Зов Аспидной горы. Сказание об Орской яшме (СИ) - Алферова Наталья. Страница 8

— Слыхала, нашу крепость хотят сделать станицей Оренбургского казачьего войска?

— Папенька сказывал, — кивнула женщина.

— А меня переводят. Не сегодня-завтра приказ придёт.

— Что ж, счастливого пути, — улыбнулась Матрёна и неожиданно спросила: — Почему бобылём ходишь, не женишься?

Казак усмехнулся:

— Да кому я рябой нужен?

Женщина вгляделась в тронутое оспой, но не потерявшее привлекательности лицо.

— Всё шутишь, всё такой же.

— Я-то такой же, а вот тебя, Матрёнка, как подменили. Ведь какой певуньей была, как на посиделках отплясывала. Помнишь, как в Купалову ночь с тобой вдвоём через костёр прыгали? А сейчас… Не больно весело тебе живётся.

— Нет, Тимоша, всё хорошо. Егорушка заказ большой получил, денежный.

— Да не о том ты… — Казак бросил повод, подошёл к Матрёне вплотную, взял её руки в свои и горячо заговорил: — Поехали со мной! Любить буду, жалеть! Ребятишек твоих, как родных приму! — Женщина собралась отнять руки, да на мгновенье замешкалась, казак, почувствовав нерешительность, усилил напор: — Поехали! Матрёнушка, любушка! На руках носить буду, пылинки сдувать!

С видимым сожалением Матрёна руки всё-таки отняла, ответила:

— Поздно. Не судьба. Прощай, Тимоша, — развернулась и ушла, не оглядываясь.

Направилась Матрёна к родительскому дому, сыновья постоянно у деда с бабкой крутились, да и сама она частенько гостевала у стариков. У крыльца замедлила шаг, заслышав за углом стук молотка и голоса своих отца и первенца. Подумала: «Сарай чинят». Прислушалась.

— Видишь, всякое дело сноровки требует, даже гвоздь при неумелых руках криво в доску войдёт, — учил дед. — Вот ты хочешь мастером по яшме стать, как папенька твой. Так знай: не всякий красоту яшмовую способен высмотреть, душу камня почувствовать, да на свет Божий явить…

Матрёна вздохнула тяжко, не деду, отцу бы сына наставлять, но Егорше всё недосуг. Вошла в избу и опустилась на лавку у окна. Мать пряла на новой прялке: ногой нажимала на педаль, вертелось деревянное колесо, наматывалась на бобину тонкая нить — шлёнка — с накрученным на неё ловкими руками ангорским пухом. Младший внук, не отрываясь, смотрел на бег колеса. Бабушка приговаривала:

— Вот спряду пряжу, свяжу платок пуховый твоей маменьке. Станет она у нас краше прежнего.

Матрёна не выдержала и запричитала:

— Ох, да пропади пропадом краса моя. Что ж за судьбинушка горькая.

Сынишка подбежал к матери и уткнулся в подол. Она посадила его на колени, прижала к груди. Встревоженная старуха, примотав нить, оставила прялку и подошла к дочери.

— Что с тобой, дитятко?

— Не нужна я Егорше и детки наши не нужны. Словно мимо пустого места ходит, холодный как его камень, как яшма его проклятущая! Хоть разок бы слово ласковое сказал. А ночью, как уснёт, всё зовёт басурманку свою. Во сне не меня, её обнимает! Ой, маменька, не могу я больше! — Матрёна зарыдала.

Мать подсела к ней, обняла и сама заплакала, заревел сынишка. Тут дед со старшим внуком вошёл.

— Матрёна, Глашенька, что стряслось-то? — спросил. Но женщины, как не слыхали. Старший внук тоже носом захлюпал потихоньку. В открытую плакать при деде забоялся, тот всегда говорил: «Слёзы лить не мужчинское дело». Старый вояка в растерянности пребывал не долго. Выкрикнул громко первые пришедшие на ум команды:

— Смирно! На плечо! — Подействовало. Все домочадцы плакать перестали, изумлённо уставившись на главу семейства. — Вот, другое дело, — произнёс тот и добавил: — А теперь сядем рядком, поговорим ладком. Но чтоб без этого, без рёву.

Выслушав дочь, почувствовал облегчение, всего-то, но виду не подал, спросил лишь:

— Любишь Егоршу?

— Люблю, люблю ирода, — Матрёна вновь собралась плакать, но под строгим отцовским взглядом передумала.

