На улице Мира (СИ) - Лавринович Ася. Страница 51
– Да хорошо-хорошо! – рассмеялась я.
Никита склонился ко мне и поцеловал в висок.
Когда Яровой ушел, я снова уже привычно перевела взгляд на Люсю, но Антоненко у костра уже не было. Я быстро посмотрела на то место, где сидела Соболь. Пусто.
– Проклятие! – выругалась я вслух. – Ведь сказала же, никуда не ходить!
Я огляделась в поисках ребят, но все, как назло, будто испарились. А я не могла думать ни о ком другом, кроме как у об этой дурынде Антоненко. Ну куда ей тягаться с главной стервой нашей гимназии? Все помнят, как она извела бедную Наташу… Костер невыносимо отдавал жаром.
Не выдержав, я все-таки поднялась на ноги. Может, Люся и вовсе ушла в палату, а я тут сама на себя страх нагоняю? Посмотрю одним глазком издалека, что там происходит, и вернусь к костру.
Чем ближе подходила к недостроенному корпусу, тем громче колотилось в груди сердце. Все-таки Соболь не дура, удачно выбрала место и время для «свидания», без камер. И теперь, когда все были или у костра, или на футбольном поле, эта часть лагеря оказалась совсем пустой.
У корпуса никого не было. Я уже вздохнула с облегчением и хотела уйти, как услышала откуда-то сверху всхлип. Подняла голову и увидела Люсю.
– Что ты там делаешь? – охрипшим от волнения голосом спросила я. – Слезай!
– Не могу. Страшно!
Чертыхнувшись, я полезла наверх. Ненавижу это вечно гнетущее чувство в душе, будто я ответственная за всё и всех. Цепляясь руками за железные перекладины, я быстро очутилась на крыше.
Антоненко, свесив ноги, смотрела на землю.
– Люся! – выдохнула я. – Попросила же тебя, не ходить!
Я огляделась. На крыше, кроме мешков со стройматериалами, больше ничего не было. И коварная Соболь нигде не пряталась. Отсюда открывался отличный вид на подсвеченную танцплощадку и костер. Жаль, солнце уже давно спряталось. Зато на темном небе зажглись непривычно яркие звезды.
Я подошла ближе и села рядом с Люсей. Антоненко даже не пошевелилась. Лицо ее было отрешенным и заплаканным.
– Ну зачем ты пришла к ней? – снова начала я. Терпеть не могу в себе этот нравоучительный тон, но чаще всего ничего не могу с ним поделать. – Я ведь за тебя испугалась.
– Серьезно? – Люся обернулась. Ее глаза и нос от слез распухли. – Кто я тебе, чтобы за меня пугаться?
– Никто, – пожала я плечами. – Но чисто по-человечески… Кстати, Люся, к тебе приедет кто-нибудь в родительский день?
– А к тебе? – не ответив, спросила Люся.
Я покачала головой.
– У меня сложные отношения с родителями.
– Серьезно?
– Ну да.
– Меня моя мама тоже совсем не любит, – вздохнула Люся. – И, кажется, даже стыдится. Всю свою жизнь я недостаточно для нее хороша. Я родилась с сильным косоглазием, долго исправляли… Мне кажется, она еще с тех пор меня стесняется.
– А как же твои вокальные конкурсы? – припомнила я. – Ты ведь говорила, что делаешь успехи, побеждаешь в конкурсах… Неужели мама тобой не гордится?
– Для нее – это глупость, блажь… Вот если бы я классно секла в алгебре, свободно говорила на английском языке, писала сносные диктанты по русскому… Это да. А вокал – ну как я заработаю себе этим на жизнь? Буду петь песенки в караоке до старости, развлекая пьяных посетителей? Если что, это мамины слова. Ни разу я не встретила от нее поддержки.
– Это грустно, – только и сказала я. – Честно, не понимаю, как такое возможно. Когда у меня будут свои дети, я ни за что не буду повторять ошибки своих родителей…
Мы с Люсей некоторое время молчали, глядя на раскинувшийся над нашими головами звездный шатер.
– Еще как грустно, – наконец, нарушив тишину, согласилась Люся. – Вера, у меня ведь по всем предметам тройки… Ну не дается мне учеба. Я, честно, стараюсь! А мама этого не понимает. Ей тяжело жить с такой неидеальной дочерью, которая не соответствует придуманным матерью стандартам. Еще тяжелее, когда этим стандартам соответствует кто-то другой.
Я зачем-то перевела взгляд со звезд на землю, и голова закружилась. Будто в бездну заглянула…
– Наверное, Оксана не придет, – сказала я, поднимаясь на ноги. Сидеть на краю крыши было неприятно. – Соболь в очередной раз решила нас просто попугать. Ничего, скоро ей все аукнется…
Люся тоже встала, как и я, глянула вниз и вдруг спросила:
– Если отсюда упасть, можно разбиться?
