Сказка зимнего Синегорья (СИ) - Рудышина Юлия. Страница 22

Впрочем, тоску эту нужно гнать, незачем грустить о прошлом. Ведь у Снежки впереди новая жизнь — прекрасная и волшебная, наполненная чародейскими плясками у зимних костров, песнями вьюги и колыбельными северного ветра. За такую жизнь ничего не жаль, ведь навсегда остается Снежка среди высоких скал да бурных горных рек, навсегда остается в объятиях своего зимнего царя. Разве не об этом она всегда мечтала?

И в этот миг будто бы рядом он оказался — дымкой туманной, снежной змейкой, что скользнула к подолу платья, ветром холодным, что огладил щеку и шею. И не было жутко, не было больше страшно. Верилось — чтобы ни случилось, муж ее навсегда рядом. И всегда защитить сможет от любой беды.

И плескалось синее море тайги, и носились над ним белые вихри, и сверкала лента реки, и светилось призрачно серебряное блюда заводского пруда. А над всем этим снежным миром искрились на черном шелке небес яркие звезды. Лился свет луны — острая, словно серп, она плыла над горами, то и дело прячась в облаках, но затем быстро выныривая из-за них, чтобы снова смотреть с вышины на предгорья.

Снежка, отдохнув, снова принялась спускаться, осторожно держась за камни, и чудесным образом находила путь, даже если тропа обрывалась, и не было видно, куда поставить ногу. Подол сначала путался и сбивался, мешая идти, но вскоре девушка с удивлением поняла, что старинный наряд исчез, а она снова в своих брюках и короткой курточке — тех самых, в которых покидала бабушкин дом той загадочной крещенской ночью, когда открылись перед ней дороги в чародейскую чащу. После того, как Снежка столько времени провела на Той Стороне, она пообвыклась, и длинные юбки и тяжелые шубы с платками стали привычнее обтягивающей, не слишком теплой, одежды. Но представив, как родня удивилась бы, увидев ее таком сказочном наряде, в котором она гуляла по туманным лесам, лишь улыбнулась — да уж, в обычном мире в джинсах спокойнее.

Тропа вильнула резко вправо, и Снежка, задумавшись, поскользнулась на льду, который налип на камнях, и проехала по склону, как по горке. На ногах, к счастью, удержалась, но в сугроб все-таки угодила. И ее счастье, что это уже было подножие горы — с высоты можно было и разбиться.

Снежка перевернулась на спину, с облегчением глядя на звезды, и снег приятно холодил тело, и даже словно бы сил прибыло. Вдоволь повалявшись в снегу, девушка вскочила, закружилась, пританцовывая на месте — сугробы здесь, под горой, выросли выше пояса, и бегать по ним, взбивая никем не тронутую белую пелену, так весело было, совсем как в детстве.

Притомившись прыгать по сугробам, Снежка огляделась, пытаясь понять, куда ее привела козья тропа и волшебный туман. Ели, украшенные сверкающим снегом, строгими стражами замерли вдоль тропинки, которая вела в сторону поселка, и девушка, уже немного продрогнув, решила пойти по ней, недоумевая, кто же протоптал ее в этих диких местах.

Впрочем, неважно. Возможно, это Морозко помогает в дороге.

И словно в подтверждение этих мыслей, налетел игривый шальной ветерок, неся на своих невидимых холодных крыльях снежинки — крупные, ажурные, они так были прекрасны, что сердце в груди останавливалось. Так бы век целый стояла Снежка посреди заметенной поляны в свете ярких звезд и любовалась дарами зимней ночи. Ледяные прикосновения ветра ласкали, дарили покой и нежность, и казалось, это ладони ее мужа, Морозко, гладят по щекам и это губы его колючие целуют в висок. Но через мгновение сгинуло все — словно и не было, только дальней дымкой над горами вился дымок, словно бы именно туда улетел зимний царь на своих снежных крыльях.

Ничего, скоро они свидятся, скоро обнимет он ее по-настоящему, прижмет к груди широкой да поцелует так, что выстынет все в ней от счастья. Не будет больше ничего — кроме зимы и белоснежных просторов Синегорья. И забудет она навсегда о прошлой жизни. Хорошо это или плохо — не ей судить. Но сердце на части рвать — не дело. Тяжело будет жить, помня все и веря, что ещё вернешься…

Идти дальше было удивительно легко, несмотря на то, что тропинка слишком узкой сначала показалась. Снежка вскоре добралась до Шубиной, но отчего-то вышла не со стороны Медведь горы, а от Первомайки — как раз там домик Марейки стоял. Задумчиво поглядев на огонек свечи, что дрожал за темным окошком, девушка решила заглянуть к двоюродной бабке. Когда еще удастся повидаться? Да и наверняка ждет старуха ее, интересно же про мир Иной послушать, куда и сама она в юности попала.

И Снежка поспешила, то и дело проваливаясь в глубокий снег, который тут чистить было некому, к невысоким воротам. Войти во двор смогла не сразу — калитка никак не открывалась, сугробы намело, они и мешали, и Снежке пришлось найденной возле забора штакетиной убирать от ворот наносы.

