А теперь держи меня (СИ) - Angel-of-Death. Страница 58

— Сначала морфин, — не отступает Иркутский.

Лицо сестры холодное, безразличное и пугающее. С таким видом она даже не задумается, перед тем, как выстрелить. И мне вдруг становится страшно. То ли из-за рук Матвея, которые всё ещё сжимают мою шею, то ли из-за сестры, то ли из-за бездействия Шторма.

Маша неожиданно кривится. Поднимает свободную руку, показывая пузырёк с морфином, даже не задумываясь, бросает его парню. Взяла его из сумки? Как узнала, где он находится? Иркутский отпускает меня и неловко ловит лекарства.

— С ума сошла? Хрена с два он у меня… — возмущается Егор, но Маша переводит пистолет на Штормова, и тот замолкает.

— Морфин останется у Иркутского, — приказным тоном говорит сестра. — А ты, — смотрит на Матвея. — Ещё раз хоть пальцем тронешь Соню, получишь пулю. Усёк?

— Усёк, — хрипит парень.

— Вот и отлично, — опускает оружие и ставит на предохранитель. — Вам лучше отдохнуть, вечером уезжаем.

С этими словами она возвращается на кухню, оставляя нас всех в недоумении переглядываться. Да что с ней такое? Её будто подменили. От скромной доброй сестрицы не осталось и следа…

51

Katy Hudson — My Own Monster

— Ты в порядке? — Егор дотрагивается до моего плеча, но я одёргиваю его руки.

Пусть отойдёт, перестанет нарушать личное пространство, вообще забудет о моём существовании. А уж тем более прекратит смотреть на меня таким беспомощным и виноватым взглядом, словно нашкодившая собака.

Прикасаюсь к шее, сжимаю её прямо в том месте, где совсем недавно пальцы Матвея душили меня, и вдруг ощущаю невыносимую тошноту. Отголосок боли, раздирающий не только кожу, но и лёгкие, всё ещё блуждает по телу, словно неспокойная волна. Иркутский протискивается мимо нас, скрываясь в ванной, и все мы прекрасно понимаем, чем он там будет заниматься. Возьмёт шприцы, вколет себе в вену морфин и захлебнётся в кайфе.

Егор злится. Он чертыхается, со всей силы ударяет кулаком стену, отходит от меня, словно собираясь пойти к Матвею и отобрать пузырёк, затем разворачивается и возвращается.

— Соня, — сквозь зубы выдавливает Шторм.

Парень хочет, чтобы я посмотрела на него, взглянула в эти дьявольские голубые глаза, почувствовала свою вину. Я ведь отдала в руки Матвея лекарства, я сама…

— Соня, — уже настойчивее.

— Что? — шиплю я, вскидывая голову.

Глаза начинают щипать из-за подступающих слёз, горло сдавливают тиски, и я не могу дышать. Сипло втягиваю воздух, так сильно сжимая челюсть, что скрипят зубы. Хочу убежать, но некуда. На кухне Маша и Таран, в ванной Иркутский, комната слишком огромная, чтобы прятаться в ней.

— Ты в порядке? — повторяет вопрос, убирая с моего лица волосы.

— Всё нормально, — хрипло бормочу я, смотря куда угодно, только не на Егора.

Сглатываю — больно. Словно громадная гематома окутывает горло, кадык, голосовые связки, всё, до чего только может добраться. Не думала, что чужие руки, сдавливающие шею, могут быть настолько грубыми. Хотя, о чём я? Когда тебя хотят прикончить, нежности проявлять уж точно не станут.

Шторм притягивает меня к себе, обнимая, и я утыкаюсь носом в его широкую обнажённую грудь, сдерживая себя, чтобы не разреветься. Парень гладит мою спину, успокаивая, и через несколько минут мне становится легче. Я не плачу, и это огромное достижение. Мне нельзя быть слабой, нельзя показывать всем, что меня можно задеть или обидеть. Я должна быть сильной. Я должна…

— Он больше не подойдёт к тебе, — обещает Егор. — Никогда. Я клянусь.

Киваю. Почему-то верю этим пустым словам, хотя несколько минут назад Штормов просто стоял и мялся, когда ледяные пальцы Иркутского перекрывали мне кислород. Я хотела, чтобы Егор защитил меня, вступился, заставил Матвея остановиться, но…

Я отстраняюсь от него и отступаю. Зачем-то натягиваю футболку ниже, чтобы прикрыться, и, не смотря на Шторма, скрываюсь в комнате. Быстро надеваю джинсы, но возвращаться на кухню не спешу. Слышу голоса, стоки чашек о стол, закипающий чайник. Не хочу идти к остальным и видеть их хмурые жестокие лица, но если останусь в одиночестве ещё хотя бы на пару минут, то точно разревусь. А это последнее, что мне сейчас нужно.

