Сердце волка (СИ) - Хант Диана. Страница 50

— Чем могу помочь я?

Папочка всмотрелся в хмурый лик Зверя и улыбка озарила его озадаченное лицо.

— Все дело в моей младшей дочери. Моей наследнице.

Слово «наследница» он особо выделил интонацией.

— Лирей, — с нежностью проговорил он, а у меня глаза чесаться перестали, а щекам стало влажно, очень влажно, прямо невыносимо мокро. — Ей здесь опасно, — сказал папа, — И никому, кроме тебя, я не могу доверить…

Налетевший порыв ветра оказался таким сильным, что последние слова отца я не расслышала.

Устремившись вперед, поняла, что почему-то не могу приблизиться. Слова долетают до меня обрывочно. Кажется, папочка что-то говорит о пророчестве. Так и есть.

— Сдается, мой друг, мы… в пророчестве… она…

Мне не слышно, что говорит отец, но каждая его фраза делает лицо Зверя ещё более хмурым. Но это не сильно печалит отца, наоборот, в его глазах я вижу теплые, лукавые искорки. Порыв ветра, с пылью, сосновыми иголками оказался таким мощным, что мне пришлось зажмуриться, даже присесть, закрывая лицо руками, и какое-то время я ничего не видела и не слышала, кроме приближающегося рева урагана, предвещающего беду.

Когда мне удалось открыть глаза, закрываясь от ветра, я увидела, как отец снял с шеи этот самый зеленый камень, и, привстав на цыпочки, надел его на бычью шею Зверя. Следом что-то передал ему, вложил прямо в лопатообразную ладонь.

Я по-прежнему не слышу слов, но ощущаю, как из тьмы что-то несется на них, какая-то злая, сокрушительная сила, страшнее которой ничего нет и быть не может, само зло…

Вот они оба обернулись, вглядываясь во тьму, приложили ладони к глазам, чтобы не засыпало.

Меня как будто что-то дернуло вверх, и я поняла, что стою прямо на пути этой силы, но я сопротивляюсь каким-то чудом и кричу, ору, срывая голос:

— Папа! Папочка!! Спасайся!!!

Увы, мой голос звучит беззвучно, я сама не слышу его, только знаю, он звучит в моих мыслях, но что-то заставляет отца смотреть прямо сквозь меня, и я отчетливо вижу его лицо, каждую черту. Выражение лица честное, открытое, и бесконечно печальное, в глазах то самое согласие с неизбежным, у губ пролегли две глубокие складки, брови нахмурены.

Повернулся ко мне Зверь — и я отшатнулась, только сейчас узнав того, кого я вижу в кошмарах… мне показалось, что в отличие от отца он видит меня, его желтые глаза сверкнули, словно он запоминает мое лицо… Каждую черту.

Я словно отступила назад, отпрянула, и это позволило неведомой силе, пытающейся сорвать меня с места, дернуть назад, подхватить и увлечь вверх.

В следующий миг на моих глазах папу и Зверя накрыла черной пеленой.

Я пришла в себя, захлебываясь от крика.

— Зачем?! — горестно вопила я. — Зачем ты выдернул меня оттуда? Я могла помочь отцу, предупредить! Я могла спасти его! Спасти! Ведь это день, точнее, ночь его смерти! Жестокий, бессердечный! Ты такой же, как и все! Ненавижу! Ненавижу вас всех! Будьте вы все прокляты!

Я заколотила по земле руками и ногами, испуганные мотыльки, светляки, мыши и прочие мелкие козявки бросились врассыпную.

Велес терпеливо ждал, пока замолчу, обессилев, потом произнес:

— Увы, Эя. Никто не может изменить прошлое. И то, что ты смогла увидеть отца, ничего не меняет. Ты была там, это правда. Но могла быть только сторонним наблюдателем.

— Тогда зачем ты показал мне все это?! — горестно воскликнула я, забыв, что решила обращаться к божеству на «вы».

Дерево поджало користые губы, словно поражаясь моей непонятливости.

— Чтобы ты убедилась, что свободные не убивали твоего отца, — терпеливо, словно говорит с маленьким ребенком, проговорил он. — Тебе это важно знать. Как видишь, твой отец дал ему камень сам. И тот, кого ты называешь оборотнем, не убивал твоего отца. Он не смог отдать тебе то, что причитается тебе по праву, но мы нашли способ передать тебе камень. Тебе пора становиться сильнее, Лирей. И камень, несущий всю мощь твоего рода, поможет.

