Дни войны (СИ) - "Гайя-А". Страница 10

Но не до конца.

— Бану, — задумчиво протянул Фиорен, вытряхивая на ходу трубку, — как тебе, а, Гельвин? Если в Предгорье и Элдойре тоже бану — куда денемся?

— Потеснятся, — буркнул кто-то сзади, — расплодились, агтин нирам. В провинциях и центре одно людьё.

— И людьё, и зверьё.

— Так их и так, — вздохнул Фиорен, и вновь взглянул на молчавшего Гельвина, — господин благородный, так что ты думаешь?

— Пустое, — ответил, наконец, Хмель, и поторопил жеребца, — поспешим, братья. Темнеет.

Презрение ко всем прочим народам, и даже к собственному, считалось отличительной чертой остроухих народов.

Хмель Гельвин этой черты был лишен. Он был верующим, а Писание — его единственным руководством. Иногда Гельвин особо остро начинал чувствовать собственное отчуждение от остальных по этой причине.

Но он действительно верил. И вера разрывала его сердце, когда он не мог донести ее до сердец остальных.

— Грязные сабяне! — ругались асуры-горцы, — кого не тошнит от их приторных духов и слащавых песенок?

— Поганые стервятники, — зло сплетничали кельхиты об асурах, — спрятались в своих камнях, и носа в нашу степь не кажут…

— Язычники, — говорили о южанах, гихонцах и ругах.

— Заносчивые демоны, — упрекали жителей Загорья.

Хмель Гельвин жил бедно и тяжело еще до того, как стал воином. Несмотря на знатность своего рода, он большую часть жизни провел, отчаянно борясь с нищетой. И в этой жизни все, кого презирали и ненавидели, о ком слагали насмешливые песни и над кем издевались, хоть раз, но представали перед ним в облике друзей.

Последний раз его жизнь висела на волоске, но помог ему северянин, пусть и наемник — и Гельвин лишний раз убедился, что происхождение не гарантирует благородства, так же, как и не предсказывает подлости. наследник древнейшего рода, связанного с правящей династией, он никогда не чувствовал себя лучше, выше или чище других, и друзей выбирал, не глядя на имена, звания и народности родителей.

Ревиар Смелый когда-то оценил его за эти качества. Хмель отправился наниматься в войска, где рады были любым новичкам. Именно там познакомились тогда еще молодой кельхитский всадник Ревиар и бедный дворянин Гельвин. Молодой воевода Ревиар происходил из семьи воителей-кельхитов, бесконечно кочевавших по дорогам степей. Двое мужчин, совершенно различных по рождению, достатку, складу характера, столкнулись в наемных войсках.

— Ты занял мое место, милорд, — сообщил с ужасающей наглостью и прямотой смуглый и темноволосый мужчина Хмелю, и нахмурился, — уступи мне очередь — тут и так зерна маловато будет.

В то время готовность мужчины воевать означала больше трех пудов зерна с полей и иногда какую-нибудь еще скотину. Год выдался неудачным, и в загоне наличествовали три тощие курицы и полуоколевший баран. Хмель Гельвин, всегда старающийся оставаться вежливым и невозмутимым, не сдержался и впервые за долгое время сцепился с другим воином.

— Мое место в дружине всадника стоит дорого, и у меня семья, — спокойно ответствовал он, — так что тебе придется встать позади меня, и довольствоваться курятинкой на ужин.

— Чем мне ужинать, говоришь? Твоими ахель шакал полакомится, гольба городская. Давай, келе агтуин отсюда! — немедленно начал наступать на него Ревиар.

Однако Гельвин не сдвинулся с места. Спустя пару минут молодые воины сцепились в ожесточенной схватке под звонкое и пронзительное улюлюканье окружающих. А через три дня — после того, как они отбыли обязательное наказание за нарушение порядка и работали вместе на выгребных ямах и попали затем вдвоем в отряд всадников — это были уже лучшие друзья.

