Осколки (СИ) - Загорская Наташа. Страница 71

Рейджену показалось, что он видел воочию, как отлетает душа пасынка Дорины. Прозрачным сгустком она отделилась от искривленных в гримасе боли губ, зависла в том густом киселе, в который превратился воздух, на одно короткое мгновение, и стала растворяться в разлитой вокруг магической энергии.

А агритт полыхал. Он словно горел, испуская настолько яркое пламя, что было больно глазам. Алая дымка внутри прозрачного камня больше не пульсировала, она наливалась цветом, все больше и больше…

Призрачная шиисса отмерла. Она не могла говорить — призраки вообще не умеют этого делать — но все еще сохранила память и разум. Дочь древнего княжеского рода некромантов первой поняла, что происходит. И, не желая, терять преимущество, попыталась добраться до ведьмы. У той все еще оставался второй кинжал — тот, которым она убила Дарэю и теперь сжимала в руках с такой силой, что костяшки ее пальцев посинели от напряжения.

Призрачная шиисса не успела.

Агритт не выдержал. Разлетелся на тысячи сверкающих осколков, осыпая и Анну, что все еще сидела подле алтаря, и Рейджена, который тоже рванул к Орин. Алая вспышка ослепила всех. Магия, вырвавшаяся из агритта, полыхала, словно зарево заката. Это сияние настигло призрака в полете. Звук, что испустила проклятая дочь древнего рода, нельзя было назвать криком. Его вообще никак нельзя было назвать. Он резанул по ушам, оглушая, вызывая непроизвольную дрожь по телу, заставляя задохнуться от боли и ненависти.

Призрачная шиисса растворилась в ярком сиянии. Воздух зазвенел, завибрировал, запульсировал от напряжения, а потом…

Это было похоже на взрыв. Беззвучный хлопок такой силы, что взметнулось вверх пламя висящих на стенах факелов, с потолка посыпалась мелкая крошка, а алтарь… огромная каменная глыба, раскололся на несколько частей. И они осыпались на пол, поднимая клубы пыли.

Анна зажмурилась и для верности еще закрыла руками глаза. Уши болели, сердце колотилось с такой скоростью, что, казалось, еще немного, и оно выскочит из груди. Было страшно. Она молилась о том, чтобы не оказаться погребенной под грудой камней, но отодвинуться даже не подумала.

Девушка не знала, что произошло дальше. Стало тихо. Анна боялась даже дышать, ей казалось, что если она вздохнет, то упадет замертво на каменные плиты пола и больше уже никогда не поднимется. Глаза открывать было еще страшнее.

И вдруг…

Хрип. Протяжный. Неестественный. Совершенно неуместный во всей этой напряженной тишине.

Анна распахнула глаза.

Орин ШиМаро медленно оседала на каменный пол, держась обеими руками за рукоять торчавшего из груди клинка. Рядом с ней стоял Рейджен. Он просто стоял и смотрел, как умирает ведьма, сраженная его рукой. Тело Орин коснулось пола. Тонкая белая рука, все еще сжимающая ритуальный кинжал с черным камнем, безвольно обвисла. Клинок выпал.

То, что произошло дальше, Анна никак не могла объяснить. Она даже не поняла, что толкнуло ее на этот поступок. Не соображала, что делает, словно смотрела на себя со стороны, как уже было сегодня. Только в этот раз она не лежала на месте жертвы, а встала на ноги. Пошатываясь и хватаясь рукой за обломки каменного алтаря, путаясь в юбках и то и дело, спотыкаясь, приблизилась к Рейджену и лежащей у его ног умирающей ведьме.

Орин все еще дышала. Одна рука ее была прижата к груди, видимо, она хотела вытащить сталь из своего тела, но не получалось — тонкие пальцы были изрезаны до крови.

Анна не знала, зачем она это сделала. Не понимала. Не отдавала себе отчета. Ей даже показалось, что на миг ее тело занял кто-то другой. Потому что иначе как можно было объяснить то, что она, ухватившись одной рукой за Рейджена, наклонилась и подняла довольно увесистый камень. Все еще держась за мужчину, сделала шаг в сторону и изо всех сил саданула обломком алтаря по камню на навершии клинка.

