Агент влияния (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 33

Хотя почему только американцы? Что, наши, советские не собрали бы толпу народа: «Смотрите, смотрите – вон я, в третьем ряду! Видели?! Нет, ну вы – видели?!»? Да нормально все… люди, как люди. Только этих похоже что не испортил квартирный вопрос.

– Привет, Майкл! Давай, давай быстрее! (квикли, квикли!) Садись вот сюда! Скоро начнется! Вначале вручат медалидвоим парням, которые задержали маньяка, потом тебе!

– А этих, что я спас… копов – нет здесь?

– Нет. Да не о них думай, а о том, что ты скажешь толпе! На камеру скажешь!

Я сел в кресло в первом ряду, прямо у сцены, и откинувшись на спинку, стал слушать. Оператор включил камеру, но похоже еще не снимал. В зале шушукались, смеялись, ерзали на сиденьях – шел равномерный гул, который всегда бывает в помещении, где собрались несколько сотен человек. Это как в театре, когда хотят создать «шум толпы». Массовка грозно бормочет под нос: «О чем говорить, когда не о чем говорить… о чем говорить, когда не о чем говорить…» Здесь бормотать это заклинание не было никакой необходимости – люди сами по себе не могли сдержаться, обсуждая увиденное и услышанное. Все были довольны – всяко лучше сидеть тут, чем бежать кросс три километра и (или) отжиматься за то, что не так поглядел на своего сержанта.

Появился Рон, который куда-то исчез, когда мы со Страусом начали говорить. Рон был доволен, и его гладкая самоварная физиономия сияла, будто ее смазали маслом.

– Все в порядке! Заместитель шефа департамента полиции будет вручать! Он сейчас у начальника академии, скоро выйдет. Майкл, давай, держись!

– Ничто в мире не может нас вышибить из седла! – пробормотал я формулу майора Деева, ничуть не заботясь о том, поняли мои собеседники, или нет. Наверное, поняли – страна ковбоев точно поймет, когда говорят о том, как удержаться в седле.

Ждать вызова пришлось около получаса. Минут через десять вышли замместитель шефа департамента с начальником академии и сопровождающими лицами, они сразу же вызвали полицейских, которые сидели слева от меня – красные, взволнованные, будто собирались получать звезду Героя СССР после полета в космос. Любят американцы всяческие цацки и паблисити – это у них в крови. Опять же – в телекамеру ведь залезут! Родные и друзья увидят!

Лично я сидел спокойный, как удав. Честно сказать, предпочел бы сейчас сидеть в своей комнатке у окна и стучать по клавишам электрической пишущей машинки. Не люблю массовые мероприятия, не люблю скоплений народа, не люблю ничего шумного, многолюдного. Социопат? Нет, не думаю. Но… что-то от социопата во мне есть. Тишины хочу, покоя. Домик бы мне… втихом месте. Например – на Корфу! Там еще нет столько туристов, как в 2018 году. В 2018-м они кишат, как тараканы в мусорке – плюнуть некуда, в туриста попадешь. В 1971-м наверное еще не так проблематично. Хотя… когда вышла книга Даррелла? В 1956 году. Так что туристы уже туда потянулись – с его нелегкой руки.

Может в Новой Зеландии пристроиться? Тихо, спокойно… научусь танцевать хаку, сделаю себе татуировки маори. Красотища! Скачешь себе, вывалив язык, показываешь «врагу» факи, а потом идешь в свой домик и пишешь книжку. Чем не жизнь?

Или отправиться на Кубу. Там жил Хемингуэй? Перед тем как вышиб себе мозги… Мда, плохое воспоминание, о мозгах-то! Я конечно покруче Хемингуэя (хе хе хе!), но мозги себе вышибать не буду. Что я, дурак, что ли? Я лучше кому-нибудь другому мозги вышибу – как учили.

– Майкл! Годдемит – Майк! Тебя зовут! Иди!

Я до того ушел в себя, что если бы не Рон, ткнувший меня в бок локтем – так бы и сидел в кресле думая о том, где, в каком месте можно тихонько заползти под коряжку и жить, наслаждаясь покоем и свободой. Да, той самой, что «осознанная необходимость». Кто там это сказал? Умник-русофоб Маркс? Или его дружбан, такой же русофоб и вообще славянофоб Энгельс? «Свобода – это осознанная необходимость». Гадкая формула, точно. Приписывается то ли Спинозе, то ли Энгельсу. А кто первый это сказал – я не знаю. Но понесли по миру эту формулу все, кому не лень.

