Машина пробуждения - Эдисон Дэвид. Страница 26

Если бы увлеченность Пурити самоубийствами была единственным тревожным звоночком, раздавшимся с того момента, как был оглашен Указ, приведший к заточению знати, если бы их матери и отцы, заседавшие в Круге Невоспетых, не обнаружили Оружия… Считалось непреложным фактом, что Смерть приходит лишь к Умирающим – очень старым или слишком изможденным, чьи души соответствуют критериям какого-то космического уравнения. Это и в самом деле было так, пока Круг не обзавелся Оружием – каким-то инструментом или же тайным знанием, позволявшим Истинную Смерть кому угодно. И они не преминули пустить его в ход. Уже дважды в Круге вспыхивали войны, и дважды же его ряды редели. Где бы ни прятался сейчас Ффлэн, князь наверняка придет в бешенство, если узнает, что те самые аристократы, которых он пытался защитить, осквернили священный догмат, что он был обязан оберегать. Ириит. Кто мог представить, что Истинная Смерть однажды превратится в инструмент в руках Невоспетых владык и владычиц? Всему причиной было их отчаяние от того, что они стали теперь просто туристической достопримечательностью. Для знати Неоглашенград был не более чем игровой площадкой, а вовсе не смыслом жизни.

Лизхен снова откашлялась, пытаясь усмирить свои мысли и переключить их со столь скорбной темы – к примеру, хоть на теплый свет, исходящий от с умом расставленных ламп.

– Ой, я такую сцену сегодня видела, – забросила она наживку. Три ее спутницы посмотрели на нее с неподдельным интересом, и Лизхен продолжила: – Этим утром мы пировали с герцогом Эйтцгардом и его семьей – для нас стало традицией собираться раз в две недели, хотя папеньке и приходится потом в два раза дольше добираться до своего офиса в Пти-Малайзон. – Лизхен помедлила, красуясь; она никогда не упускала случая напомнить, что ее отец был лордом-сенатором. Рассказчица улыбнулась, демонстрируя идеально белые зубы. – Так вот, Рауэлла Эйтцгард надела к столу коротенькое сиреневое платьице.

– Сиреневое, говоришь? – Нини взяла кусочек розового сахара и совершенно по-кошачьи лизнула его.

– Именно. С очаровательными застежками из красно-коричневых костей. Полагаю, вам оно знакомо.

– Неужели оно? – Ноно напустила на себя скучающий вид.

– Ага, – кивнула Лизхен. – То самое, что она надевала во время бранча^[12] в канун Княжьего Дня, а ведь это было всего лишь четыре дня назад.

Пурити Клу приподняла бровь, услышав, на чем именно в своем рассказе сделала ударение Лизхен.

– Не может быть… с бранча в канун Княжьего Дня, уверена?

Пурити нервозно хихикнула, но смех не мог разогнать ее тревогу. Нини и Ноно подались вперед, и их одинаковые носики расширили ноздри в предвкушении скандала. Лица Нини коснулась едва заметная улыбка.

– Говорю же: то самое. – Лизхен прикусила губку в наигранном сочувствии.

– Ну и ну! – вздохнула Нини, но в голосе ее не было ни намека на удивление.

– Какая жалость! – Ноно была столь же неискренна, как и ее сестра.

– Лизхен, а ты точно уверена? – усомнилась Пурити. – Быть может, ты видела на ней это сиреневое платье три недели назад, во время чаепития после званого ужина в День Круга Невоспетых? – Она помолчала. – Не хотелось бы делать поспешных выводов, особенно после той неразберихи с бедняжкой Линди Бокс.

Лизхен фыркнула:

– Та ошибка, Пурити, была совершенно понятной, и ты знаешь это не хуже, чем я. Подумаешь, поспешили в отправлении своего правосудия на недельку или чуть больше, так какая разница? Боксы всегда славились вопиющим неприятием существующих норм, и Линди все равно рано или поздно ждала бы такая судьба.

– Да, Лизхен, думаю, так бы оно и было.

– Рауэлла Эйтцгард! – воскликнула Нини Лейбович, придав голосу едва ли половинную ноту подлинного сочувствия; ее инструмент, позволявший разыгрывать ложное беспокойство, не могла не заметить Пурити, совсем расстроился, впрочем, Клу списала это на долгое отсутствие практики.

– Боюсь, что так. Но все же: Пурити, ты самая умная из нас четверых, ты-то должна понимать ценность приличий и необходимость их придерживаться. Ох, я знаю, ты ведь всегда была так близка с бедняжкой Рау и ее сестрой, но, осмелюсь сказать, тебе придется в ближайшие пару дней окружить заботой Бриндл Эйтцгард.

