Рождественское предложение миллиардера (СИ) - Джеймс Виктория. Страница 24

— Это место похоже на то, которое может тебе помочь.

— Так и есть.

— Еще не поздно. Тебе сколько, пятнадцать?

— Шестнадцать, — сказал он так, словно это было все равно, что восемьдесят.

— Значит, возьми себя в руки и подтяни свои оценки.

Макс в ярости схватил свои книги, заставляя Итана пожалеть о своей прямолинейности.

— Парень, слушай, я просто хотел помочь советом.

— Ну что ж, последнее, что мне нужно — это совет от богатого придурка, который считает себя добрым самаритянином и пытается впечатлить девушку, с которой хочет переспать. Прибереги его для того, кому не наплевать.

Он проследил за тем, как его первая попытка замотивировать проблемного подростка вылетела из комнаты. Он глубоко выдохнул. Дерьмо. Он думал, что с Дани было тяжело. Как у Элли получилась делать это целый день?

Он взглянул на часы. Она должна была скоро закончить. Он встал и подошел к рождественскому дереву. Все отлично постарались. Ничего вычурного, но из-за него главная комната выглядела более праздничной. Ему стало интересно, у скольких детей была елка, пока они росли. У него стояло по одной в каждой комнате дома его детства. Они все были большими. Каждая была украшена в особой цветовой гамме, соответствующей декору комнаты, и доставала до почти трехметровых потолков, но ни одна из них не вызывала такое тепло, как эта.

Вина поселилась в его мыслях, пока он думал об этом мальчике, Максе. Он услышал мягкие голоса в коридоре и, прислушавшись, узнал голоса Элли и Макса. Он посмотрел в сторону двери и увидел, как Макс подарил ей улыбку, скорее полуулыбку, и потом перевел взгляд вниз. Элли улыбалась ему в ответ, и эмоции ударили его под дых, лишая возможности двигаться. Внутри нее был свет, сияние, неотъемлемая доброта, которая взывала к лучшим его частям, умоляя их проявиться. Из-за этого он хотел забыть все причины, почему он не мог быть с Элли, самая главная из которых то, что он не был достоин такой женщины, как она. Он сделает ей больно, разочарует ее, и видеть ее разочарование убьет его. Но теперь, когда он узнал ее еще лучше, держаться подальше было практически невозможно. Впервые в жизни он хотел чего-то хорошего, хотел окружить себя людьми, которые заставляли его становиться лучше, быть больше того маленького мира, в котором он жил.

Элли напоминала ему медсестру Энни. Энни была ему как мать, и иногда, когда ему было плохо и страшно, он лежал на больничной кровати ночью, загадывая глупые желания и прося бога о том, чтобы он сделал Энни его мамой. Он знал, что, разумеется, это никак не могло исполниться, но Энни обнимала его так, словно знала, что ему нужно было за кого-то держаться, потому что он боялся, что исчезнет, и его заберут из этого мира, как только он закроет глаза. Энни заставила его поверить, что он останется здесь навсегда.

Именно Энни была рядом с ним, когда он плакал по Каре. Именно Энни радовалась громче всех, когда его выписывали. Именно к Энни он бежал с самыми теплыми объятьями. И он больше не держался так ни за одного человека. Энни научила его любить, но где-то по пути он забыл. Он забыл это особенное чувство.

Он сморгнул влагу с глаз и сфокусировался на маленьком золотом ангеле на дереве. Он все еще думал об Энни, ускользающие мысли, и он быстро похоронит их. Но это время года всегда поднимало на поверхность воспоминания. Он так и не решился вернуться туда, так и не навестил Энни, хотя и обещал. Он делал пожертвования, самые большие из всех, и отправлял туда подарки для детей каждый год, но никогда не возвращался. Однажды у него не будет иного выбора, кроме как переосмыслить эту часть его прошлого, о которой никто не знал. Это был его персональный ад, который поднимался раз в год и пытался его поглотить.

— Я готова идти, — сладкий голос Элли вернул его обратно в реальность, и он повернулся к ней. Мгновение он не двигался, испытывая трудности с выходом из состояния рефлексии и необходимостью иметь дело с настоящим, которое не позволяло ему быть искренним и открытым. Элли держалась бы за такого человека. Она держалась бы, передавая свою волю и доброту другому.