Я насторожилась.
– Разбиться? Не знаю… Но руки-ноги точно переломать можно. И на всю жизнь калекой остаться.
– Отлично. – Какая-то отстраненная улыбка на лице Люси показалась мне жуткой. – Это то, что надо. Хочу посмотреть, как ее до конца дней своих совесть будет мучить. И тебя тоже.
– Эм-м, – я непроизвольно сделала пару шагов назад. – Люся, с тобой все в порядке?
– Вера, тебе когда-нибудь хотелось попрощаться со своей идеальностью?
– Какой еще идеальностью? – с раздражением спросила я. Эта крыша и странное поведение Люси нервировали.
– Ты хорошо учишься, состоишь в ученическом совете… Парни красивые за тобой бегают…
– Бегают? Скажешь тоже, – нервно отозвалась я.
Люся вдруг снова громко зарыдала, чем совсем сбила меня с толку. Кажется, у нее настоящий нервный срыв. Что делают в таких случаях? Я еще больше запаниковала.
– Да что с тобой? Все, Люся, перестань! Ты меня пугаешь. Давай спустимся? Вернемся к остальным…
Я взяла Антоненко за руку, но Люся сердито выдернула ее и обернулась ко мне:
– Прости, Вера, прости, – глотала слезы девчонка. – Я в отчаянье. Я не знаю, что делать… Раньше мне казалось, если с тобой что-нибудь случится, мне станет легче. Если ты уйдешь из нашей жизни, все по-другому будет… Я просто хотела, чтоб ты знала, как ты мне все портишь… Понимаешь?
Я только ошарашенно мотала головой.
– Нет, Люся, не понимаю!
– Я все время думала, что тебя ненавижу. А теперь понимаю, что ненавижу только ее! Она ведь тебя постоянно в пример ставит! Только о тебе говорит… Но я не могу, Вера, не могу! Мне тяжело все это слушать и себя ничтожеством ощущать, понимаешь? Почему она настолько слепа? Она ведь даже ко мне не подошла при всех… В тот раз. Она к тебе подошла! Она за тебя испугалась! Лучше бы меня не было, да, Вера? Вот тогда бы ей хорошо жилось. Никто бы ее в гимназии не позорил!
С этими словами Антоненко снова посмотрела вниз, и внутри у меня все похолодело.
– Люся, – дрогнувшим голосом позвала я. – Что ты собираешься делать? Не смей!
– Но я не доставлю ей такой радости… Не исчезну. Не дож-ж-дется, – подбородок Люси снова задрожал. – Пусть знает, из-за чего это все… Вернее, из-за кого. И ты знай!
Я, не помня себя, рванула вперед и снова схватила рыдающую Антоненко за рукав.
– Люся! – завопила я, потянув ее на себя. – Идиотка! Иди сюда!
Но Антоненко, рыдая в голос, рвалась к краю, с силой отпихивая меня.
– Мне никогда не стать тобой, Вера. Я не смогу, Вера, понимаешь?!
Борясь друг с другом, мы очутились у самого края. Я сама не поняла, в какой момент соскользнула моя нога. Взвизгнув, в последнюю секунду успела ухватить Антоненко за руки. Так и повисла над черной страшной бездной. От страха силы тут же покинули меня.
– Люся! – снова закричала я. – Помоги!
Антоненко, будто очнувшись и сообразив, насколько все далеко зашло, принялась вытягивать меня обратно на крышу.
– Я не хотела, Вера! Не х-хотела! – Она так сильно дрожала, что, казалось, сейчас и сама рухнет в припадке. – Это я должна падать, Вера! Я-а-а!
– Лю-ся… – хрипела я, чувствуя, как ее хватка все ослабевает. Люся рыдала навзрыд, пытаясь вытянуть меня на крышу. В какой-то момент Антоненко, вконец выбившись из сил, словно обмякла и выпустила мои руки.
Полет в «бездну» занял считанные секунды. Адская боль пронзила все тело. Перед тем, как потерять сознание, я слышала все то же монотонное рыдание Люси и крик Никиты. Звезды замельтешили, закружили надо мной. А потом вдруг раскрошились и золотой пыльцой посыпались с неба.
О том, что Антоненко является дочерью Лидии Андреевны никто из учащихся, кроме Оксаны Соболь, не знал. Наша директриса уже давно была в разводе, и Люся носила фамилию отца. Как оказалось, из-за плохих отношений с матерью Люсьена еще в седьмом классе затаила на меня злобу. Маниакально следила за мной в социальных сетях и была в курсе практически всех событий, которые происходили в моей жизни.