Дни войны (СИ) - "Гайя-А". Страница 37

— Почта — это доставлять двуногих вместо писем? — сделала быстрый вывод южанка. Пипс нахмурился, признавая свою неудачу, как толкователя языков.

— Можешь не объяснять, Пипс, — вставил Летящий, — она не умеет читать все равно.

— Смысл написания письма мне ясен, — отозвалась девушка, дуясь, — непонятно лишь, зачем твоей милости тащиться на край света, если можно просто отправить письмо с благородным господином Пипсом через Великий Драконий Орден Почты и дождаться ответа.

Драконы, когда-либо доставлявшие почтовые грузы, заметно приосанились. Презренное занятие — работа на двуногих — на которую ящеры шли от крайней нужды, обретало заметный вес в устах Молнии, и это драконам, безусловно, нравилось.

— Ну… если, скажем, я попрошу наличную оплату… — Пипс понизил голос, оглядываясь, — и хороший обед…

— Он не жадный, — вступилась Молния за своего господина, который уже испытывал желание треснуть ее чем-нибудь, — он сытно кормит.

Возможно, это и стало поворотным моментом в развитии отношений с драконами. Пипс, клятвенно пообещавший найти Летящего в течение паломничества, распрощался с двуногими в самом наилучшем раположении духа, и Летящий и его верная служанка отправились от гейзеров вниз — к первому закату перед паломничеством.

***

…Очередной закат Ревиар пропускал. Проповедники пели молитвы, вокруг шатров наступала тишина. А Ревиар и Этельгунда вновь проводили время вместе. Полководец не колебался, распахивая занавесь в ее шатре. Храбрая воительница была куда более приятной собеседницей для настоящего воина, чем самая роскошная ойар, изнеженная и пустоголовая.

Воительницы. Ревиар зарылся носом в волосы красавицы Этельгунды, и прижался к ней, зажмурившись.

— Ты приятно пахнешь, — сообщил он ей, не выпуская из кольца рук, — все Салебское княжество благоухает. Как это называется?

— Это смола наших кипарисов, — Этельгунда провела пальцем по его спине, пощекотала слегка, — тебе нравится?

— Мне нравишься ты…

На вкус ее поцелуи тоже были неплохи.

— Сколько лет прошло, дорогой друг, а ты все так же ненасытен, — притворно посетовала воительница между поцелуями, — давай, соблазни меня еще раз, скажи, что это лишь я так волную твою душу и кружу голову…

— Ты многим вскружила головы, Эттиги. А многим их оторвала напрочь.

— Ревио, признайся, — также обратилась она по домашнему имени к мужчине, незаметно выползая из-под него, и продолжая их неторопливую игру, — тебя ведь это заводит? — он не возражал и целовал ее, — правда? — она томно вскинула ногу в воздух, — так же, как меня, или сильнее?

Головы на пиках, кровь, впитавшаяся в подошвы сапог до стелек, боль и голод, вши и чесотка… Ревиар усмехнулся, отрываясь от ее тела и потягиваясь.

— Эттиги, госпожа страсти, пока на войне не появляются сестры вроде тебя, она настолько отвратительна, что…

— Но ты все равно любишь все это, — она обвела блестящими возбужденными глазами обстановку, — я знаю, тебе милее, когда женщина снимает с груди кольчугу, а не шелка…

— …а под кольчугой подкольчужник.

— А под ним? — Этельгунда изогнулась, приникая с жадным поцелуем к его груди и понемногу спукаясь ниже.

— А под ним — провонявшая потом застиранная в лоскуты рубашка. Краденная…

— Гад!

Полководец не стал возражать. Этельгунда довольно взвизгнула, шутливо сопротивляясь его внезапно вспыхнувшей напористости.

Гибкая, стройная, но очень сильная. Смелая, нетерпеливая, страстная… ее характер, ее стальной, цепкий взгляд, который красавица могла в любой миг превратить в пустой, глуповатый и отрешенный.… Этельгунда Белокурая, как и сестры по оружию, с достоинством, хотя и не без греха, несла бремя своего звания.

