Страж ее сердца (СИ) - Штерн Оливия. Страница 37

— Мариус, — картинно заломила руки, — О, Пастырь, где ты был? У моей кареты сломалась ось неподалеку, до Роутона далеко… Я могу переночевать у тебя?

— Я пойду, ниат Эльдор, — упавшим голосом проговорила Алайна и удалилась.

Мариус с досадой уставился на Ровену. Какого крагха ей надо. Испортить такой прекрасный вечер.

— Я не принимаю гостей, — ответил сухо, — а тебя дома ждет муж.

— Муж… — Ровена зло сверкнула глазами, — попрекаешь меня мужем? А между прочим, я до сих пор храню твое кольцо.

Она подошла ближе и гордо продемонстрировала перстень с раухтопазом.

— Конечно, хранишь, — согласился Мариус, — еще б ты золото с камнями выбрасывала.

— Дело не в золоте, — Ровена высокомерно вскинула подбородок, — дело в уважении и памяти.

— Вот прямо в уважении…

Мариус хмыкнул.

Ему совершенно не хотелось препираться с женщиной, которую — хвала Пастырю — наконец начал окончательно забывать.

Но выгонять ее в ночь тоже казалось нехорошим решением.

Поэтому он прошел мимо нее, к лестнице. Обронил на ходу:

— Оставайся. Пойди к Марго, она выделит тебе гостевую спальню. А мне не надоедай, не забывай, что я нынче приор Роутона. Можешь и схлопотать за назойливость.

— Мариус, — возмущенно взвизгнула Ровена уже за спиной, — это, наконец, некрасиво.

— Некрасиво было найти твоего любовника в моей постели, — отрезал он, — я тебя предупредил. Не нравится — иди, ночуй в саду. Ночи нынче ясные, хоть и прохладные.

На удивление, в сон провалился как младенец. И снов не было. Только в определенный момент Мариус буквально подскочил на кровати, хватаясь за нож. Разбудило странное ощущение, что кто-то присутствовал в комнате.

И почему-то совсем не удивился, когда в лунный свет, льющийся из окна, из тени шагнула Ровена. В тончайшей сорочке, очень короткой, едва скрывающей бедра. Пышные волосы были распущены, стекали по плечам мягкой бледно-золотой пелериной, глаза блестели. Удушливой волной поплыл по спальне аромат ее духов, так, как будто она в них выкупалась.

Он раздраженно отложил нож, потер переносицу, наблюдая, как Ровена на цыпочках приблизилась к кровати.

— Какого крагха тебе от меня надо? — спросил хмуро, — не спится? Пройдись по двору, подыши свежим воздухом.

Ровена захлопала ресницами.

— Почему ты меня все время гонишь? Я и без того…

— Ну да, ну да. Пытаешься изменять своему мужу так же, как изменяла мне.

Кукольное личико Ровены жалко и плаксиво сморщилось. Но на кровать она все же залезла. Тут Мариус подумал, что неплохо бы ее выставить вон, но… не хотелось ее даже касаться, даже за руку. В душе поселилась легкая брезгливость, как если бы Ровена была толстым тараканом, отъевшимся на хозяйских харчах.

— Мариус, — прошептала она. Повела плечом, позволяя сорочке сползти вниз, — я все еще помню тебя, Мариус Эльдор. Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. А тебе?

— Ну конечно же, было, — он усмехнулся и отодвинулся, в то время как Ровена мягким, текучим движением подползла ближе.

— И с кем же? — она замерла, озадаченно уставилась на него.

— Ну, как с кем. С проститутками, — с чувством сказал Мариус, — прекрасные фье, не требовательные, выполняют любой каприз.

— Врешь, — Ровена натянуто улыбнулась, — я тебя слишком хорошо знаю, ниат Эльдор, ты не из тех, кто будет таскаться по публичным домам. И постоянной любовницы у тебя наверняка не было.

— Чтобы в Эрифрее — и не было любовницы? Душа моя, ты просто не знаешь столичной жизни.

Он все ждал, когда ей надоест препираться, она оскорбится и уйдет — но Ровена не торопилась покидать спальню бывшего мужа.

Наоборот, двигаясь словно кошка, начала медленно избавляться от сорочки. Мариус прищурился на пышную грудь и с тоской подумал о том, что все же имел несчастье когда-то влюбиться в эту дрянь. Даже женщиной ее язык не поворачивался назвать.

— Чего ты хочешь? — устало поинтересовался он.

