И в конце, только тьма (СИ) - О'. Страница 9

В то утро мы взяли дробовики и отправились в лес. Мы только вышли из хижины, а мои руки уже дрожали.

- Успокойся, - сказал старикашка, сопровождая свои слова отхаркиванием застарелой слизи, разбрызгивая ее вокруг по траве. Он хлопнул меня по плечу и подтолкнул в сторону леса. Какой бы он не был крутой, как он говорит, но он всегда делает так, чтобы я шел первым. Подлый старый ублюдок.

Обычно мы не уходим далеко - ставим ловушки, и иногда они срабатывают.

Самое страшное, когда они охотятся стаями - когда идут за нами. Святое дерьмо, если это случается, ты можешь засунуть голову между ног и поцеловать свою задницу на прощание!

Затрещало в кустах. Там что-то шевелилось ... тихое рычание и стоны. Кровожадное бульканье. Мое сердце колотилось о ребра.

Миллер схватил меня за руку.

- Что это было?

"Откуда мне знать???" Я хотел сказать, но мои легкие усохли, будто я только что выкурил целую пачку "Кэмела".

Вот он ... ползет к нам на карачках, волоча брюхо по земле, его маленькая задница торчит в воздухе. Спокойно, это молодняк, еще даже не способный ходить самостоятельно. Но иногда именно так они пытаются обмануть тебя. Подлые ублюдки.

Я поднял пистолет и нажал на курок. Голова взорвалась, безволосый скальп взлетел в воздух и прилип к стволу дерева, как кусок мха.

- О-о-о, зачем ты это сделал? - пробурчал Миллер. - Ты ему чертову башку снес! Мозги - мая самая любимая часть!

Миллер схватил это существо и засунул в мешок, качая головой, как будто я пернул. Эти мелкие засранцы сильно кровят. Я делаю меньше бардака, забивая свиней.

- Нам достаточно, - сказал я. - Давай вернемся, у меня плохое предчувствие.

Миллер покачал головой.

- Нам недостаточно. Кроме того, это было так легко.

Я кивнул.

- Слишком легко.

Миллер рассмеялся.

- Ты слишком переоцениваешь их, парень. Их мозг еще даже не сформировался.

Но потом они стали выползать, как саранча, на локтях, на животе, на ногах. Они просто прибывали и прибывали и прибывали, и это, казалось, никогда не кончится. Падали с деревьев, шатаясь шли или ползли через кусты. Некоторые из них тянули пуповину между ног. Некоторые из них все еще тащили части своих мам, которые оторвались, когда они прокладывали себе путь из утробы. Я видел это однажды. В лесу. Маленький ублюдок выскочил из маминой пизды и тут же откусил ей клитор. Умял, даже не прожевав.

Они шли на нас, как на Голгофу - чертово стадо младенцев. Я было побежал, но, черт возьми, они не так быстры. Даже ковыляющие ... ну, они просто ковыляют. Некоторые из них могут быть на ногах, но двухлетний ребенок просто не создан для скорости.

Сначала они набросились на Миллера, вцепившись в него крошечными ручонками, впиваясь зубами в его плоть. Он попытался убежать, но они в мгновение ока уложили его.

Миллер был очень стар, он тоже немного ковылял. А они прибывали отовсюду: кусались, лягались, царапались, жевали все, что попадалось под руку. Он кричал и пытался убежать, но их было слишком много. Один вцепился в его горло, жуя кадык, как будто это была мамина соска. Каждый раз, когда Миллер открывал рот, чтобы закричать, один из этих младенцев пытался схватить его за язык или вытягивал свою пухлую голову над его лицом, выплескивая вязкую массу детской блевотины в его рот - крупины, похожие на творог, но свернувшиеся и воняющие, как болото. Рот Миллера наполнился этой дрянью, и ему пришлось проглотить ее, чтобы не задохнуться.

Бежать пока было некуда - они все еще пикировали с веток или двигались внизу, кусая меня за лодыжки. Я пинал их, бил кулаками. Две штуки вцепились мне в ногу, крошечные ручки обвились вокруг икры, и я попытался их стряхнуть, но они застряли, как раздутые клещи на дохлой собаке.

