Машина пробуждения - Эдисон Дэвид. Страница 32

– Чудесно, – остановила его она взмахом руки. Если слова хоть как-то и задели ее, маркиза не подала виду. Лалловё поднесла сломанное устройство к самому носу отца и с нажимом произнесла: – А теперь говори, что это?

– Эта штучка, куколка, называется вивизистор и производит электрический ток за счет медленной смерти заточенного внутри существа.

– Ты назвал его предназначение. Вивизистор, – покатала она новое слово на языке. – Но в чем его смысл?

– В чем смысл извлечения энергии из жизни? Ох, куколка, ты задаешь толковые вопросы, да только не в том порядке. Ты должна бы терзаться страхом, а тобой руководит одно лишь честолюбие, и меня это сильно тревожит, ведь если ты не испытываешь должного чувства сейчас, то испытаешь его в конце, когда будет уже слишком поздно… и это разбивает мое никчемное сердце.

Тэму показалось, что старик не кривит душой. Во всяком случае, выглядел тот так, будто говорит искренне.

– Не делай вид, будто вдруг решил сотрудничать, папа, – процедила Лалловё сквозь зубы, – через это мы уже с тобой проходили. Батарейка – это только батарейка, и не важно, каким именно образом она генерирует ток. За этим твоим «вивизистором» стоит нечто большее, нежели обычное электричество, и я хочу знать, в чем дело.

– «Хочу, хочу, хочу». В этом вся ты. Надо думать, в том есть и моя вина, ведь я так и не сумел с должным смирением объяснить ей, что значит родить дитя человеческое.

Он набрал воздуха, собираясь продолжить, но дочь лишила его такой возможности.

От третьей пощечины у Лалловё онемела рука, и в этот раз Хинто Тьюи уже не так быстро поднял голову. А когда ему это все-таки удалось, они встретились взглядами, в которых читалось, что ни один не собирается уступать и дюйма своей земли.

– Полегчало? – с очень мягкими интонациями в голосе произнес он. – Причиняя боль мне, ты временно снимаешь с себя тяжесть собственных страданий, так ведь, моя драгоценная малышка? Если так, то я готов висеть тут хоть целую вечность.

Лалловё выругалась на языке фей, и птичья трель ее брани отразилась от стен.

– Зачем ты истязаешь меня?! – требовательно воскликнула она, и голос по-детски задрожал, словно она снова стала той девочкой, которой когда-то была. – И где мама нашла эту штуку?

Хинто Тьюи обвел взглядом свое изрезанное тело. Он даже пытался пожать плечами, но этого не позволили ему изможденные мышцы.

– Должно быть, все дело в том, что я ужасный отец. – В его запавших глазах стояли слезы, когда он смотрел на Лалловё и видел будущее, полное утрат, – и тогда он сломался, поскольку просто не мог отказать дочери в ее желаниях. – Твоя мать открыла эту технологию десятки лет назад, незадолго до того, как начались проблемы со Смертью. – Хинто знал, что хоть его девочка и купится на подобный жест смирения, но вряд ли позволит далеко увести себя от сути вопроса. – Вот только зачем пусть даже самая безумная из фей добровольно согласилась превратить себя в подобное чудовище – тут меня не спрашивай.

Верная себе во всем, Лалловё лишь надавила на него сильнее.

– «Проблемы со Смертью». Стало быть, ты знаешь о них, так? Глупый вопрос, ведь всякий, кто еще не выжил из ума, не мог не заметить, что поток Умирающих, маршировавших по улицам Неоглашенграда, прирастал день ото дня. Жаль, никому не было дела до наэлектризованной атмосферы отчаяния и безразличия, повисшей над городом.

Хинто хранил молчание, хотя лицо его и было искажено скорбью.

Лалловё вдавила ноготь в тонкую кожу над ключицей отца, пуская кровь.

– Я знаю, что тебе известно куда больше, чем ты говоришь, только не понимаю почему? Почему ты знаешь так много, папочка? Наверное, тебе рассказала мама – давно, до того, как ты бросил нас?

Отвечая, отец опустил взгляд, рассматривая собственную кровь – засохшую и свежую.

– У меня не было ненависти к твоей матери, Лалловё. И я не желал ей зла. К тому же причиненный ей вред распространился бы не на одну только Цикатрикс. Прошу, убивай меня каждый день, только обещай, что, когда придет время, ты спасешься.