— Неужели непонятно? — проворковала она, выгибаясь в спине и принимая позу загулявшей кошки.

— Непонятно.

— Тебя. Я все еще помню тебя, Мариус. Ты не оставляешь меня в покое, в снах. И там… там мы вместе.

Он едва не расхохотался ей в лицо. Самомнение у его прекрасной бывшей жены было просто непомерно огромным, чего нельзя было сказать о ее чувстве юмора.

— Ну, — протянул он задумчиво, — прости. Ничем не могу помочь.

— В смысле?

Ровена даже забыла о той роли, что так усердно разыгрывала. Так и застыла голой на кровати, забыв о том, что нужно красиво прогнуться в пояснице, а заодно продемонстрировать внушительных размеров соблазнительную грудь.

Мариус развел руками — мол, ничего не поделаешь.

— Не могу. Во время последней битвы крагхи откусили… ну, в общем, все откусили.

На лице Ровены отразилась усиленная работа мысли.

— Не может быть, — пробормотала она, — а как же… Двуликая? Все видели, что ты запирался с ней в спальне. Мариус. Сукин ты сын, ты лжешь. Да ты просто смеешься надо мной.

Не выдержав, он расхохотался в голос. Ровену перекосило. Да, это было знатное для нее оскорбление — то, что ее не хотели.

— Мерзавец, — выдохнула она, подхватила сорочку и принялась, путаясь в воздушных рукавах, натягивать ее на себя, — чтоб тебе крагхи и правда все отгрызли.

— Иди к себе, — он махнул рукой, — иди, Пастыря ради. Не смеши меня своими жалкими потугами на игру. Ты плохая актриса, Ровена. У тебя ничего не получится. А если нужны деньги, так изволь идти работать…

— Работать? — она вдруг сорвалась на вульгарный вопль, — ты меня работать отправляешь? Мерзавец. Ненавижу тебя. Мало я тебе рогов наставила в свое время.

Мариус оборвал смех. И — тонким, безжалостным колокольчиком, напоминание о том ребенке, которому эта белобрысая тварь не дала родиться.

— Достаточно, чтоб я тобой брезговал, — тяжело произнес он, — ты ж для меня теперь как помойка. Иди к себе, дорогая, утром я лично запрягу тебе повозку, чтоб ноги твоей здесь больше не было.

— Чтоб ты сдох, — прошипела "дорогая".

И, демонстративно виляя бедрами, направилась к двери. Мариус вздрогнул оттого, как она жахнула дверью о косяк.

— Ну и сука.

Подумал запоздало о том, что надо было запираться. Но ведь и в мыслях не было, что будут ночные гости.

— Лучше б Алайна пришла, — буркнул он и снова улегся.

…А утром его разбудили вопли. Понятное дело, вопила Ровена, орала так, что стекла дребезжали. Бормоча ругательства, Мариус выбрался из кровати, набросил халат и вышел из спальни. Уже спускаясь вниз, понял, что дело плохо. И сердце нехорошо екнуло, как будто предчувствуя беду.

Действие разворачивалось в гостиной. В углу жалась Алайна, и именно на нее кричала разъяренная Ровена. Увидев Мариуса, бывшая жена торопливо отерла слезы, бросилась к нему, картинно заламывая руки.

— Мариус. Мое кольцо. Твое кольцо. Эта девка его украла. Вот видишь? Я его оставила вечером на тумбочке, а утром его уже не было.

Он посмотрел на Алайну. Она безмолвно замотала головой, молитвенно сложив руки. И было видно, что она только что плакала, а на бледной щеке алело пятно как от пощечины.

— Видишь, что бывает, когда приводишь в дом безродную девку. Может, она еще и воровка? Ты-то деньги пересчитываешь? По карманам не лазит?

Мариус бросил еще один взгляд на Алайну.

Казалось, она стремительно уменьшилась в размерах. И такая горечь в серых глазах. И губу кусает, вон, уже до крови сгрызла.

— Я… ничего не брала, — едва слышно, одними губами, проговорила она.

— Врешь. Врет она, Мариус. Посмотри, глаза бегают.

И тут его накрыло. Комната дрогнула, подернулась грязно-багровой дымкой.

— Алайна, пошла к себе, живо.

Птичка посмотрела на него с укором.

— Но я…

— Живо. К себе, — он все-таки сорвался на крик, — Потом с тобой поговорим.

Алайна вздрогнула всем телом и, прижав руку ко рту, выскочила вон.