Тонкий лед (СИ) - Кольцова Оксана. Страница 7

— Может, и так, а может, и нет, — сказала Халлотта, наклоняясь над бредившим монахом и касаясь его покрытого испариной лба. — Сдается мне, он не черным колдовством пахнет, а обычной болезнью. Так заболел, что и внутрь его не заглянуть.

— Тебе виднее, — вздыхала Бирта, которая не любила спорить. Беспокойный больной ей не нравился, и в итоге ухаживать за ним стала Альвдис.

Она уже не раз лечила воинов и потому спокойно прикасалась к мужскому телу. Монах оказался худым, но жилистым, и даже в беспамятстве оставался сильным, иначе веревки не потребовались бы. Его темные волосы, отросшие ниже плеч, были свалявшимися и грязными, пока Альвдис не вымыла их. Иногда он приоткрывал глаза, мутные, серовато-зеленые, смотрел на окружающих и не видел их. Тело его было покрыто шрамами, что означало: монахом этот человек был не всегда, или же у него выдалась очень тяжелая жизнь. Но Альвдис знала, как выглядят отметины от побоев и как — от мечей, и побоями тут явно не пахло. Лицо монаха шрамами, как ни странно, почти не оказалось затронуто, лишь один давний рубец проступал на подбородке.

Когда рабов доставили, у них всех отросли бороды; женщины помогли больным подрезать или полностью сбрить их, однако затем оставили отрастать снова. Не стоило давать новоявленным рабам в руки оружие. И хотя это монахи, а монахи, по словам тех, кто отправлялся в походы, вред людям причинять не могут — не одобряет их бог, — лекарки все равно не желали рисковать. Пусть уж лучше так пока. Когда эти люди выздоровеют, Сайф поговорит с ними, все объяснит вновь, и тогда можно будет не опасаться их опрометчивых поступков. К счастью, христианский бог и самоубийство не одобрял. Очень удобно пленять христиан, говаривал Бейнир.

Отец в эти дни ходил все еще хмурый, но вскоре повседневные заботы увлекли его и забрали все его время. Наступала осень, звонкая и ясная в этом году, и Альвдис жалела, что большинство ярких дней должна проводить в приземистом доме, среди запаха лука и больной плоти. Но если норны пока не оборвали нити этих жизней, значит, судьба пленников не окончена.

Четвертый монах умер, а трое стали достаточно здоровыми, чтобы обживаться на новом месте и приступать к работе. Сайф пришел за ними и увел их в дом, где жили рабы, заодно осыпав Альвдис шуточками, словно падающими листьями. Ей нравился Сайф: он не унывал никогда, а свое рабское положение воспринимал скорее как дар судьбы, чем наказание, что было близко к тому, как смотрели на мир северяне.

Теперь в доме Бьёрга, оставленном пока лекаркам, был только один пациент — тот самый буйный монах, чьего имени так и не удалось выяснить. Те, кто выздоровел, отказались его назвать, хотя свои сказали. Они вообще были немногословны и старались не общаться с северянами без нужды, как будто соприкосновение могло сделать их больными. Кстати, опасения Халлотты не оправдались: никакой заразы пленные не принесли.

— Можно переправить его в лекарский дом, — предложила Альвдис насчет пленника. Для врачевания обычно использовалось отдельное строение неподалеку от овчарни Бейнира. Там и огонь было удобнее разводить, и просторнее, но там лечили обычно свободных людей, а не рабов.

Халлотта покачала головой.

— К чему? Чтобы он там помирал и распугивал всех стонами? Все равно толку не будет.

— Он же не умер до сих пор.

— Да, но сколько он так проживет?

— Жар у него спал. — Альвдис положила ладонь на покрытый капельками пота лоб пленника. — Может быть…

— Если ты хочешь тянуть его жизнь, девочка, тогда занимайся этим сама, — махнула рукой Халлотта. — Мне есть чем заняться еще.

— Хорошо, — согласилась Альвдис.

Она ничего не знала об этом человеке, ничего ему не была должна и ничем обязана, однако, как и в случаях с остальными, чувствовала смутное беспокойство, жажду поспорить со смертью. Может, это непременное свойство людей, кто занимается врачеванием?