Шутила, играла, дразнила, зная, что способна за себя постоять. Она, Этельгунда Белокурая, та, которую боялись, та, что перешла единственная изо всей семьи на сторону Элдойра — та, что перебила всех оставшихся верными Югу.… Которая способна отказать любому, которой никто отказать не может.

Воительницы. Засыпая поздно ночью, Ревиар задумался о них. Сцепив руки за головой, он смотрел на еще тлеющий огонь в очаге, и слушал мерное сопение Этельгунды на своем плече. Ревиар думал о своей дочери, и о том, что за будущее ее ждет.

Он все же надеялся, что Мила передумает.

Комментарий к Паломники

найна таро - почтенны предки (приветствие)

========== Враги врагов ==========

Пять дней, пережидая налетевшие шторма, отряды Ревиара, княгини и оборотней ждали, когда закончится распутица, и восстановятся дороги. Сальбуния была всего лишь в тридцати пяти верстах от лагеря, но это расстояние было теперь покрыто расползающейся грязью, глиной и навозом многочисленных стад степных туров. Через пять дней, когда для полководца стало очевидно, что дороги восстановятся нескоро, он принял решение двигаться в обход вдоль гор, намереваясь твердо отбить южную жемчужину Лунных Долов — Сальбунию.

Здесь жили племена и народы южан, которые отличались поразительным равнодушием к намерениям Союза захватить Элдойр. Множество малых народов и всевозможных полукровок, занимались скотоводством, земледелием, постоянно боролись с бурями, приходящими с моря, и с засухами, идущими от восточных степей. Благодаря древней оросительной системе маленьких каналов и плотного слоя глины в почве, это местным жителям вполне удавалось. Каждые пятьдесят лет зеленые насаждения — поля, фруктовые сады, виноградники — продвигались на юго-восток еще на два десятка верст, и это было большим достижением.

Вместе с ландшафтом медленно, но неумолимо менялась и погода — становилось более влажно, уменьшилось количество ядовитых змей, вовсе пропали крупные зеленые ящерицы — на них теперь охотились домашние кошки. Держались лишь северные Долы, но и здесь среди полей нет-нет да появлялись одинокие домишки, отвоевывая у буйства природы кусочек земли.

Ревиар не желал ехать через селения здешних обитателей, но выбора у него не было — села и хутора тесно облепляли тракт — единственный мощенный камнем путь до Сальбунии.

— Еще неделя без единой стычки — и они поднимут бунт, — буднично пробормотала Этельгунда Белокурая, отламывая кусок от лепешки, и скармливая ее на ходу своей лошади, — эй, шакальи сыны! Пустобрехи! Шевелите окорочками, два часа до привала!

Оборотни злобно ворчали на воительницу, но спорить с ней мало кто решался: уже несколько наглых волков получили от южанки по лбу. Этельгунда была весьма скора на расправу.

Очередной привал был встречен отсутствием зерна и почти иссякшими запасами пива. Местное пиво было настолько не по нраву воинам, что даже в жаркий полдень они предпочитали обходиться водой. Стан изнемогал от жары. Несмотря на приятный свежий ветер, дующий откуда-то с гор, с запада, солнце пекло невыносимо. На привале единственным местом, где можно было освежиться, была оросительная канава — но конечно, никто этого проезжавшим воинам позволять не собирался: воду здесь берегли.

По состоянию канав можно было судить о лени или трудолюбии его владельца: на многих виднелись отметины, соответствующие нужному количеству воды, многочисленные плотины, ровные края. А другие, напротив, заросли камышом, осотом и жгущей крапивой, и там водились лягушки, а то и рыба.

Мила жарой не тяготилась. Отчего-то настроение у нее было просто прекрасное, словно за спиной появились невидимые крылья. Она подавала отцу и его гостям чай, слушала проповеди уставшего войскового святителя, собирала лекарственные травы, которые встречала по пути. Тяготы походной жизни вдруг перестали для нее существовать: первая эйфория от привычки к малому охватила воительницу. Она довольствовалась тем, что ей доставалось из пайка, спать привыкла в одежде и не различала, черствый ли хлеб.