Я спас ссср! том i - Вязовский Алексей. Страница 22

— Характеристики у тебя хорошие — ректор присаживается к нам — Комсомольская организация тебя хвалит.

— Еще и вот это — Солодков кладет на стол Комсомолку со статьей про меня — Я говорил с Заславским, райкомом. Они поддержали мое решение.

— Какое решение?

— Предлагаю тебе вступить в ряды Коммунистической партии Советского Союза.

Я растерялся. Вот так сразу? Стоило выйти статье в Комсомолке? Или у них разнарядка? А тут такая оказия…

— Чего молчишь? — Петровский внимательно на меня смотрит.

— Это большая честь — осторожно ответил я — Сомневаюсь, достоин ли?

— В Партии есть специальный механизм для таких сомневающихся — улыбается Солодков — Сначала комиссия на парткоме. Погоняем тебя по Уставу, другим вопросам. Потом походишь годик кандидатом. Присмотримся к тебе. Ты парень резкий, но политически грамотный, правильно понял момент с этими диссидентами и стилягами. Нам такие нужны.

— Иван Георгиевич, Михаил Васильевич вот объясните мне — решился я — Почему этих стиляг и диссидентов не разгонят органы? Ведь в центре Москвы все творится, они же выражаясь капиталистически, себе рекламу делают, новую молодежь в свои ряды вербуют.

— Думаешь, не пытались? — вздыхает Петровский — Главарей то изолировали. Но у них сетевая структура. Слышал про такую? Американские спецслужбы придумали. Сначала в Венгрии опробовали, теперь по всему миру используют. Создаются ячейки протестующих. Они связны друг с другом и вертикально и горизонтально. Потеря одной или даже нескольких ячеек не критична — структура быстро восстанавливает свою целостность. Наши математики даже обсчитывали на вычислительных машинах сколько элементов сети надо разрушить, чтобы ее гарантированно уничтожить.

— И сколько?

У Петровского на столе зазвонил телефон. Ректор встает, берет трубку.

— Да, у меня. Говорим. Парень хороший, согласен. Рекомендации дадим. Солодков и декан. Двое наших?? Не может быть! Кто родители?

Ректор, отвернувшись, шепотом ругается. Парторг хмурится. Петровский, что-то записывает в блокнот, кидает ручку в раздражении на стол.

— Да, примем меры. По комсомольской линии и вообще. Согласен, что таким не место у нас… Хорошо, до свидания.

Петровский вешает трубку, стоит, тяжело задумавшись. Я тихонько молчу.

— Ну что там Ваня, не томи — первым не выдерживает Солодков.

— Дело видишь как завертелось — мужчина садиться в кресло, трет лицо руками — В той драке — ректор кивает на газету — Двое наших студентов участвовали. Один с мехмата, второй с биофака. Первокурсники. В больнице с переломами лежат. Неужели нельзя было бить аккуратнее??

Лицо Петровского кривится как от зубной боли.

— Только сейчас выяснилось. Родители не простые, а дедушки так вообще старые партийцы. Еще Ленин принимал. Звонили из ЦК, просили принять меры. Понимаешь, какую кашу ты заварил?

Оба мужчины смотрят на меня.

— Этот нарыв все-равно бы лопнул — философски пожимаю плечами — Я так понимаю вопрос с моим вступлением наверху решен.

— Да, решен — ректор думает о чем-то своем. Непростое у него сейчас положение. И рыбку съесть и в дамки влезть. Что же мне делать с партией? В своей «прошлой» жизни я в ней состоял, но больше частью формально, для галочки. Думал сделать карьеру в школе. Завуч, потом замдиректора, директор школы. Мужчин мало, их охотно назначают на руководящие должности. Но с одним условием. Ты должен быть в партийной номенклатуре. Так на любом заводе начальник цеха — номенклатура райкома, директор — номенклатура горкома партии. Без их согласования не происходит ни одного назначения. Партийные органы контролируют движение по должностям во всей стране вплоть до Политбюро, которое сейчас называется Президиумом ЦК.

— Я согласен. Спасибо за доверие. Что от меня требуется?

— Михаил Васильевич, даст тебе образец — напишешь заявление. И учи Устав. Читай газету Правда.

— Гонять на комиссии будем жестко — продолжает Солодков — Но если все пройдет хорошо…

Кто бы сомневался…

— …то выступишь с докладом на парт-конференции МГУ 29-го мая.