— Отец говорил о пророчестве. О союзе. Себя и зверя.

Велес помолчал, выражение лица на круглом стволе стало задумчиво-мечтательным.

— Это мог бы быть очень славный союз, — сказал он, едва заметно кивнув.

— Но что мне… Сейчас делать? Я не хочу оставаться здесь, среди этих… этих зверей. Я боюсь их! Они… они совсем другие. И я, я здесь, среди них другая. Я чужачка! Я совсем не знаю здешних законов, мне не понятны их мотивы, слова, поступки. Вы же бог, вы же всемогущий Велес, так почему бы вам не помочь мне совсем немного, умоляю! Помогите мне вернуться домой! Я хочу забыть обо всем, что видела и слышала здесь, обо всем, что произошло! Я хочу домой, — жалостно, словно от этого зависит моя жизнь, а так оно и было, проныла я.

Велес терпеливо ждал, пока поток моего нытья иссякнет.

— Ты готова вернуться к людям и жить среди них после всего, что видела и пережила в заповедных землях? — скептическим тоном спросил он.

Я с жаром закивала, стремясь кивать быстрее, прежде чем ненужные мысли и всякие сомнения примутся одолевать меня.

— Даже зная, что возможно, и, скорее всего, так и будет, тебе придется всю оставшуюся жизнь провести в башне твоего родного замка или холодной келье монастыря дальних земель? — коварно спросил Велес.

Я невольно обвела взглядом поляну на берегу озера — волшебные кроны деревьев, мерцающую гладь озера, оно заманчиво светится изнутри, совсем чуть-чуть, и как будто оттуда, с самой глубины, доносится едва различимое пение… Носятся разноцветные гирлянды мотыльков и светляков, не магически созданные, как принято у людей, а живые, веселые. Кричат ночные птицы, где-то вдалеке кто-то заунывно воет на луну, но этот вой почему-то не кажется больше ни пугающим, ни чужим.

В воздухе словно разлиты душистые запахи трав, и что-то теплое, обволакивающее, что накрывает плечи, руки, ноги, не давая прикоснуться ночной зябкости.

Перед глазами встала комната моего заточения — на самом верху башни. По сравнению с этим пышущим великолепием земель оборотней даже яркие осветительные мотыльки, хлопающие крыльями на потолке, поблекли. А уж пространство… Вспомнилась Виталина — статная, холодная, рот кривится от переполняющего ее чувства собственного достоинства. Рядом с Виталиной неизбежно оказалась Мика, она улыбается чуть испуганно, заглядывая Виталине в изящно очерченный рот. Тетя Сицилия, что вечно кутается в шерстяную шаль, видно слишком холодно ей там, на вершине своих моральных устоев…

Я ошарашено заморгала. Ну вот ни капли общего у меня со этими людьми. Я только сейчас поняла, что мы и не враждовали никогда, и даже взаимной неприязни, как таковой, не было… Как не было ни одной общей темы для разговора, ни одного интереса, что объединял бы нас, не было схожего взгляда на мир.

Я замотала головой, стараясь отогнать от себя образы свободного народа — гордую и справедливую Виллу, своенравную хохотушку Лил, мудрую, скептичную Фоссу.

Мне показалось, покрытые корой губы Велеса вот-вот растянутся в ухмылке, и, прежде, чем я успела что-то произнести, мой дух противоречия выпалил:

— Да. Я согласна сидеть в башне до конца жизни, но быть рядом со своей семьей! Может, все не так плохо, даже с Виталиной, просто я раньше не понимала ее, а сейчас поняла… Что никогда не пойму, поэтому, чем тролль не шутит, я все же хочу вернуться домой и жить спокойной, человеческой жизнью!

— И трястись по ночам под одеялом, окружая себя россыпью магических мотыльков, опасаясь нашествия оборотней? — лукаво спросил Велес, прищуриваясь.

Я невозмутимо пожала плечами.

— Но ведь это неправда. Про нашествие. Оборотни… свободные никогда не нападут на нас, им это не нужно.

Глаза Велеса чуть расширились.

— Почему ты так думаешь?

Я беспечно махнула рукой.

— Ну как почему! Они, конечно, дикие, как туземцы, и даже, наверно, хуже, но они ведь и мухи не обидят. Зазря, — добавила я. — А все это вот…

Моя рука описала дугу в пространстве.