Сердце волка (СИ) - Хант Диана. Страница 65

Из-под сжатого кулака выскользнул серебряный овал, качнулся на длинной цепочке.

Свободной рукой я приблизила медальон с профилем святой Иулии к глазам. Святая воительница, защитница от оборотней и темных сил смотрела перед собой гордо и бесстрастно. Профиль ее — сама вера в свою победу.

— Святая Иулия, защити, — прошептала никогда не бывшая религиозной я.

Напряжение спало где-то через час-полтора.

— Почему они так долго? — вяло, безэмоционально пробормотала я.

Лил оглянулась с порога.

— Это только первый этап боев. За право назвать тебя своей вызвались биться сто шестьдесят воинов свободного народа.

Я онемела. Сто шестьдесят?!

— В принципе, — продолжала рассуждать Лил, говоря больше для себя, чем для меня, — ничего интересного в начальных поединках нет. Хочешь, расскажу, как там все происходит?

— Нет.

— Правильно! — воскликнула совершенно не слушающая меня Лил. — Интересно же!

— Первые бои идут между десятками. Из каждой побеждает один, — заговорщицким тоном сообщила она, накручивая прядь волос на палец.

— Остается в живых? — спросила я дрогнувшим голосом.

Лил беспечно махнула рукой, ойкнула, уставилась на несколько вырванных волос.

— Всякое бывает, — наконец, сказала она. — Не думай, что законы свободного народа жестоки. Волк может признать свое поражение, и никто ничего ему не сделает. Вот только признавать поражение наши мужчины не умеют.

На миг ее голос стал серьезным, затем снова повеселел.

— Из ста шестидесяти остается, стало быть, шестнадцать, — прощебетала она. — Они бьются парами, затем победители в этих парах снова выходят на площадь, и бьются уже между собой.

— Они к тому времени должны быть сильно уставшими, — с сомнением в голосе пробормотала я.

Лил закивала.

— А как же. Нам-то нужен сильнейший!

Ее щеки заалели, губы приоткрылись, и Лил нежно проворковала, я даже заморгала, не думала, что хрипловатый голос волчицы способен на такие нежные нотки:

— Самый выносливый. Неутомимый…

Я продолжала хлопать ресницами, лихорадочно думая о последнем, ей сказанным, а также о том, чем это бесценное в ее глазах качество чревато лично для меня, словом о том, о чем порядочная леди, да и просто леди думать никак не может.

Первый этап боев длился до полудня, стоило солнцу начать клониться к закату и понемногу набухать краснотой, Лил торжественно возвестила, что начинается второй этап.

Нам принесли жареное мясо, несколько плоских лепешек, нарезанные желтые и оранжевые овощи. Совсем молоденькие волчицы, прямо девочки-подростки, рыженькая и светленькая, с короткой мальчишеской стрижкой прямо ели меня глазами с некоторой долей зависти и восторга.

Мне кусок в горло не полез, но Лил это не огорчило. Заявив, что, когда она нервничает, у нее просыпается зверский аппетит, молодая волчица умяла и мою порцию. В последний момент спохватилась и протянула мне разрезанный вдоль желтый овощ.

Я задумчиво откусила, не почувствовав вкуса и не успела прожевать, как в шатер вошла Вилла, а с ней ещё четыре женщины, разных по масти и единых в стати, в прямых спинах, в гордом повороте головы.

— Лирей! — торжественно возвестила Вилла, словно глашатай на площади. — Твое право не присутствовать на ранних этапах боев, но на завершающем быть ты обязана.

Я настойчиво, прямо с жаром, возразила, бурча, что я никому ничем не обязана и тем более не обязана участвовать во всем этом.

Женщины морщили лбы, хмурили брови, пытались что-то патетически восклицать, чтобы вразумить меня, точь-в-точь гранд-дамы на приеме в замке Ньюэйгрин, или на балу в королевском дворце, только практически голые, в коротких кожаных юбках и звериных шкурах, наброшенных на плечи. Оружия в священных землях никто не носит.

Но Вилла и Лил, знавшие меня лучше, не стали тратить время на патетику, а просто подхватили под руки, слегка пригладили волосы, и буквально вынесли из шатра.

Стоило нам покинуть шатер, как пространство взорвалось приветственными криками, воем, улюлюканьем, визгом и просто воплями.