Пурити Клу кивнула, не подавая виду, что не имеет и малейшего понятия, о ком говорят Лизхен и близнецы. Рау? Бриндл? Единственным, кого Пурити помнила из Эйтцгардов, была старая кошелка Дрюэсса, Убитая еще в первую волну, вскоре после оглашения Указа об обществе. Просить объяснений было рискованно – с тем же успехом она могла бы заявиться на встречу в кринолиновой юбке с меховой накидкой из шкуры своего мастифа – ее подруги ни при каких условиях не допустят наличия даже намека на слабость в их коллективной броне. Способность признать собственные недостатки оказалась самым скверным товаром в последнее время, что было не очень-то на руку Пурити, но она не дожила бы до зрелых лет в окружении Последнего Двора, если бы не научилась десятками разных способов скрывать свою дырявую на лица, имена и события общественной важности память.

Пурити вздохнула. Это был величественный и тяжелый вздох, способный значить сотню различных забот и важных мыслей для того, кто пытался найти слабину в ее доспехах. «Какое праздничное уныние», – подумала она.

– Рауэлла была отвратительным игроком в карты, – борясь с апатией, произнесла Пурити. – Я буду скучать по ее вечным проигрышам. Какое-то время, во всяком случае. Кстати, а мы до сих пор прячем части тел, чтобы оттянуть возвращение?

– Была? – с наслаждением протянула Ноно. – Неужели наша Пурити наконец распробовала вкус крови?

– Правосудия, – поправили Лизхен и Пурити одновременно, как Клу и планировала.

– Ты, конечно же, понимаешь, что это значит, Ноно, – продолжала Лизхен. – Разумеется, мы с Рауэллой лучшие подруги, но она оступилась и нарушила правила, так ведь?

– В этом не может быть никаких сомнений, и ее следует наказать. – Пурити задумалась, не зашла ли она на этот раз в своих стремлениях выглядеть сообщницей слишком далеко. – Но…

– Так и будет, дорогуша. Сама знаешь, что говорит на эту тему Круг: «Когда мы ломаем собственные устои, мы ломаем собственные шеи». Уж лучше мы по-нашему, по-девичьи уладим эту проблему с должной деликатностью, чем позволим нашим родителям приговорить бедняжку к Смерти.

Пурити была уверена в том, что барон Клу не даст и двух грязных за информацию о том, как одевается Рауэлла Эйтцгард… кем бы она ни была. И уж совершенно точно ему и в голову не пришло бы причинять вред юной барышне только потому, что та надела то же самое платье, что и четыре дня назад. Какими бы ни были жестокими он и другие главы домов, Пурити с трудом могла себе представить, что хоть одного из них модная инквизиция Лизхен интересует как-то иначе, нежели простое развлечение их дочерей.

Более вероятно, что сейчас они спорили о том, как остановить затесавшегося в их ряды непримиримого Убийцу. Было очевидно, что именно мятежный член Круга Убивает слуг в северных подвалах Безумия Дендритов. Трусливые мерзавцы – все, кроме ее отца, разумеется (и Пурити полагала, что мнение это проистекает не единственно из дочерней любви), – даже с какой-то чрезмерной радостью и в больших количествах Приканчивали друг дружку, но стоило одному ублюдку сорваться в свободное плавание и Убить парочку благородных и нескольких конюших, как весь Круг вдруг уткнул взгляды в мысы своих сапог и оказался не способен ни на что, кроме беспомощного блеяния.

Слуга принес поднос сандвичей с хладогурцом, украшенных ломтиками мусорной дыни и цитрусовых, произраставших в буйных садах под Куполом, и девушки, отложив свое вышивание, приступили к полднику. Дальнейшие разговоры оказались под запретом до той минуты, когда хозяйка взмахом руки прикажет своему слуге унести тарелки.

Пурити погрузилась в размышления и осторожно надкусила треугольный сандвич. Перерождение через смерть можно было даже не рассматривать, хотя признать подобное оказалось нелегко. Все усилия, направленные в это русло, были тщетны. И способа покинуть это место, не покидая тела, также не существовало: Купол был надежно запечатан князем. Заклинатели нанесли свои чары на каждый возможный выход – колдовская филигрань покрывала даже вентиляционные шахты, а верные Ффлэну преторианцы стояли на страже практически в каждом коридоре. В их присутствии не было серьезной необходимости, но князю, очевидно, хотелось иметь для заточенных под Куполом во имя их собственной безопасности аристократов постоянное напоминание о силе Указа. Купол был загерметизирован – слуги, Круг и благородные семьи делили плен. Но теперь кто-то из них пошел против общества и обладал при этом Оружием.