Я встал и пошел на сцену. Камера следила за мной, как голодный кот за хозяином, несущим кусок сочной рыбины. Мне почему-то все время хотелось улыбнуться, есть у меня такое странное свойство – в минуты опасности или нервного возбуждения успокаиваюсь, становлюсь холодным, как лед, и только на губы вылезает эдакая дурацкая полуулыбка. Мне уже не раз высказывали мои боевые товарищи, что выглядит совершенно тупо – вокруг пули свистят, срезая кусты и ветки деревьев, рвутся гранаты, а я лежу, понимаешь ли, и криво-злобно ухмыляюсь, будто происходящее мне ужасно нравится.

Кстати, как ни странно – хоть и говорили, что выглядит тупо, но при всем при том успокаивающе – мол, этот тип зря ухмыляться не будет, значит, не все так плохо. Ошибались, конечно… скорее всего я бы и помер вот так, улыбаясь в свой последний миг жизни. Нервная реакция, рефлекс у меня такой.

– Майкл Карпов! – провозгласил седой мужчина в форме полицейского, украшенной всевозможными нашивками и планками наград – это русский парень, который не убежал, когда на наших полицейских совершила нападение банда наркоторговцев, защитил их, и в одиночку перебил всех пятерых гангстеров! А потом зажал рану полицейского и не отпускал, пока не приехала машина скорой помощи! Если бы все люди, живущие в Нью-Йорке, помогали полицейским в их нелегкой работе, если бы не проходили мимо, равнодушно глядя на творимые преступниками безобразия, жизнь в нашем городе точно стала бы гораздо лучше!

Он сделал паузу, глядя в зрачок телекамеры, и после двух секунд молчания, продолжил:

– В связи с вышеизложенным, полицейский департамент Нью-Йорка решил отметить храбрость и самоотверженность Майкла и наградить его медалью «За заслуги»! Майкл, подойди ко мне, прими награду!

Я шагнул к седому и встал перед ним, боком к телекамере. Он уже стоял так, чтобы камера разглядела его профиль – резко очерченный, жесткий. Скорее всего, в предках этого полицейского начальника были ирландцы – его волосы отдавали в рыжину. Что, впрочем, совсем не удивительно – не про рыжину, а про то, что он ирландец, их тут много в полиции, и вообще – много. Некогда просвещенные британцы тысячами захватывали ирландцев и кого уничтожали, а кого просто продали в рабство в Новый свет. Вот потомков ирландских рабов и разбросало по всей Америке. Впрочем – и потом приезжали, уже сами по себе, когда жизнь на Острове стала совсем уже невыносимой. Ирландцы крепкие, сильные, не боятся насилия, скорее даже склонны к нему – так куда им еще идти, кроме как в бандиты и полицию?

– Поздравляю! – седой достал из коробочки и аккуратно прикрепил мне на рубашку что-то такое медное с выдавленным рисунком. Разглядеть рисунок не успел – что-то с орлами и звездами. Да и какая разница? Честно сказать – для меня это просто медяшка. Награда не моей страны, и главное – за что? Ну уконтропупил пятерых бандитов, так и что? Сам же и вляпался, да еще и навлек беду на двух полицейских – это если уж быть совершенно откровенным. Только вот говорить об этом нельзя. Никому. Но умные люди-то понимают! Так чего слезу из глаз пускать?

А может стоит сказать?

Седой пожал мне руку, потом отошел и отдал мне честь, приложил руку к «пустой» голове. Странно это было видеть – отдавать честь без головного убора можно, только если ты девственница, и это не та честь. По уставам российской армии.

– Майкл, скажи пару слов курсантам и полицейским – предложил седой – Что бы ты хотел сказать будущим копом, которые в скором времени выйдут на улицы нашего города?

Я подошел к трибуне с микрофоном, осмотрел зал. Грудь холодила застежка медали, новые ботинки, еще не разношенные, слегка жали, а на меня уставились несколько сотен пар глаз. Одни смотрели с простым, незамутненным ничем любопытством, другие настороженно, третьи… всякие тут были. Кто-то из них не любит русских, кто-то завидует моей награде, а кому-то на все плевать, и он готовится выйти на улицы в красивой форме и больше его ничего не интересует. Кроме денег, конечно. Но точно – здесь не было равнодушных, скучающих и уснувших. Не тот случай!