Оказавшись под сотнями пристальных глаз, я задергалась и в полный голос потребовала, чтобы меня поставили на ноги и дали идти самой. Все равно в этом гаме можно было хоть орать, никто ничего не разберет.

Идя сквозь расступающуюся толпу к площади, на которой шли бои, я подумала, что это, по сути, и есть мой дебют, что-то вроде первого бала во дворце. То, что он также и последний, лишь усугубляло его значимость. Вспомнила Виталину и Микаэлу в качестве дебютанток — кринолиновые платья, отделка жемчугом и золотой парчой, черепаховые гребни в высоких прическах, несколько локонов спускается вдоль длинных изящных шей. Видели бы сестры меня — серая бесформенная туника до середины бедра, голые, успевшие загореть, ноги, огненно-рыжие волосы распущены по плечам, опоясывают мою щуплую фигурку до едва угадываемого под туникой изгиба бедер.

Виталина наверняка бы наморщила нос и скривилась, а Микаэла сочувствующе покачала головой.

Впрочем, даже сейчас есть у меня кое-что, чего никогда не было и никогда не будет у сестер.

По крайней мере, в таких количествах.

Внимание.

Сотни карих, желтых, красных, как сверкающие угли глаз.

Мужчины, женщины — все пялились на меня, бесцеремонно ощупывали глазами, так, что я лишний раз ощутила беспомощность своей наготы. Впрочем, тут пройдешься в шляпе с перьями, плаще и карнавальной маске, и то ощутишь себя голой. Но я-то Виталину знаю: она и здесь нашла бы, чему позавидовать.

К площади, на которой велись бои, мы шли, минуя ряд похожих на наш, шалашей, мимо каких-то каменных глыб, врытых в землю, спускались по пологой дороге и снова поднимались, пока не оказались на чем-то среднем между ареной, амфитеатром и городской площадью. Толпа, окружающая круг с небольшими бортиками, восторженно заорала, стоило нам показаться. Невероятного усилия мне стоило не прижать ладони к ушам. Для меня самой было загадкой, как я смогла пройти с ровной спиной, с гордо задранным подбородком.

Разглядывая огромные, мускулистые, потные тела, жилистые руки, мускулистые ноги, вдыхая запах пота, мускуса и леса, я подумала, что вряд ли переживу сегодняшнюю ночь.

Меня усадили на высокий, укрытый шкурами каменный выступ, остальные остались стоять.

С одной стороны от меня встала Вилла, с другой — одна из прибывших с ней женщин. Я уже поняла, что это были левые лапы, иначе говоря, главные гранд-дамы стай. Почему тогда их всего лишь четверо, подумала я, но додумать не успела.

Раздалось знакомое сопение, фырканье, кряхтенье, и стоявшую по правую сторону от меня гранд-волчицу оттеснила взлохмаченная Лил.

— Я по закону, советом матерей, — клацнула она белоснежными зубами в ответ на приглушенное, угрожающее рычание. — Я должна быть при ней!

Отчего-то это подействовало, а может, с Лил просто не захотели связываться.

Впрочем, неизвестно сколько бы они препирались и чем бы все это закончилось, если бы на площадь ни вышла восьмерка победителей, и рев толпы, звонко отразившись от небес, покатился тяжелой волной над землей.

Гудение труб, удары гонгов, оглушающий рев толпы в один момент стал для меня единой завесой, в которой послышалась абсолютная, звенящая тишина.

Я осматривала восьмерку победителей, от ужаса не в силах сконцентрироваться ни на одном из них, когда вдруг поняла, что в упор смотрю на Грэста. Он блеснул полоской клыков на покрытом пылью и свежими ссадинами, загорелом лице, и небрежно помахал мне рукой. Толпа ответила восторженным ревом, я вздрогнула, взгляд соскользнул на противоположный край шеренги, и я почему-то выдохнула с облегчением: оттуда мне дружески помахал Вирд, и я, прежде, чем понять, зачем это делаю, подняла руку и помахала ему в ответ, вызвав рычание Грэста, хмурые, недобрые взгляды остальных.

Толпа восторженно взревела, многие принялись внимательнее разглядывать Вирда.

Лил слегка нагнулась ко мне и тихо сказала:

— Ага, видишь, и Лант здесь!