторвется.

Думал Василий или нет? Только те, что работали непосредственно в конторе заповедника, видели, как летали митраковские дети по коридору, получая удары ручкой стамески. Да, любил бить по головам.

Однажды старший сын Идрисова играл с детьми Веры Митраковой, а вечером его мать, Виктория Нестеренко, сняла с мальчика футболку — вся спина была в красных полосках. Оказывается, это папаша избил скакалкой. И гнева мягкой, интеллигентной Виктории хватило только на то, чтобы разрезать скакалку ножницами на глазах бывшего мужа. «У меня еще десять скакалок есть», — с улыбкой кивнул «травоядный».

— Психически ненормальная безответственность женщин в главном деле своей жизни — выборе мужчины, — прокомментировал ситуацию Югринов.

Когда муж отбывал в командировку, Веру, случалось, притаскивали в шесть утра под руки и сбрасывали на крыльцо, будто куль с отрубями. А тут женщина в одночасье стала матерью-героиней, пострадавшей от идейного террориста, и начала шпарить по написанному, как грамотная. Говорила, что собиралась уехать с Идрисовым в Казахстан, где целина, космодром и яблоки Алма-Аты. Чалдонка чердынская… Русские бегут оттуда степями и пустынями, косяками и косулями.

Местные были на стороне Зеленина — не милиционер, так инспектор заповедника защитил этих людей. Поэтому Василий понял расклад верно: заход Митраковой прокурор рассчитала на публику, которая скажет: «Вот идиот, сорвался, а теперь сиди!» Прокуроры привычно воспроизводили наработанные сценарии.

При Идрисове Вера ходила в заплатанном спортивном костюме, а во время суда ее катали на машине, готовили к процессу, внушали, как и что говорить, чтобы Зеленину дали побольше.

— Дети очень скучают… Дай бог, чтобы каждый отчим так любил своих приемных детей, как Рафаэль Камильевич…

Покатали бабу на «Волге», менты-игротехники… Василию было страшно за Россию: это же какая кровь льется…

— Вы защищали взрослых людей, а о детях не подумали! — закинув голову, кончила свою прокурорскую мысль женщина.

«Конечно, дети Бахтиярова, Васильева, Шишкина — не дети для тебя, — думал Зеленин. — Тебя бы с тремя детьми выгнать в тайгу. О детях вспомнила. Почему не спросишь, кто тут так активно сажает на иглу вишерских подростков, детей алмазников? Это в городке, который ночью можно просветить лучом карманного фонарика. Кто садит? Только тот, кто заплатил человеку с фонариком, пистолетом и фуражкой. Менты и уголовники посадили Вишеру на иглу. Мать-героиня, отец — героин…»

Алексей Бахтияров оказался противником великой травоядной идеи. Ха, Бахтияровы уже три тысячи лет известны на Северном Урале как прирожденные охотники и оленеводы. А еще Алексей отличается немногословностью. И вообще — хорошо стреляет. Поэтому Идрисов решил убрать вогула первым.

Наверное, казах улыбнулся вслед узкоглазому земляку по одинокой планете, исчезающему в хвойном мареве мойвинской тайги с женой и тремя малолетними детьми. Но на кордоне оставалось еще две семьи — Васильевых и Шишкиных, в которых тоже было по трое детей.

Бахтияров откочевал за перевал — ушел к верховьям Велса по древнему вишерскому пути в Азию. Остальных после интенсивного мытья и катанья вывезли на вертолете. Это Идрисов освобождал вогульскую территорию для своих бессмертных травоядных стад.

Жили на кордоне русские мужики, вели метеорологические наблюдения, прорубали в тайге тропы, ставили избы, охраняли заповедник. Бывший директор, Иванов, закрывал глаза на то, что они рыбачили и охотились в пределах допустимого, на прокорм семьи. И пытался пробить ставку учителя для ребят — не удалось. Семь лет прожили люди там, у ишеримских водопадов, никуда не хотели уезжать, но Идрисов своего добился — выселил мужиков. Понятно, рассчитывал на царскую перспективу: создавал клан, династию, собирался жить вечно. Поэтому не ел мяса, чтобы сохранить свое необыкновенное заповедное здоровье.

На Вае, куда доставили семьи, Идрисов сразу обманул инспекторов — не дал обещанную машину, чтобы вывезти домашний скарб. И мужики взяли то, что смогли унести в руках. При этом ни одна вишерская, пермская или московская скотина за людей не заступилась.

Через год Идрисов встретил на вокзале Ирину Васильеву с младшим сыном. «Не давай этому дяде руку, — сказала женщина ребенку, — это он выгнал нас с Мойвы».

Васильевы перебрались через Уральские горы и стали работать на метеостанции возле Конжаковского Камня. В 1996 году Николай Васильев зашел на Мойву — пересек хребет. Соскучился человек.

— Как вы живете тут одни? — удивился он. — Это же невозможная нагрузка. Мы куда собирались — строить, заготавливать, — все-таки два-три мужика. Да и женам не так страшно оставаться.

— Я пытался договориться с Рафиком, чтоб разрешил Бахтиярову вернуться. Светлана тут собралась учить его детей, да и вообще легче было бы и нам, и им…

— Ну и что? — прервал паузу Николай.

— Идрисов посчитал, что дети будут портить окружающий пейзаж. Станут мешать отдыхающей мафии. Дети… мешать будут…

После каждого залета газовиков Гаевская и Зеленин отправляли вогульчатам сладости — конфеты, печенье, сгущенку. Василий встречался в назначенное время с Алексеем на таежной тропе.

Бывший начальник охраны «Вишерского» рассказывал: в июне 1997 года Бахтияров сопровождал его и директора от Цитринов до кордона Ольховка. Уже через километр Идрисов предложил: «Лёха, понеси мой рюкзак!» И безотказный Бахтияров, который ростом метр шестьдесят, повесил идрисовский груз на себя, спереди, на грудь, и шел по тропе с двумя, будто китайский парашютист.

Манси вообще не умеют обижаться. Еще в 1994 году Идрисов показывал в конторе унты, пошитые Ниной Бахтияровой. А Лёхе велел сообщить по рации, что не может их продать. Позднее, говорят, передавал какие-то деньги. Вот именно — какие-то. И осенью 1996 года взял оленье мясо, рога и еще две пары унт. На запрошенную сумму пообещал забросить продукты, список которых Василий повесил около рации и постоянно напоминал Идрисову о долге Бахтиярову. Два раза за зиму, в декабре и феврале, на кордон залетал вертолет с мафией. И оба раза инспектора спрашивали директора о продуктах для мансийской семьи. Но оба раза Идрисов беззастенчиво сваливал все на командира экипажа, который, дескать, утверждал, что машина и так перегружена и еще центнер просто нельзя. «Да хоть полтонны», — ответил на тихий вопрос Василия пилот Савченко.