Она не обещала ему ничего, кроме одной только боли, и сдержала свое слово. Старик взвыл.

– Ты кое-что упускаешь. – Лалловё погладила его усы, старательно изображая заботу. – Можешь держать в тайне свои источники, если предпочитаешь кричать, а не петь, но ты все равно расскажешь мне все, что знаешь об этих устройствах. И покончим с этим.

– Вивизистор сочетает несколько колдовских дисциплин и технологии, которые, вообще-то, не должны быть совместимы, и это если не вспоминать о наложенных на устройство заклинаниях. Тебе бы стоило помедитировать и подумать о том, какие последствия влечет за собой подобный союз.

– Может быть, так и поступлю, но сейчас я бы предпочла, чтобы мой папочка закончил рассказывать начатую им сказку на ночь. – Маркиза вычистила из-под ногтей кусочки его кожи.

Хинто горестно вздохнул, словно все его жизненные силы стекли в яму у него под ногами.

– Ничего иного от своей драгоценной дочурки я и не ожидал. Если я скажу тебе, что открытие Цикатрикс не столько зависит от смешения волшебства с наукой, сколько от совмещения достижений различных миров – множества вселенных, – то ты, может быть, начнешь хоть немножко осознавать ценность своего испорченного вивизистора.

– Мама работает с технологиями сразу нескольких реальностей? – Лалловё изумленно распахнула глаза. – И у нее получается?

Хинто едва заметно кивнул.

– Да, множества реальностей. Успешно ли? Что ж, в данном случае ответ, как всегда, зависит от того, что ты вкладываешь в это понятие.

– Ох, папа, – выдохнула маркиза, пытаясь представить себе всю сложность удачного копирования и объединения технологий, используемых в разных мирах.

Техника, созданная в одной реальности, редко продолжала работать, оказавшись в другой, а с конфликтующими магическими системами дела обстояли и того хуже. Синкретические инновации всегда были не более чем предметом сказок.

– Твоя мать… – Голос старика был хриплым. – Тебе не обязательно становиться такой же, как она, Лолли. Возможное будущее столь же разнообразно, как и солнца, освещающие различные небеса. Даже Цикатрикс была когда-то прекрасна, словно поле нарциссов. Ты же помнишь ее такой, верно? До всех этих шрамов. До того, как она сошла с ума и поменяла имя. До того, как внедрила в собственное тело вивизисторы.

Лалловё отвернулась, когда ее лицо горестно скривилось.

– Ох-ох-ох… – На сей раз слезы навернулись уже на ее глаза.

– Думаю, ты представляешь себе, какие проблемы сулят подобные достижения.

Лалловё заломила руки, представив себе, как мать запихивает в свое тело столь отвратительные штуковины, как эти вивизисторы.

– Ох, – повторила она себе под нос. – Ох, мама, что же ты наделала?

– Лолли… – начал было Хинто Тьюи, осмелившись надеяться, что ему наконец удалось пробиться через выстроенную маркизой защиту и дотянуться до той девочки, которую он когда-то знал.

Но Лалловё несколько раз сморгнула, расправила плечи и вновь превратилась в неприступную маркизу Теренс-де’Гис, холодную и невозмутимую. Тело королевы – вот где самое место самым могущественным технологиям и самым чудовищным извращениям. Лалловё полагала, что их внедрение сопровождалось крайне неприятными ощущениями, если правда то, что поведал ее отец. И, кажется, все еще только началось.

«Держу пари, мамины планы простираются далеко за пределы модернизации своего тела. И двойная ставка на то, что папенька в курсе подробностей».

– Тэм, подготовь семипоточный обескровливатель, – она собиралась вновь заставить отца истечь досуха.

– Госпожа?

Тэм мешкал, его останавливала неожиданно проснувшаяся человечность, которую он так долго сдерживал. Он не мог этого сделать, просто не мог. К тому же разве старик не рассказал ей обо всем, что она хотела знать? Тэм не мог так поступить, но все же был вынужден подчиниться.

– Юный мой Тэм Лин, ты, как никто другой, должен понимать, что одной только лаской птичку петь не заставишь. Пришла пора обучить ее тем мелодиям, которые мы хотели бы услышать.