— Как всё прошло? — спрашивает Егор прямо в тот момент, когда я выхожу в коридор.

Никто не отвечает. Я пересекаю порог кухни и подхожу к подоконнику. Достаю из пачки последнюю сигарету, прикуриваю. Пальцы дрожат, и я с такой силой сжимаю фильтр, что он сминается. Дым ударяет в нос — я морщусь, чуть закашливаясь, и шумно выдыхаю. Горло саднит. Скорее всего, на шее останутся синяки.

— Рассказывать собираетесь? — начинает раздражаться Штормов, не собираясь мириться их молчанием.

— Ну, в общем… — начинает Андрей, но осекается под предостерегающим взглядом Маши.

— Не твоё дело, — тихо и холодно отзывается сестра, наливая в кружку кипяток. — Главное, что всё обошлось, и мы живы. Остальное тебя не касается.

Небрежно бросает пакетик в воду, звенит ложкой, отворачивается от меня. Успеваю заметить на её виске под волосами какой-то порез, который девушка тщательны пытается прикрыть прядями.

— В смысле, блять? — возмущается Штормов. — Мы сорвались с места, когда узнали, что тебя похитили. Ждём тут, переживаем. Иркутский вообще согласился помочь ради наркоты, и это ещё не моё дело? Всё, что касается Арчи, наше дело. Каждого из нас. Ясно?

Маша поднимает взгляд и исподлобья смотрит на Штормова. Медлит.

— Да, смотрю, не особо-то и переживали.

Намекает на наш с Егором секс? Становится неприятно, и мне хочется возмутиться, сказать что-нибудь обидное или же просто упрекнуть сестру в отвратительном поведении, но я молчу, потому что боюсь своего хриплого дрожащего голоса. Пальцы всё ещё трясутся — я прикусываю фильтр зубами и прячу руки за спиной, заламывая их.

— Слышь, — кривится Егор.

— Слышу, — огрызается. Смотрит на пистолет, лежащий на столешнице, но не прикасается к нему. — Я серьёзно. Они меня вытащили, теперь всё в порядке. Вечером сядем в машины и свалим отсюда, пока нас не нашли.

— Ты мне тут мозги не пудри, — продолжает злиться Штормов. — Вообще какая-то мутная тема с твоим похищением. И Матвей каким-то чудом единственный, кто смог помочь? Чушь это полная, — сплёвывает, проводит рукой по волосам. — Жопой чую, что темните. Может, вовсе и не было никакого похищения, а? Кто тебя так уделал? — поворачивается к Андрею, но тот лишь отводит взгляд в сторону.

Молчит. Маша тоже никак не реагирует на выпады Штормова, а мне вдруг становится так невыносимо слушать все эти пререкания и крики, что я не выдерживаю, пересекаю кухню, протискиваюсь мимо Егора и выхожу в коридор. Комната, балкон. Утренняя прохлада и последняя сигарета в дрожащих пальцах.

Их голоса слышны даже снаружи — окно кухни распахнуто и находятся справа от балкона. Сжимаю пальцами перила, сплёвываю недокуренную сигарету — та летит вниз, разбиваясь об асфальт, — и закрываю уши руками, чтобы избавиться от звуков этого гнилого мира.

А они всё кричат и кричат. Спорят. Пытаются что-то доказать, словно маленькие дети. Нет. Будто родители, ссорящиеся друг с другом, пока их ребёнок спит. И слушать их невыносимо. Так и хочется ворваться на кухню и закричать, заставить их успокоиться, прекратить.

Чья-то рука ложится мне на спину, и я вздрагиваю. Медленно оборачиваюсь — Егор. Никто больше не кричит, но их голоса всё ещё пульсируют эхом по моему сознанию. Хочется схватить их, вырвать, раздавить, но они, как извивающийся червяк, проскальзывают сквозь пальцы и сбегают от меня.

— Как ты? — спрашивает Шторм, убирая руку.

Как я? Меня пытались задушить, сигареты закончились, нервы на пределе. Видимо, состояние у меня так себе.

— Нормально.

— Так и не рассказали, — парень сплёвывает с балкона, и его слюни стремительно летят вниз. — Темнят чё-то. Не нравится мне это.

Ничего не отвечаю. Мне вообще всё равно, чем они там занимались ночью и как именно вытаскивали Машу из лап шестёрок Арчи. Ничего не хочу знать.