Некоторые не уснут (ЛП) - Нэвилл Адам. Страница 31

            Старик  был впечатлен и напуган. Его темный рот раскрылся, как у слабоумного.

            -  Вот, дерьмо, - Выпалил он. - Вы разделаетесь с ними со всеми, солдат?

            -  Со всеми до единого.

            Старик  сглотнул, глаза у него вновь расширились.

            -  А что насчет вашей сестры?

            Солдат  уставился на черное небо.

            -  Она больше не моя сестра. Она не такая, как ты и я. Нет, не такая. Всему свое  время.        Он ущипнул себя за переносицу, и старик отвернулся, чтобы дать  ему вытереть слезы.

            -  Черт побери, - сказал драгун, качая головой. - Вот так это распространяется.  Люди хотели держаться за свое, при том, что были укушены Легием. Затем их  покусали еще и их близкие. И довольно скоро весь город отправился сюда. Все они  были укушены. Обращены. Теперь все они - Светлокожие Нефийцы.

            И  когда солдат уезжал от старика прочь, оставив ему в подарок три сотни североамериканских  долларов, медаль за участие в компании и свою историю, он вспомнил тот день,  когда оставил свою сестру. С бледным лицом и дрожащей нижней губой она смотрела,  как уезжает последний любимый ею человек. Он помнил каждую секунду их  расставания. Не только потому, что это был последний раз, когда он видел ее. Он  помнил каждую секунду, потому что чувствовал, что неправильно было оставлять ее  одну на грязной дядюшкиной ферме. Их отца забрала чахотка, а мать убила оспа. И  теперь они с сестрой остались друг у друга одни на всем белом свете. Два сироты  с угрюмой теткой, которая знала много цитат из библии, и мало творила добра, и  с дядей, который считал, что детей нужно сечь плеткой, как мулов. И он оставил  с ними маленькую Мерси Лайл, поскольку та была слишком мала, чтобы могла убежать  сама, как сделал он, вступив в армию и отправившись на техасскую войну. Оставил  ее плачущей на крыльце. И лишь когда ферма скрылась из вида, он позволил себе  почувствовать ту холодную, невыносимую боль, которую оставил в маленьком  детском сердце. И она взорвалась внутри него, как разряд картечи, сохранившись  там навсегда, словно шрамы от старых ран.

            Но  он оставался в живых при каждом штурме мексиканских позиций, уворачивался от всех  ядер генерала Мариано Аристы, выпущенных из тех огромных медных пушек и летящих  на драгунов, словно кулаки гигантов, молотя по земле вокруг их лошадей. Он  сумел уцелеть в той войне, потому что память об оставленном на крыльце ребенке  продолжала разъедать его чувством вины такой силы, что с ним не могло  сравниться даже раскаяние за то, что его сабля сделала с непокрытыми головами  разбитой мексиканской пехоты.

            Когда  он вернулся с войны на участок его дяди в Иллинойсе, от Мерси не осталось ни  следа. Ни ее безделушек, ни одного из трех ее серых платьев, которые она  носила, ни куклы, которую их отец сделал для нее. Ничто не осталось от нее в  голой комнате ветхого дома, стоявшего на холмике, посреди нескольких жалких акров  сухой земли. И на десять миль вокруг таким же был каждый фермерский дом. Везде  поселилось уныние и запустение, из-за того, что вся жизнь этого маленького  поселения стала частью пропавшего Колена Израилева, ведомого пророком Легием.

            Некоторые  иноверцы, жившие за старым руслом реки, рассказали ему об исходе горожан, коему  зимой предшествовала какая-то чума, от которой многие чудесным образом оправились,  только стали другими. Изможденные болезнью, но почему-то отличавшиеся от других  исцелившихся более ясным взглядом и противоестественной бодростью.

            Всего  за четыре месяца до его возвращения с войны Нефийцы организовались, и  отправились длинным обозом в Землю Обетованную, будто Судный День был совсем  рядом. Поскольку пастве Легия нужно было оказаться у Великого Мертвого Моря,  чтобы избежать преследования еретиками, иноверцами и прочими нечестивцами, число  которых разрослось за счет всех, кто не являлся преданным и раболепным  последователем пророка Легия.