— Разве мне положено? — удивляюсь я.

— 28-го погоняем тебя по Уставу, к 29-му документы будут готовы.

— И на какую же мне тему выступать?

— Ты же с факультета журналистики? Давай про успехи социалистической журналистики в деле построения коммунизма.

Я внутренне морщусь. Ну что за… цензурных слов нет.

— Нам нужно, чтобы от молодежи было два докладчика — продолжает Солодков — Из горкома приедут на парт-конференцию. Имей в виду. И вот что еще… Побрейся!

— Никак нельзя, товарищи! Врачи шрам запрещают беспокоить.

Делаю расстроенное лицо, пожимаю плечами. Ректор и Солодков переглядываются. Петровский машет рукой. Попрощавшись и написав заявление я отправляюсь печатать Город. Роман сам себя не напишет.

19 мая 1964 года, вторник, 13:43.

Москва, район Пушкинской площади.

— Это он?

— Нет, не он.

Я присмотрелся к молодому парню, что зашел в подъезд. Нет, не похож.

— Сессию завалим — тяжело вздохнул Коган — Это у тебя одни автоматы, а меня преподы не любят.

— А ты умничай поменьше — хмыкнул Кузнецов — И все будет пучком.

Мы втроем сидели во дворе дома номер три, рядом с Пушкинской площадью и делали вид, что читаем книги. Рядом Литинститут, учебный театр ГИТИС — картина привычная. Нас не видно — мы сидим за небольшими цветущими березками. Но нам видно все. И мы ждем в гости Юру Айзеншписа.

Откуда я это знаю? Из мемуаров самого продюсера. Который сейчас к музыке никакого отношения не имеет, а является крупным теневым воротилой. Спекулирует валютой, крутит различные противозаконные сделки. Одна из схем, по которой работает Юра — и он сам подробно рассказывает о ней в мемуарах, с которыми мне удалось ознакомиться в «прошлой» жизни — скупка в магазинах Внешторгбанка золотых слитков и перепродажа подпольным цеховикам. Несмотря на то, что «желтый металл» продается только за валюту и только иностранным гражданам — это не является препятствием для Юры. На него работает целая команда иностранных студентов из Университета Дружбы народов. Сначала Айзеншпис закупается валютой у «бегунков». Это специальные люди, которые в Москве пристают к иностранным туристам и просят продать доллары. Ручеек баксов стекается в карман Айзеншписа со всей столицы. «Бегунки» работают у гостиниц, рядом с Кремлем, у ГУМа… Стоимость долларов на подпольном рынке — 4 рубля за один бакс. При официальном курсе 90 копеек. Далее валюта вручается студенту, иногда даже импозантному негру, и тот покупает килограммовый слиток. За полторы тысячи долларов.

Таких крупных покупателей в обязательном порядке «пасет» КГБ или ОБХСС. Но и это предусмотрено. Студент сразу после покупки прыгает в специальное такси с прикормленным водителем. Тот дает по газам и отрывается от слежки. Есть даже особое место — дорога вокруг пруда возле метро Сокол. Если проехать по периметру пару раз — видно, следует ли кто за тобой или нет. Студент выходит, оставляя слиток на заднем сидении — «ах, забыл, какой растяпа»!

Даже если схватят водителя, определив по номерам машину, то тот только разведет руками. Ну мало ли, что забыл пассажир. И мало ли, что нашел следующий пассажир.

Ясно, что после студента, на заднее сидение садился именно Айзеншпис. И ехал он на Пушкинскую, продавать слиток цеховикам. При общих расходах в 8500 рублей, слиток продается за 20 тысяч! Больше ста процентов прибыли. Ну кто может устоять? Не устоял и Юра. Каждый вторник он лично сдает золото на явочной квартире. Примерный адрес которой зачем-то приводит в мемуарах.

— Этот?

— Нет.

Лева недовольно засопел, хлопнул книгой по скамейки.

Теперь уже нахмурился Кузнецов.

— Мы рискуем всем. Учебой, именем, ради денег того, чтобы прищучить каких-то цеховиков?

— Дима, мы уже это обсуждали. С чего начинали большевики? С эксов! Сталин с Камо грабил банки, братья Кадомцевы на Урале проводили экспроприации…