Спустя пять лет они вдвоем выступили в первый большой поход — войну с южанами, землями Луны и Союза.

Как случается нередко, народы, произошедшие от одного корня, враждовали особенно отчаянно, и тем более жестокой была борьба, чем ближе они были по родству. Жители зеленых долин далекого Загорья отличались миролюбием, но только не к горским обычаям и не к южанам из земель Луны. Южане, в свою очередь, презирали порядки Предгорья и крепко стояли на своих рубежах. Одно объединяло народности: ненависть к Смуте, разделившей Элдойр навсегда и обратившей в забвение великое королевство.

Семья Хмеля Гельвина жила в Элдойре с момента его основания, и тем самым Хмель становился для большей части Поднебесья бесконечно далеким горожанином. Но что простые крестьяне, воинское сословие или дворяне — тысячи подались за королевским двором в бегство и бесконечное кочевание.

Несколько выгодных браков — и горцы, и кочевники породнились и заключили союз, сливаясь уже в один народ. Хмель Гельвин был рад тому, что обладает «знанием Бога», и способен убеждать обе стороны в необходимости поддерживать мир. Правда, на этот раз он был бессилен: против голодных земледельцев и засухи у него средств не было.

В этот раз шатры разбили за десять верст от Лерне Анси, возле небольшой рощи из акаций и низких степных сосен. Присутствовали многие из старейшин племен и глав кланов, обеспокоенные ответом Афсар.

— …В прошлом году в Мирменделе южане продали каким-то безбожникам серебро, — озабоченно заметил Оракул, — что дальше? Начнут выдавать своих дочерей за них?

— Они покупают рабов; говорят, Мирмендел вымирает, — хмыкнула леди Алида Элдар, воительница из свиты Оракула, — отец семьи, в Элдойре запустение, его дорого содержать. Не лучше ли нам будет вернуться в Атрейну и перенести столицу?

— Гана Отта и его дружина уже покинули Элдойр, — поддерживая сестру, добавил Эйга Элдар.

— Наместник всегда был трусоват.

— Посмотрел бы я на тебя, если бы ты там жил сейчас!

Ильмар Элдар вздохнул, слушая.

— Кто-то может остаться здесь.

— Если нас разбить еще на части, то мы будем беспомощны, тем более в степи, — возразил Ревиар немедленно.

— А если мы помедлим, то новый военный союз возьмет Элдойр, — покачал головой другой мастер войны, — у нас есть месяца три?

— Один месяц, — звонко добавил Ревиар Смелый.

Послышались задавленные восклицания. Месяц!

— Кто-нибудь может посчитать, хотя бы примерно, сколько мечей у нас? — тревожно поинтересовался Оракул, — Ревиар?

— Двенадцать тысяч — я надеюсь, — ответил полководец, — если говорить о регулярных дружинах по эту сторону гор. Сколько в Загорье — не знаю.

— Никто не знает! — подал голос кто-то из воинов, — безумием будет идти на Элдойр…

— Потеряем его — потеряем все.

— Вернемся в стены белого города — помрем от голода или будем платить дань!

Последние двадцать пять лет — Гельвин считал, что это слишком значительный срок — Элдойр никому не принадлежал, вообще никому. Конечно, сохранялась ратуша, и проходящие войска задерживались в городе, но время не щадило руины королевства, и постепенно военная столица Поднебесья превращалась в обычное разбойничье княжество — никто не собирал дань, не облагал налогом, не занимался порядком — и никто ни о чем не заботился.

И каждый глава семьи или клана понимал, что титулом «великий» их государь обязан предкам, а сам навсегда останется в памяти поколений как тот, что потерял Элдойр Белокаменный. И медленно, но верно, разруха подбиралась и к горцам, а там уже недалеко было и до Приморья.

— Призовите остальных полководцев, — встал Оракул со своего места, — и сообщите всем: мы вовращаемся.