— Итан? Все хорошо?

Он кивнул, находя свой голос, напоминая себе, почему было лучше не думать обо всем этом. Чувства были невероятно переоценены.

— Прекрасно, — он пересек комнату, чтобы взять пальто и надел его.

— Ты в порядке? Ты выглядишь так, словно уже не так готов покорять мир.

Он улыбнулся, осматривая ее шапку и шарф. В конце продолжительного дня, она была великолепна, готова к зиме. Она была самой красивой женщиной из всех, что он видел, внутри и снаружи. И будучи настоящим эгоистичным подонком он хотел часть этого себе.

Он взял ее за руку, и она последовала за ним. Ему нужно было выйти наружу, чтобы она была только для него, пока он не вспомнил все причины, почему она не могла быть его, пока он не вспомнил, что собирался разбить ее сердце и сердца всех, кто был в этом месте. Дуновение холодного воздуха и хлопья падающего снега встретили их, когда они покинули тепло приюта.

— Не убивай меня за эти слова, но я так рада, что идет снег, — Элли рассмеялась, и, как и каждый раз, когда она смеялась, он чувствовал, как заражается этим счастьем. Он смотрел на нее и стоял неподвижно полсекунды, перед тем как нарушил ее личное пространство и зарылся пальцами ей в волосы. Ее рот раскрылся, и он прочитал удивление в ее шикарных голубых глазах.

Желание и восторг, радость его прикосновению, все, что ему было нужно, чтобы склонить свои губы к ее. Элли была на вкус как леденцы и сладость. Она обняла его и поцеловала в ответ, и он забыл о том, какими были их отношения. Он мог думать лишь о том, как чувствовал настоящее, этот момент, эту женщину.

Глава 9

Итан придержал для нее дверь в кондо, и Элли проскользнула мимо него. Она все еще приходила в себя после их дня, его поцелуев, от него самого. Поцелуй на ферме, как и было обещано, перевернул ее мир. Она уже знала, что между ними была химия, и игнорировала ее. На что она не рассчитывала, так это на то, что почувствует нечто кроме химии во время поцелуя. Или что он почувствует большее. Не то чтобы она могла говорить о его чувствах, но все это казалось настоящим.

Потом было все случившееся в Хейвен Хаус. Украшение елки, его природное очарование, которое склонило на его сторону даже самых неприветливых подростков, даже Макс выглядел заинтригованным Итаном. Он провел с ними время, общаясь со всеми и помогая, словно не мог подумать о лучшем занятии вечером субботы. После этого он поцеловал ее снаружи, со страстью или нуждой, которая была ощутимой.

В его глазах было что-то, поняла она, пока прокручивала в голове ночь, когда она нашла его, стоящим у рождественского дерева. Итан выглядел уязвимым, и он никогда не выглядел уязвимым. Ребячливым, да, но не по-настоящему уязвимым. Это читалось в том, как он стоял там, с руками в карманах, наклонив свой решительный подбородок, с блеском в глазах. Что бы он ни держал внутри, часть ее была обеспокоена. Это заставило ее подумать о фотографии в его офисе, книгах, Д-дне в календаре.

— Ты однозначно выиграл конкурс по обрезке ели. Если бы у меня были ленточки, медали или золотые звезды, я бы однозначно вручила тебе одну, потому что у меня бы ни за что не вышло сделать все это самой.

Его усмешка была заразительной, частично, потому что в ней было что-то ребяческое, о чем она недавно думала, и частично, потому что он подходил ближе к ней. Словно их поцелуй снес все барьеры, которые они поднимали до этого. Он кинул куртку на кресло и остался только в поношенных джинсах и кофте с длинным рукавом. Она ожидала, что он всегда выглядел как на обложке журнала, возможно, потому что она знала, что его семья была богата, и он обычно одевался в дизайнерские костюмы на работу, но дома он выглядел повседневно. Не вычурно. Он носил одежду так же, как ив се остальное, с уверенностью и непринужденным изяществом, которыми она восхищалась. Ей нравился «Выходной Итан», который не брился и ходил в потрепанной бейсболке. Она восхищалась им во многих смыслах, когда не была занята тем, что пускала по нему слюни, как, например, сейчас, потому что он стоял прямо перед ней; все ребячество исчезло, когда он посмотрел ей в глаза.