Смерть приходит, забирая тех, кого ей хочется забрать. Только вот Альвдис знала, что иногда боги не против поиграть или же посмотреть, из чего срублен человек, чего он желает и так ли сильно он жаждет жизни, как стремился показать раньше. Или, если сам он никак не отвечает за это, остаются те, кто рядом. Альвдис проводила у ложа больного долгие часы, поила его, хотя он норовил все расплескать, и отирала пот, говорила ему что-то мягким голосом, словно раненому оленю. Ей казалось, что при звуках ее голоса монах становится спокойнее, притихает. Она роняла с пальцев золотистые искры дара, и те исчезали в глухой тьме, окружавшей душу монаха. Но вдруг да попадали, куда нужно?

Однажды утром, когда Альвдис подметала пол, тщательно сгребая к порогу грязную солому, бормотание монаха стало стихать и в конце концов прекратилось совсем. Альвдис, так привыкшая к этим звукам за все дни, проведенные в доме Бьёрга, даже не сразу поняла, что не так. А когда сообразила, кинулась к больному, опасаясь, что он умер. Но нет: он просто спал, наконец-то спал и дышал глубоко и ровно, видения оставили его. Альвдис не решилась его будить: зачастую сон — самый лучший лекарь. Она провела в доме весь день, даже забыла о еде, все ждала — вдруг ее подопечный проснется. И когда это произошло, тоже не сразу поверила.

Он открыл глаза, не затуманенные безумием, и Альвдис, сидевшая на стуле рядом с лавкой, чуть подалась вперед. Монах повернул голову, шевельнул плечами, дернулись привязанные руки. Потрескавшиеся губы двинулись, и Альвдис поспешно поднесла к ним плошку с прохладной водой. Мужчина выпил, давясь, и, отстранившись, сказал что-то, чего Альвдис не поняла. Она покачала головой.

— Я не знаю твоего языка.

— Но я твой знаю, — вдруг произнес он на норвежском, и девушка от неожиданности едва не уронила пустую плошку.

— Ты говоришь по-нашему?

— Да. Почему я привязан?

— Тебя одолевали видения, и ты был опасен.

— Тогда все верно. Теперь ты можешь… сделать иначе? — Видимо, он забыл, как сказать по-другому, но Альвдис поняла.

— Отвязать тебя?

— Да. Отвязать.

Она засомневалась ненадолго, и, видимо, эти сомнения отразились на ее лице, потому что монах сказал:

— Я не сделаю тебе плохого, не бойся.

Несколько фраз почти лишили его сил, Альвдис видела, и потому рассудила, что теперь можно его отвязать. Она хотела распутать веревку, но та пропиталась водой и не желала поддаваться; тогда Альвдис взяла нож и разрезала путы. Конечно, Халлотта не похвалит, не стоит вот так переводить веревки, придется сплести новую взамен. Мужчина попытался присесть, однако был слишком слаб — на смену бредовой одержимости пришла страшная, болезненная усталость.

— Тебе нужно спать, — сказала ему Альвдис, — спать много. — Она старалась говорить медленнее и выбирать простые слова, чтобы монах ее понимал. — Теперь ты сможешь есть, я сварю тебе суп.

— Где я? — Он оставил попытки приподняться и теперь просто лежал, тяжело дыша и не спуская взгляда с Альвдис.

— Ты в поселении Флаам в Аурланде.

— В северных землях?

— Да.

Монах слабо усмехнулся.

— Значит, я в плену?

— Тебя захватили во время битвы, как и остальных. — Альвдис снова коснулась его лба. — Не нужно говорить так много. Сейчас я дам тебе отвар, и ты поспишь.

— Ты права, — ответил он после паузы, — все равно этого не изменишь… — Добавил еще что-то на своем языке и закрыл глаза. Когда Альвдис вернулась к нему с отваром, монах уже снова спал.

Халлотта, когда пришла некоторое время спустя, очень удивилась перемене в состоянии пленника.

— Ты, кажется, выпросила его жизнь у богинь судьбы, — улыбнулась старая лекарка, глядя на спящего. — Что же, если так, можно пока не перекладывать его на солому («Смерть на соломе» — так называлась смерть от старости или от болезни, ибо умершего, по обычаю, перекладывали на пол, на расстеленную там солому. — Прим. автора). Твой отец будет доволен, что ты сберегла ему жизнь ещё одного раба.

Во второй раз монах проснулся следующим утром, и кроме Альвдис, в доме Бьёрга находилась Бирта. Она опасалась пленника, ещё недавно буйствовавшего, а теперь подозрительно мирного. Но бред ушел и не вернется больше, Альвдис это точно знала, как будто кто-то шепнул ей на ухо. Она приготовила суп, и когда монах очнулся ото сна, в доме пахло похлебкой и свежей соломой, а открытая дверь впускала в обиталище болезни дивный прохладный воздух.