С болезненным удовольствием, Анна отметила, что он рассыпался на осколки. Темная дымка, манившая ее к себе чуть ранее, вырвалась на волю. Взметнулась к потолку и тут же рассеялась. От проклятых близнецов рода Вандоров ничего не сталось.

Это было последнее, что Анна запомнила. Перед глазами у нее потемнело, ноги ослабли, и она стала падать…

Глава 23

Анне снилось лето. То самое лето, когда ей было всего лет десять, и еще была жива матушка, и старший брат. И отец ее, шиисс ШиВар, все еще был молод и полон сил. Она знала, что это сон. Знала, что те времена никогда больше не вернутся, что нет на всем свете силы, способной повернуть время вспять. Но не могла заставить себя не помнить.

Это было счастливое время. Беззаботное. Наполненное солнцем и смехом. И всякими глупостями.

То лето запомнилось Анне именно этим: счастьем, смехом и солнцем. Когда позволяла погода, шиисса ШиВар приказывала накрывать к чаю в саду. Там, в окружении плодовых деревьев, затерялась старая беседка. Она знавала лучшие времена и требовала починки. Матушка не раз уже сетовала на то, что колонны, поддерживающие крышу пооблупились, а плиты, которыми был устлан пол пришли в негодность. Но она все равно приказывала слугам — а тогда у них еще были слуги — убираться внутри, выметать сор, обрезать дикий виноград, что оплетал эти самые колонны и крышу.

И они собирались там всей семьей, а матушка сама разливала чай. Ворчала на супруга по поводу и без, бесполезно пыталась привлечь к порядку своих отпрысков.

В густом переплетении ветвей винограда роились пчелы. Анна их жутко боялась, а ее старший брат все время норовил отыскать в этих зарослях гусениц или каких-нибудь жучков, чтобы запустить их в волосы или за шиворот своей младшей сестренке или подложить в тарелку. Анна визжала, отряхивалась, плакала и тут же норовила отомстить обидчику, придумав для него какую-нибудь каверзу.

Какие же счастливые это были времена. Самые счастливые в ее жизни. Только вот она этого тогда не понимала. Не ценила.

— Дети, — восклицала шиисса ШиВар, уставшая от возни своих отпрысков, их криков и визгов, — хватит вести себя неподобающе. Вы не крестьянские выродки, а благородные шииссы.

— Оставьте их, дорогая, — лениво отзывался шиисс ШиВар, ее супруг, — когда еще вести себя подобным образом, как не в десять лет. Пусть резвятся, лучше спать будут.

— Ах, — картинно закатывала глаза матушка, — что вы такое говорите, супруг мой. Это неподобающе. Вон, посмотрите, у Анны уже весь подол выпачкан в земле, а прическа растрепалась. Да и этот румянец… нет, нет и нет — все это в высшей степени прискорбно.

— Ей десять лет, драгоценная моя супруга, — добродушно усмехался отец. — Успеется еще. И прически, и наряды, и благонравное поведение. А теперь, посмотрите, как она счастлива.

Анна распахнула глаза и тут же снова зажмурилась. Ей на миг показалось, что она вернулась туда, в свое счастливое и беззаботное детство, когда самым большим разочарованием в жизни было обнаружить в чашке с чаем упитанного слизняка или получить нагоняй от матушки за оторванные оборки на платье.

Но те времена давно прошли. Канули в прошлое и почти совсем уже забылись. Лишь изредка память подкидывала ей вот такие сюрпризы. Тяжело вздохнув, Анна снова приоткрыла глаза, чтобы тут же распахнуть их вовсе.

Она не узнала комнату, в которой находилась. Яркий свет, исходящий от незашторенного окна, резал глаза, во рту ощущалась сухость. Но это были единственные неудобства. В остальном же, она чувствовала себя на удивление отдохнувшей, выспавшейся. У нее ничего не болело, ничего не напоминало того, что произошло…

Анна нахмурилась, оглядываясь. Она помнила все, что случилось до ее обморока. Все, кроме того, как она оказалась в этой комнате и что это за комната.

Небольшое помещение, стены оббиты деревянными панелями. Из мебели только узкая кровать, засланная простым постельным бельем, чистым, но не изысканным, да и пахло оно — Анна принюхалась — обычным мылом; стол и стул у окна, небольшой гардероб, в углу за шторкой, скорее всего, находился таз с водой. Вот и вся обстановка.