Некоторые не уснут (ЛП) - Нэвилл Адам. Страница 54

            Сложив  стоимость супа со стоимостью кофе, я снова пересчитал в голове свою наличность,  чтобы убедиться, что мне их хватит.

            Официантка  вернулась. Она поняла, что я - англичанин. Кто еще нанесет сюда визит, теперь,  когда американцы не покидали пределов своей страны, оставаясь со своими  собственными мертвецами? Она скорее пролаяла, чем произнесла:

            -  Стейка нет. Тушеного мяса нет. Только пелотрета (камбала европейская - прим.  пер.) и картофельная запеканка.

            -  Суп?

            Она  кивнула.

            -  Суп. И попить. Я буду... чашку кофе. Белого. С сахаром.

            Она  выхватила меню у меня из рук.

            -  Суп с хлебом? - спросил я, пытаясь не выдать голосом отчаяние.

            -  За отдельную плату.

            -  Сколько?

            -  Сорок центов.

            -  Отлично. Спасибо.

            Я  поблагодарил ее, когда она уже удалялась от столика. И беспокоился, что она не  приняла мой заказ на хлеб. Мне казалось, что я умру без хлеба. Я съел только  два сэндвича в одиннадцать часов, оставив чипсы и шоколад, которые Тоби съел  позже.

            Но  суп, по-моему, суп был лучшим из того, что я когда-либо ел, и порция была  большой. Я макнул в него два кусочка белого хлеба, а затем засунул их в рот. Закончив  есть, откинулся на спинку стула и стал потягивать кофе. Чувствуя себя щедрым и  открытым, человеком мира, я задумался о чаевых.

            И  ушел из ресторана, не оставив их. На еду ушла большая часть денег, и я начислил  штрафные очки за грубоватое обслуживание. Мысли о деньгах испортили вторую  половину кофе, которую я проглотил, даже не заметив этого. Я покинул свою  комнату в Вулвергемптоне накануне утром, имея сорок евро за душой, но после  трат на паром, бензин, гостевой дом, суп и ланч, у меня осталось всего десять  евро на две недели. Ужасная перспектива, но я делал так уже много раз, в  течение многих лет, тщательно избегая материалистичного образа жизни, как и  Тоби. "Поскольку, какой сейчас в этом смысл?" - что-то вроде этого он  всегда утверждал.

            Сгорбившись,  я поплелся обратно к нашему жилью. Я опустил голову, чтобы не видеть каменные  фигуры и не глазеть инстинктивно на море. Я чувствовал, что оно хотело вызвать  у меня потрясение, граничащее с ужасом.

            На  меня вновь нахлынула обида из-за того, что я заплатил за наш ланч. Это не был  обычный наплыв мыслей. Тратя на Тоби то малое, что у меня было, я неизбежно  приходил к внутреннему дискурсу о несправедливом распределении наших  ограниченных ресурсов. Но учитывая то, что недавно рассказал мне Тоби, о том,  что его отец руководит крупным предприятием и его родители купили своему сыну  большую квартиру в Лондоне, в Южном Кенсингтоне, где он будет жить, работая на кремационную  империю отца, разве мне было нецелесообразно поднять вопрос о половине  стоимости нашего ланча?

            Эти  рассуждения вскоре заставили меня задыхаться и хлопать по каменным стенам, мимо  которых я возвращался в гостевой дом. Я даже остановился и воскликнул:  "Господи Иисусе!" в черное, совершенно безликое небо. На меня  нахлынули конкретные воспоминания и его фразы о наших отношениях. Единственным  результатом таких размышлений стало шокирующее ощущение предательства.

            За  те двадцать три года, что я знал Тоби, он всегда изображал из себя бедняка. Я  вспомнил, как он постоянно жил в моих унылых квартирах и комнатах, не платя при  этом за аренду. Всегда утверждал, что у него нет домашнего адреса. Он вполне  преуспел в своем нематериалистическом образе жизни, ночуя на диванах и на полу  у "друзей". А иногда даже в палатке на безлюдных пляжах или парках. И  я восхищался им за это. Даже рассказывал о его подвигах всем желающим в длинных  очередях за пособием. Что привлекало меня в Тоби в первую очередь, так это его  спокойствие, уверенность, непоколебимость, презрение к деньгам. И теперь я  знал, как поддерживалось такое поведение.

