Картины доисторической жизни человека (В дали времен. Том Х) - Елисеев Александр Владимирович. Страница 1

Александр Елисеев

КАРТИНЫ ДОИСТОРИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА

В дали времен

Том Х

КАРТИНЫ ДОИСТОРИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА

Я поведу свой рассказ о временах давно минувших, которых не знают ни история, ни предание, ни песни народные; я введу тебя, читатель, в мрак минувшего прошлого человечества и дам тебе маленький светоч, чтобы ты мог там осмотреться и составить себе понятие о том, как жил человек — наш далекий предок — в те времена, когда он и ликом, не только что чем другим, был не похож на своего отдаленного потомка. Тысячи поколений прошли с тех пор, как жил тот человек, которого наука назвала доисторическим или первобытным человеком.

Ты спросишь меня, вероятно, как же мы будем говорить о том, о чем мы не можем составить и понятия, когда не осталось ни одного словечка, ни одной строчки из чудного предания народного?

Да, не осталось ничего такого, по чему мы могли бы нарисовать себе образ мысли и духовную жизнь того древнего человека, но о быте его и о жизни домашней мы знаем, право, никак не менее, чем о начале нашей русской истории.

Мертва и бесплодна, по-видимому, археология: жрецы ее кажутся помешанными на страсти копаться в земле и отыскивать не клады даже, а простые черепки, камешки да кости; для этого они не церемонятся раскапывать даже такие могилы, которым память народная начисляет сотни и тысячи лет. Но как непривлекательна на вид и безынтересна археология для профана, так она становится увлекательна и бесконечно интересна для того, кто проникнет в ее цели и стремления. Археолог воскрешает перед нами того древнего человека, которого не знает не только что история, но и сами иероглифические письмена, и воскрешает его так живо и рельефно, как не может сделать того сама история. По находкам археологии — по этим черепкам, камням, обломкам и костям — мы можем не представить просто, а прочитать, как жил тот человек, который даже и видом не похож был на нас. Мало того — археолог, с помощью вспомогательных наук, каковы: геология, палеонтология и антропология, — нарисует даже общую картину жизни того первобытного человека, ту природу, которая его окружала, ту жизнь, которая кипела вокруг него; он нарисует иногда по черепу даже приблизительный портрет нашего отдаленного предка, и настолько верно, что дай Бог, чтобы мы могли представить себе так же хорошо общие физиономии египетских, ассирийских, даже греческих и римских героев, о которых так пространно трактует история.

Нашим кратким замечанием мы только указали тот путь, которым идет археология, и тот метод, каким создалась целая наука о доисторическом человеке, получившая в самое последнее время название доисторической антропологии. Эта последняя дополняет собою историю, которая не идет далее иероглифов Египта, клинообразных надписей Средней Азии и изучения исторических народов при помощи сравнительного языкознания и мифологии.

Мы постараемся теперь нарисовать картину из того периода жизни первобытного человека, который зовется эпохой неполированного камня или палеолитическим периодом каменного века [1].

^{Карта наибольшего распространения ледников в Европе в ледниковую эпоху, во время которой уже жил первобытный человек. Светлая часть карты представляет собою сплошную массу ледников, покрывавших Англию, Исландию, весь Скандинавский полуостров, большую часть России и северную часть Европы.}

Давным-давно то было, что я теперь хочу рассказать. Не было тогда еще и помину о народе русском или славянском, не было тогда в наших краях ни сел, ни городов, ни строений каких-нибудь, которые можно было бы назвать жильем человеческим, — все было пусто, мертво и необитаемо. Огромные, непроходимые, девственные леса, еще дремучее, чем тайги сибирские, тянулись не на десятки и сотни, а на целые тысячи верст.

Те леса дремучие шли от берегов моря Балтийского на западе до прибрежий Великого океана на востоке; к северу они уходили в тундры и промерзшие мшары, а на юге — где переходили в болота и степи травяные, а где кончались сыпучими песками, как на границах с пустынями Азии; местами они упирались в горы непроходимые, а порой выходили на берег морской. Огромная равнина, простирающаяся без малого тысяч на пятнадцать верст через всю Европу и Северную Азию, которую ныне так подразделили под различными наименованиями географы, была почти одним непроходимым лесным океаном, прерываемым, как островками, только мшарами, болотами да озерами, которые совершенно терялись в этой необозримой лесной заросли.

То был целый лесной мир, откуда не было выхода; только реки могучие да невысокие горы прорезали это бесконечное лесное пространство. Реки были те же, что и ныне бороздят великую Сарматско-Сибирскую низменность, но только они были в несколько раз глубже, шире и многоводнее: лесное море питало огромные речные и озерные системы. Никак не назывались эти реки и озера; никто не окрещивал звучными именами миллионы урочищ, которым в наше время даны имена; никто не называл даже целых стран, потому что их, как отдельных частей бесконечного пространства, не было вовсе; не было имени морям, потому что их не ведал человек… Весь этот лесной мир был нечто колоссальное, почти не имевшее границ, это был тот же океан, с виду мертвый и ненаселенный, но в безднах своих таивший жизнь бесконечную и разнообразную, какую едва может представить себе самая пылкая фантазия.

При взгляде на наши жалкие исчезающие леса, мы не можем себе и представить колоссального, подавляющего величия этого лесного мира, который в своих тайниках скрывал исполинское развитие жизни могучей не менее, чем жизнь океанских бездн. Только с виду этот лесной океан был безжизнен, но жил своей колоссальной жизнью независимо от жизни миллиардов существ, его населявших. Он жил сам по себе, нарождался, рос, возрастал и погибал; все периоды этой грандиозной жизни происходили в нем самом невидимо и неслышно…

^{Встреча мамонта с пещерными медведями.}

Проявление самой могучей органической жизни шло в нем наряду с процессами разрушения; из продуктов тления нарождалась новая жизнь, постоянно свежая, полная сил, крепости и здоровья. Проявлениями этой смены растительной жизни обусловилась и жизнь животная — тоже могучая, но не такая колоссальная, как жизнь растительная. Жизнь животная развивалась насчет жизни растительной, и, сообразно с этой последней, она росла или сокращалась, но всегда разнообразилась до бесконечности. Жизнь же растительная, подавляя своей колоссальностью жизнь животную, была также разнообразна, но ей не хватало той полноты, того неописуемого богатства в формах проявления и жизненной силы, которые так присущи миру животных.

^{Мускусный бык (Ovibos moschatus). Область распространения его ограничивается ныне высокими широтам. Сев. Америки (Сев. Ледовитый океан).}

Богаты и разнообразны наши леса как растительными, так и животными формами, но это разнообразие было еще полнее, когда на месте наших лесов — жалких обрывков прежнего величия — стоял великий лесной океан. Юность органической жизни, вначале сказывавшейся колоссальностью роста, с возрастом нашей планеты стала сказываться и разнообразием. Палеонтологи с удивлением рассматривают окаменевшие остатки древней первобытной могучей жизни и воссоздают точным анализом и логикой перед нашими умственными очами давно отжившие и окаменевшие уже формы той жизни, в которой скрывается и таинственное начало или происхождение человека.