Один из них прыгнул на меня сзади и вцепился в голову, повис, как херовый парик. Я колотил по нему руками, а он грыз мой скальп, пытаясь вырвать кусок. Его крошечные вонючие пальчики нашли мой нос и вонзились в него, пытаясь сорвать его с лица. Затем его руки скользнули вниз по лицу, нашли мой рот, схватили язык и начали дергать его. Я кусал изо всех сил; пока не услышал, как эти проклятые пальцы щелкнули, как щепки, и маленький ублюдок не начал визжать, крутя своей дурной башкой и пытаясь вытащить свою руку из моего рта. Ему это удалось, но не раньше, чем я сохранил некоторые из его пальцев в качестве сувенира. Но я их выплюнул - в объятиях моей покойной жены я пробовал кое-что и получше.

Другого я ударил ружьем по голове, но он все равно не отпускал мою ногу. К этому времени его маленькая голова была вся во вмятинах, молочные зубы треснули. Я ударил в мягкое место на макушке, и приклад погрузился в него, как ложка в миску с овсянкой. Из дыры потекли мозги, и он, наконец-то отвалился. Я несколько раз сильно ударил ногой, и кусающийся сопляк полетел по воздуху. Я даже не видел, как он приземлился.

Хотелось верить, что маленький засранец все еще высоко летает, паря над деревьями.

У меня не было времени помочь Миллеру. Старик все еще пытался удрать от ублюдков, но он уже не мог снова подняться.

Они шли на меня, а я уворачивался от них, и, наконец, увидел свой шанс. Я схватил мешок с обезглавленным детским торсом и рванул через кусты.

Некоторые видели, как я убегал, и попытались последовать за мной. Но, черт возьми, я мог бы прогуливаться, а они все равно не смогли бы меня поймать.

Но потом я услышал детский вой - что-то вроде булькающего мяуканья, как у кошки в период течки. Я точно слышал эти звуки раньше. Это их боевой клич. Они говорили другим впереди, что я иду.

Я прорвался сквозь другую группу, втаптывая их маленькие тельца в землю, прыгая по ним, пока их уродливые головы не лопали, как виноградины. Они пытались схватить меня, но я бежал так, как будто моя задница была в огне.

Я добрался до хижины, но кто-то другой опередил меня. Бедняга Шеп больше не будет валяться около камина. Теперь он вместо этого лежит около крыльца. Со всех сторон крыльца…

Я зашел в хижину.

Я принес себе этот труп ребенка, чтобы съесть, и, думаю, этого хватит на несколько дней. Я открыл мешок и бросил его на кухонный стол. Детское дерьмо размазалось по всему мешку.

Я соскреб столько, сколько смог и вытер с задницы мертвого сопляка. Положил все это в миску. Облизал пальцы - не собираюсь тратить ничего зря - вкус нормальный, немного терпкий. Наверняка он ел ягоды. В его рационе слишком много грубой пищи - оно было жидким, как горчица. Золотисто-коричневая горчица. И там были полоски запекшейся крови. Наверное, с того момента, как я разорвал ему голову. Детское дерьмо - это нечто особенное, одно из моих любимых блюд - засохшее дерьмо на палочке. Но Миллер был прав - самое лучшее - это мозги. Теплые и мягкие, как желе. Прихлебывай да цеди сквозь зубы.

Хотя ты не жил, если не попробовал жареного детского члена. Особенно того, который не был опорожнен. Вгрызаешься в него и получаешь небольшой сюрприз. Соленый рассол против мягкого сладкого вкуса крошечных яичек.

И даже когда их мясо гниет, оно все равно съедобное. Гнилая детская плоть становится очень мягкой, вязкой и губчатой. Иногда оно становится слишком зеленым... тогда это как есть деревенскую ветчину ... или личинки в консервированном мясе.

Они снова плачут ... пронзительные крики, которые пилят твою голову, как бензопила. Когда они все вместе, они кричат так громко, что у тебя кровь идет из ушей.

Они уже здесь. Стучат по стенам и царапают землю. Я слышу детское агуканье, когда эти маленькие ублюдки копошатся прямо под моим окном. Борются за то, чтобы попасть в хижину... они почувствовали вкус крови. Впрочем, эти маленькие засранцы еще не разобрались, как пользоваться большими пальцами, поэтому они не могут открыть дверь и попасть внутрь.

Думаю, я смогу их переждать. Рано или поздно им придется вздремнуть.