Особый приказ (СИ) - Митрофанов Михаил. Страница 20

— Несите потир! — резко приказал Седов, повернувшись к задней двери.

Дверь тут же отворилась, и в помещение вошли двое волшебников. Один из них нес на подносе внушительную чашу. Зачем другой нес на таком же подносе катушку ниток и иглу — Ваня не понял.

— Перед вами потир. В нем лекарство, — отчетливо произнес Булатов. — Но это лекарство особого свойства. Такое средство могли создать только люди.

«Почему?» — задался вопросом Умов; его любопытство пересилило волнение. Лекарство даровано кесарем небесным? Но Булатов говорит «создать», а не «использовать». Почему же тогда это снадобье доступно только людям? Но тут Булатов заговорил снова, и Умов вытянулся в струнку, ловя каждое слово.

— Все вы знакомы с лекарственными травами. Но даже звери могут поедать целебные ягоды. Только человек может пересилить свой страх перед болезнью и добровольно принять слабую заразу, чтобы его тело научилось одолевать настоящую болезнь. Откройте потир.

В гробовой тишине Седов прошел к сосуду и с щелчком, который слышен был в другом конце зала, снял крышку. В ноздри учеников ударил запах гноя. Умов сморщился от омерзения; кто-то в ряду учеников вскрикнул.

— Тихо! — Булатов, казалось, даже не чувствовал омерзительного запаха. — Это лекарство сделано из гноя больного оспой. Каждый из вас примет его, чтобы его тело научилось бороться с этой болезнью.

«То есть как примет? Выпьет?!» — ужаснулся Умов. От одной мысли, что эту мерзость придется пить, по его горлу поднялся ком.

— Каждый из вас по очереди выйдет сюда, где его кожу проколют иглой и пропустят через прокол нить, вымоченную в этом зелье. И тогда черная оспа навсегда потеряет власть над вами, — великий маг обвел взглядом притихших, чуть успокоившихся учеников и продолжил. — Вы все приняли присягу. Вы уже служите корпусу, поэтому я задаю лишь один вопрос: кто из вас пойдет первым?

Ваня сделал глубокий вдох. Он знал, что лекарство из этого потира приняли тысячи магов. Он знал, что волшебники почти никогда не болели. Он знал, что пойти первым стало бы достойным поступком. Он все это понимал своим умом, но страх перед болезнью держал его тело на месте, а рот на замке. Одно лишь слово «оспа» внушало ему ужас. Булатов молчал несколько минут, буравя строй своим ледяным взглядом.

— Ну? — негромко и холодно спросил он. — Кто пойдет первым?

— Я! — на правом фланге прозвучал резкий девичий голос. — Я пойду к потиру!

Василиса Чернова шагнула вперед. Прямая. Надменная.

— Иди, — сказал Булатов через долгую секунду.

И Василиса пошла вперед. Четыре десятка учеников смотрели, не отрываясь, как Чернова поднимается по ступеням, туда, где помощники Седова отрезали нить и опустили ее в зелье с помощью колдовства, не касаясь ее руками. Умов не мог разглядеть, как выглядела эта нить после того, как ее достали из потира, но Василиса на миг остановилась и пошла дальше, задрав подбородок еще выше. Седов что-то тихо сказал ей, и Василиса закатала рукав рубашки, вытянув вперед бледную и тонкую руку.

Все произошло очень быстро. Седов сделал неуловимое движение, и игла проткнула предплечье Василисы, протянув за собой нить. Старик мягко похлопал Чернову по плечу и указал на дальнюю дверь.

— Так, — сказал Булатов, разворачивая внушительный свиток, — Теперь я буду вызывать вас по очереди. Аниканов… эт-то еще что такое?

Крепкий белобрысый парень слева от Умова сделал шаг из середины шеренги. Ваня увидел, что тот дрожит всем телом.

— Нет… нет… — прошептал Аниканов. — Только не укол оспой… У меня дядя умер от оспы! — чуть ли не взвизгнул он. — Со всей семьей! Пятеро их было!

— Вперед, — процедил Булатов. — Или ты пойдешь к потиру, или я велю гнать тебя отсюда плетью до самой мамкиной юбки. Нам не нужен волшебник, который боится человеческих знаний. А трус вообще никому не нужен.