            И  солдат выведал от первых, попавшихся ему Светлокожих Нефийцев, наступив им на  горло, пока они пытались укусить его своими высохшими ртами, что его сестра  была выдана замуж за его дядю, вскоре после того, как он уехал на войну. Затем  ее забрали у дяди, вместе с тетей, и выдали замуж за Легия, после соглашения  пророка с ангелом Моронием на холме Кумора.

            Легий  заклеймил его дядю отступником, и тот разделил судьбу многих простых горожан.  Мужчин, искупавших недостаток веры, расставаясь со своими женами и детьми, со  своим добром и имуществом, и наконец с кровью в своих венах, если того желал  пророк. Это было единственное одолжение, которое пророк Легий сделал солдату.  Избавил его от необходимости пристрелить пса, которым был его дядюшка.

            Но  что касается этого акта массовой глупости и самообмана, совершенного целой  общиной, солдат начал видеть в нем самое тяжкое преступление против своей  сестры, маленькой девочки, которую он оставил на хранение, беззащитной и  одинокой. Халатность, которая требовала возмездия. Быстрой и жестокой смерти для  всех, кто стоял рядом и смотрел, как его сестру выдают замуж за тех двух  сукиных сынов, настолько исполненных низкого животного коварства, что они  вполне могли встать на четвереньки и бежать к Великому Мертвому Морю, словно  луговые собаки.

            После  того, как солдат покинул старого золотоискателя, первая возможность уладить  дела, или найти свой конец на этой земле, появилась у него в длинном, тонком  ущелье из красного камня, устланном тенями и пылью, к югу от Великого Мертвого  Моря.

            Солдат  медленно ехал по ущелью верхом, карабин покоился у него на седле. Его взгляд  перемещался от ушей лошади к крутым склонам ущелья. Он все утро двигался в  направлении, указанном ему золотоискателем, и догадывался, что за этим каньоном  скрывается поселение Нефийцев. И он видел, что это место имеет стратегическое  расположение. Оно находилось довольно далеко от Мормонских Праведников Бригама,  во избежание соперничества, но достаточно близко, чтобы возложить на них вину  за свои гнусные деяния в виде заманивания страдающих от пекла и жажды, стремившихся  в Калифорнию золотоискателей, которых можно было подкарауливать в этих ущельях  и собирать богатый улов.

            Ближе  к концу ущелья лошадь драгуна стала воротить голову от запаха, доносимого  прохладным утренним ветерком. Солдат успокоил ее, прошептав что-то на ухо, как  он всегда делал, и погладив одной рукой ее красивую каштановую шею. Легким  галопом она подошла к склону ущелья, и они стали ждать, пока ее хозяин не  услышал скрип осей и грохот колес экипажа по каменистой земле.

            Драгун  спешился и присел, не больше чем в двух футах от стремени седла, направив дуло карабина  прямо вперед. Когда экипаж появился из-за изгиба ущелья, он с разочарованием  увидел, что Пророк Легий не едет на черной лошади впереди своего сборища. Когда  солдат расправился со всеми убийцами Пророка, которых тот послал на восток,  помешать ему отстреливать отставших, добывавших пропитание и охотившихся  представителей Колена Светлокожих Нефийцев, похоже, что их предводителю стало  слишком опасно отъезжать далеко от Сиона. К настоящему времени солдат зарезал,  застрелил, забил до смерти тридцать три Нефийца. Еще тридцать он обнаружил  мертвыми, павшими от рук других членов общины, в том числе от рук их  предводителя. Свыше сорока высохших от голода тел он нашел вдоль пути, по  которому следовал за ними в Юту. Он сомневался, что в общине, добравшейся до  Великого Мертвого Моря, осталось больше, чем четыре десятка.

            Мужчина,  сидевший перед повозкой, был не Легий, которого он видел всего трижды, и то  издали. Пророк был выше и отличался жуткой худобой. Всегда носил черный костюм,  золотую цепочку для часов, короткую накидку проповедника и шляпу из  высококачественного фетра, с высокой тульей, загнутым краем, и опоясывающей  тулью лентой.