— А коль любишь, какой есть принимай. Егоршу нашего ангел крылом коснулся, дар особый передал. Таких мастеров — по пальцам перечесть. И как муж тебе разве плох? Не бьёт, чарку лишь по праздникам выпьет, денежку всю в дом. Вон я, небось, тоже не подарок, а ведь сколь лет вместе с твоей маменькой живём. Скажи, Глашенька.

— Да уж, по молодости много ты кровушки моей попил, соколик, — рассмеялась старуха, и спохватилась. — Что ж я сижу, обедать пора. А ну-ка, Матрёнушка, помоги на стол накрыть.

Женщины засуетились у печи. Старик подхватил младшего внука и подкинул пару раз вверх. Тот весело засмеялся.

— Ну вот, другое дело, — повторил удовлетворённо дед.

Глава 12. Тамга

Жара, установившаяся с начала лета, безраздельно властвовала над степным городом. Даже ветер не приносил облегчения — горячий, обжигающий, гонял пыль, заставлял отворачиваться редких прохожих. Виктор подумал, как хорошо, что он в отпуске: и пекло пересидит, и поработает с яшмой от души. Жаль только, в мастерской кондиционер, как дома, не установишь, в первый же день пылью забьётся. Мастер, коренной орчанин, духоту переносил тяжело, приходилось пик жары пережидать дома. Виктор называл это время «вынужденной сиестой» и позволял себе поваляться на диване у телевизора.

Зато Айслу жара была нипочём. На столик был приляпан стикер с лаконичной надписью: «Скоро буду». «Надо же, почерк один в один мой, как курица лапой писала», — подумал Виктор и защёлкал пультами. Вскоре он задремал под бормотанье диктора новостей и мерное жужжание кондиционера. Сон-воспоминание отправил в детство.

Он и двоюродный брат, приехавший погостить, идут к горе Полковник. Оба в шортах, футболках, кедах, на плечах брезентовые рюкзаки. На голове бейсболки. На мгновение просыпается сознание. Почему бейсболки, их же тогда ещё не было? Сон же ведёт дальше, оставляя вопрос без ответа. «Это яшма?!! Да у вас на всей улице клумбы такими камнями выложены», — брат разочарован. Виктор оживлённо рассказывает об обработке, шлифовке. Даже трёт поднятый камень о футболку, приговаривая: «Смотри, смотри, как заблестел!» Вот они на горе. Рядом небольшие холмики, почти сравнявшиеся с землёй, — древние могилы. Большой ворон взлетает неожиданно, заставив вздрогнуть. Показать друг другу страх нельзя. Брат ругается вслед птице и неожиданно замирает с открытым ртом. Виктор смотрит в ту же сторону. В степи небольшой табун лошадей. Его гонят всадники. Два мальчика, по виду их с братом ровесники, и девочка. На девочке белое платье, шаровары, синий бархатный жилет с вышивкой, шапка, с белым мехом и высоким султаном. Мальчишки в тюбетейках, полосатых халатах. «Кино, что ли, снимают?» — отмирает брат. «Не-а, у казахов праздник какой-то, может, сабантуй. Они тогда национальные костюмы надевают. А кони из Ударника, там даже типа школы конной есть», — поясняет Виктор. Но сам не уверен. У него возникает ощущение: всадники из прошлого, приоткрывшего дверку и позволившего туда заглянуть. А девочка кого-то удивительно напоминает. Кого-то близкого… Дочь! Озаряет внезапно. Какая дочь? Ты же ещё мальчишка, — пытается достучаться сознание.

Звонкий голос разбил сновидение вдребезги:

— Пап, смотри, что мне Крошка Ру дал! Ой, ты спишь.

— Уже не сплю, — Виктор, сел на диване и с наслаждением до хруста в суставах потянулся.

Айслу устроилась рядом и принялась выкладывать из пакета… книги. Отец даже глаза потёр, не привиделось ли. Сколько сил было потрачено и им, и его мамой, чтоб приучить девочку к чтению. Бесполезно. А тут: то библиотека, то книги, взятые у друзей. «Растёт, моя принцесса», — расчувствовался Виктор. Дочь же рассказывала:

— У Сашки дед в Горсовете, им в первую очередь дают такие книги. «Биографическая энциклопедия Орска», «Географическая», книги к юбилею. В биографической и наша фамилия! Твой пра, а мой пра-прадед. — Айслу полистала книгу: — Вот! И даже указано: «в числе лучших мастеров принимал участие в изготовлении для ВДНХ мозаики из яшмы в виде карты СССР». А вот: «дело мастера продолжили его внуки и правнуки». Это о тебе! Смотри.

Виктор вчитывался в лаконичные строки, за которыми стояла целая династия мастеров.