Аниканов, бледный как смерть, двинулся вперед. На его лице проступили капли пота. Умов, затаив дыхание, смотрел, как он поднимается по ступеням, словно на эшафот. Когда Аниканов закатал рукав, его рука — уже крепкая, сильная, загорелая — дрожала так, что помощник Седова с силой схватил ее за запястье и держал, пока игла делала свое дело.

— Молодец, — впервые за весь этот день Умов увидел тепло в глазах Булатова. — Теперь мы все видим, что ты можешь стать волшебником.

Очередь пошла.

* * *

Умова будить не пришлось. Когда он открыл глаза, небо уже посветлело. Как и много раз до этого, Иван проснулся за несколько минут до нужного срока. Рядом сопел Богдан. Умов посмотрел на его рябое лицо. Какое-то время он рассматривал следы оспы на щеках Богдана. Умов знал, что тот еще дешево отделался. Оспа могла его убить, оставить слепым, изуродовать — непривитый человек полностью в ее власти.

Иван повернулся на спину и прикрыл глаза. Сколько уже прошло с тех пор, как он получил свою прививку? Восемь лет, а казалось, что это было невероятно давно. Тогда, в тринадцать, время тянулось очень медленно. Умову хотелось поскорее дойти до выпуска или хотя бы коснуться настоящего колдовства, а не набивших оскомину упражнений.

Но именно с этого и начиналось колдовство. С однообразных приемов, которые доводились до автоматизма. С грамоты и навыков счета и математики. В Умова и ему подобных тщательно вкладывали умение быстро думать и не менее тщательно вытравливали представление о колдовстве как о сказке или чуде. У их учителей не было высоких чувств. Они знали, на что они пошлют своих учеников, потому что сами вернулись оттуда. Именно поэтому Крепость в первую очередь учила думать о волшебстве, как о ремесле. Место для чуда оставалось только там, где творила человеческая мысль: тот самый огонь познания.

Семенов как-то раз сказал на пятом году учебы: «Мы не люди. Мы живое оружие». По сути, так оно и было. Умов много что успел позабыть, но прививку от оспы помнил очень хорошо. Именно там он начал осознавать то, что потом выразит словами Семенов. Холодный голос Булатова и потир со сложным, дорогим зельем, которое выдыхается в считанные дни, показали ему главное. Их не жалели, их берегли как полосы хорошего железа, которые потом сварят в пищальный ствол.

Где сейчас они все? Аниканов проучился восемь лет и отправился колдуном на северо-западную границу. Семенов, который раньше всех понял суть служения, погиб в шестнадцать лет, в первый же выезд на Реку. Чернова продолжала учиться и работать в Южной крепости. А Умов сразу после выпуска отправился в Особый приказ; туда, где всегда будет нужно живое оружие и специфические знания.

— Подъе-ом! — раздался голос Изяслава.

Отдых закончился.

* * *

Собирались они быстро, без суеты. Прочли утреннюю молитву, наскоро перекусили сухарями и отправились в путь. На этот раз небольшой отряд двигался по лесу бодрее. Они уже прошли этой дорогой и уничтожили стаю вурдалаков. Они нашли след. Лес вокруг них оставался мрачным, но охотники уже знали, чего от него можно ожидать. Осторожность осталась, но пропал самый противный, липкий страх — страх перед неизвестностью.

Не забывая следить за дудочкой, Умов вернулся к ночным размышлениям. Чего могли хотеть поганые?

Нестыковки в их действиях не поддавались объяснению. Сейчас Умов вспомнил еще одну деталь. Самое первое нападение произошло за два дня до вызова Костлявого. Получалось, что поганые не просто вызывали демона — они оставались в этом месте два дня. Или отходили и потом вернулись. Но зачем? Сидеть на месте в такой ситуации нельзя, это азбука. Люди, которые смогли незамеченными пройти через границу, обязаны были это понимать. В то, что они этого не понимали, Иван не верил. Но что тогда их держало на этом месте, которое ничем особенным не выделялось? Умов пока не мог найти ответ на этот вопрос.

Наконец они выбрались из леса, и Умов отвлекся от своих размышлений. Он увидел впереди Вороний камень. За ним начиналось поле, в котором по ночам не бегает нечисть. Даже такая, как падальщик.

Иван, не скрывая удовольствия, посмотрел наверх, на чистое небо, которое не закрывали своды деревьев.