            В  те дни, когда я еще мог найти работу, сколько вакансий я потерял из-за его  настойчивого требования бросить все и отправиться с ним в новое путешествие?  Путешествия, которые неизбежно финансировались мною. И в то время, когда для  людей образованных, но малоквалифицированных была хоть какая-то работа, как  часто я отказывался от предложений, ссылаясь на мнимую болезнь, поскольку в  моей жизни появлялся Тоби и объявлял о каком-нибудь новом приключении? А как  насчет его странного и необъяснимого золотистого загара, который не получить  под британским солнцем? Он появлялся в результате отдыха, который, как он  утверждал, устраивали богатые друзья, либо просто "друзья друзей". Он  вполне мог загорать на палубах яхт своих "друзей", пока я в  благотворительной аптеке выдавал матерям-одиночкам коробки с сухим молоком.

            Тоби  ни разу не пригласил меня в дом своих родителей. Я имею в виду дом в Саффолке,  а не в Испании. На самом деле, Тоби всегда отзывался о своих родителях, как о  тиранах и агрессорах, и утверждал, что никак не контактирует с ними. За все те  годы, что я знал его, он практически прикидывался сиротой, чтобы вызвать у меня  сочувствие. И это была ложь. Все было ложью. Он был лжецом. Фальшивый насквозь,  при этом утверждавший, что живя в безденежье, посвятил себя поискам чего-то  по-настоящему странного. Он был иждивенцем, и двадцать три года жил за мой  счет.

            Лжец.  Лжец. Лжец.

            Добежав  до воды, я упал на холодный мокрый песок и впился в него руками. Я содрогался  от ярости настолько мощной, что стал чернее того жуткого моря.

            А  еще он женился. Женился. Как такое вообще возможно? В нашей жизни не было  женщин.

            Я  вошел в нашу комнату, немного успокоившись, но все еще был нацелен на конфликт.  Я заберу что-нибудь из имущества Тоби. Я решил это, пока рыдал на пляжных  камнях, за тысячу лет стертых волнами в пыль. Будет правильно, если Тоби начнет  теперь обеспечивать меня. Вернет долг, так сказать. Еще я испытывал триумф  из-за того, что поел, пока он спал. Но Тоби просто сказал: "Я не голоден",  когда я спросил его "Что собираешься делать с едой?". Так что моя  маленькая победа рухнула.

            Я  обнаружил его сидящим на кровати и курящим "косяк", запах которого  учуял еще на первом этаже. Он нашел у меня в рюкзаке пакетик, где было  "травки" на два "косяка", которыми мы должны были  насладиться во время нашего визита в Нормандию. Пакетик был пуст. Всю  "травку" он завернул в один "косяк", для себя. Его красные  глаза были полузакрыты.

            -  Я хочу посмотреть артиллерийские батареи в Лонг-сюр-Мер.

            -  Что? Сейчас?

            Он  кивнул.

            -  Это единственные оставшиеся от "Атлантического вала" нацистов орудия.

            Я  не хотел, чтобы какая-то нетрезвая ночная экскурсия отвлекла нас от того, что  нам необходимо было обсудить.

            -  Но там кромешная тьма.

            -  И что? - произнес он с такой иронией в голосе, что я заморгал и сглотнул.

            Он  посмотрел на кончик "косяка", превратившегося уже в окурок.

            -  А еще там есть укрепленный наблюдательный пункт. Из взрывоустойчивого бетона.  Из тех орудий они могли поражать цели на расстоянии двадцати километров.

            Почему  он раньше об этом не упоминал? Это было очень характерно для его эгоистичной  натуры. Планировать посещение чего-либо, но не делиться со мной своими планами  заблаговременно.

            -  Там все разрушено или заперто, - сказал я. Но предполагать что-либо было  бессмысленно, поскольку эти самые факты лишь усилили бы желание Тоби увидеть  артиллерийские батареи.