Двор встретил ее тишиной и нетронутой белизной снега, который поднимался до верхних ступенек крыльца, покосившегося и старого. Крыльцо скрипело, половицы стонали, но вот и тепло сеней — там Снежка осторожно обошла сундук с наваленным на него хламом, а едва коснулась ручки на дверях, как те сами распахнулись, и на пороге застыла радостная улыбающаяся Марейка.

— Неужто вернулась? — всплеснула она руками и бросилась Снежку обнимать. — Я же своими глазами видела, как ты в санях над городом промчалась. Красивая, сверкающая от самоцветов и снега на одежде…

В ногах старухи путался кот, громко мяукал, терся то об нее, то об Снежку, которую Марейка расцеловывала. Девушка вывернулась со смехом, схватила кота, поглаживая его пушистую шерсть, пахнущую дымом.

— Чайком угостишь? — спросила с прищуром у Марейки.

— Угощу, доча, угощу, — старуха пошла к печи, доставая из нее пирог с рыбой. Тут же запахло чудесно так, и корочка дымящаяся лопнула, едва Марейка коснулась ее ножом. — Как же тебе живется-то в лесу зимнем? Не обижает тебя Мороз Иванович?

— Хорошо живется, Морозко добрый очень и щедрый… столько нарядов надарил, украшений! Я таких колец да сережек, венцов и браслетов самоцветных даже в музее никогда не видывала. Все сверкает, все изящное такое, в завитушках серебристых, как морозные узоры на стеклах!.. — Снежка с котом в обнимку удобно устроилась на табуретке, поджав под себя ноги. — Правда, пока к вам шла, столько всего приключилось — и в прошлое попала, и видела, как стары люди жили, и русалок встретила по дороге, и полоза… а ещё меня Хозяин золота похитил перед свадьбой-то. Вот страху там натерпелась… Слышала про него?

— Как же не слышать? — старуха налила чаю, села напротив, подперев кулаком голову, задумчиво в окошко уставилась. — Мне еще мать про него сказывала. А я вот что помню — жил у нас сосед, Митяй Федоров, так его малец все болтал про дивный народ без умолку… Слишком он любопытничал, все деда спрашивал о том, кто клады зарывает, кто их хранит от злых людей, кто создает все эти камушки самоцветные да золотые россыпи, которые потом людям достаются… да правильно ли, что люди лезут в кладовые гор, правильно ли, что берут без спросу то, что не им принадлежит. Странные разговоры для мальчонки, взрослые хмурились, когда он песни свои заводил, не нравилось им, что ребенок такие вещи говорит. А может, понимали, что отчасти прав Федюнька…

Потемнела лицом Марейка, окошко плотно занавесила, будто испугавшись, что разговорами про нечисть привлечет к дому анчуток да шишиг лесных.

Снежка молчала, не торопила, чувствовала, что нужно выслушать старуху, не зря она этот разговор затеяла, да и могло пригодиться все то, что Марейка расскажет — кто-то же преследует ее с тех пор, как позвал Морозко замуж, по всему Синегорью следком ходит, не хватало еще снова оказаться в золотом мире подземном.

А Марейка, убедившись, что другие окна тоже закрыты, заперла двери, накинув щеколду, кряхтя, вернулась к столу, отпила чаю, потом продолжила:

— Так вот… малец этот, Федюнька, все спрашивал про горных духов, и глаза его становились бедовыми, с отблесками злой зелени, когда слушал он байки старух соседских да деда своего, тот, помню, хорошим рассказчиком был. Мы все детворой вокруг него собирались, когда выходил он на завалинку погреться на солнышке да начинал байки травить. Отец Федюньки, как подметил, что с малым неладно, вскоре запретил с ним о нечистых говорить, в церковь водил… да ничего не помогло. Мальчишка стал часто в лес убегать, на скале полюбил сидеть, глядя на долину внизу, где поселок строился, тогда еще тут заводик небольшой стоял, вокруг него домишки и тулились… и вот однажды Федюнька вернулся и стал про Хозяина Золота расспрашивать — кто таков да как живет, говорил, что видел старика под землей, что звал дух его. Мать Федюньку со двора с тех пор не пускала, глаз не сводила, а все едино не уберегла. Я видела, как огромный сундук, украшенный самоцветами, появился на траве, как мальчонка к нему подошел, наклонился, и тут как толкнули его — крышка и захлопнулась. Мне никто не поверил, а мать его умом тронулась, все ходила, болезная, криком кричала, звала сыночка. Дед его отправился в горы, вину свою чувствовал — это ж он первым ему байки всякие травить начал, вот и думал, что ежели не это, не приманил бы дух мальчика. Старик тоже не вернулся — нашел ли внука, не знаю, может, сорвался со скалы или в речке утоп, у нас с той стороны горы всегда водовороты были. Да… только смотри, сколько людей сгинуло… Осторожнее ходи, Снежанна, мы на самой горе живем, раскрыться она не только на вершине может, если мальчишку уташшил злобный тать посреди бела дня, то и тебя может попытаться… Ночевать останешься у меня, по темноте и вовсе жутко ходить, нечисть шалит. Еще и ночь сегодня дивная, когда что угодно случиться может… Бабушка твоя волноваться не станет… ты теперь не совсем обычная, о том, где бываешь да когда возвращаешься, никому не дано будет знать, да только казаться станет, что все как обычно… пока совсем не уйдешь на Ту Сторону. Тогда о тебе и забудут, иначе никак.