Второй удар гонга. Врата судьбы - Кристи Агата. Страница 68

В домах у людей обычно скапливается слишком много вещей, которые принадлежали их тетушкам и бабушкам. Например, недавно я нашла в ящике шкафа, который стоит в мезонине, несколько наборов иголок, которым уже много-много лет. Я смутно вспоминаю, что не моя бабушка, а бабушка моей бабушки имела привычку дарить горничным на Рождество наборы иголок, и я думаю, что она купила их на какой-то распродаже с прицелом на следующий год. Теперь они совершенно бесполезны. Иногда становится грустно, как подумаешь, сколько бесполезных потерь переживает человек.

— Фотоальбом, — сказала Таппенс. — Это может быть интересно. Садись рядом, давай смотреть.

Они уселись на софе. Альбом был типичным для давно ушедших дней. Большинство фотографий выцвели, но время от времени Таппенс узнавала места, которые соответствовали их нынешнему дому.

— Смотри — вот эта Обезьянья Ловушка. И — смотри-смотри — под ней стоит Любимая. А вот глициния и кортадерия. Мне кажется, что это какое-то чаепитие или что-то в этом роде. Смотри, сколько людей сидит вокруг стола в саду… И под ними подписаны их имена. Мейбл. Совсем страшненькая. А это кто?

— Чарльз, — прочитал Томми. — Чарльз и Эдмунд. Кажется, они играли в теннис — у них в руках теннисные ракетки довольно странного вида. А вот Уильям, кем бы он ни был, и майор Коутс.

— А здесь… Томми, посмотри же, ведь это Мэри.

— Точно. Мэри Джордан. И это же написано под изображением.

— Интересно, кто их фотографировал?

— Может быть, тот фотограф, о котором говорил Исаак. Тот, что из местной деревни. Наверное, у него сохранились старые негативы… Надо будет как-нибудь наведаться к нему.

Томми отодвинул от себя альбом и стал распечатывать письмо, которое пришло с дневной почтой.

— Что-нибудь важное? — поинтересовалась Таппенс. — Здесь три письма. Два — это счета, и так понятно. А вот это, то, которое у тебя, оно выглядит совсем по-другому. Так оно важное? — повторила она свой вопрос.

— Может быть, — ответил Томми. — Завтра мне опять придется поехать в Лондон.

— В свои обычные комитеты?

— Не совсем, — сказал Бересфорд. — Мне надо кое с кем встретиться. И даже не в Лондоне, а под Лондоном. Кажется, где-то в направлении Харроу.

— Что? — переспросила Таппенс. — Ты ничего мне об этом не рассказывал.

— Я должен встретиться с человеком, которого зовут полковник Пайкэвей [62].

— Ну и имечко, — заметила Таппенс.

— Да уж, немного необычное.

— А я его уже слышала? — спросила миссис Бересфорд.

— Возможно, что я пару раз упоминал его в твоем присутствии. Он живет в атмосфере постоянного дыма. У тебя, случайно, нет пастилок от кашля?

— Пастилок от кашля? Не знаю. Кажется, есть. У меня осталась пачка с прошлой зимы. Но ведь у тебя нет кашля — я, по крайней мере, его не заметила.

— Правильно, но если я встречусь с Пайкэвеем, то он появится. Насколько я помню, достаточно пару раз вдохнуть воздух у него в кабинете, и кашель тут как тут. Ты можешь сколько угодно с надеждой смотреть на окна, но Пайкэвей не понимает таких намеков.

— А почему он хочет с тобой встретиться?

— Не имею ни малейшего понятия, но он упоминает Робинсона.

— Что? Того желтолицего? С толстой физиономией и окруженного тайнами?

— Именно его, — подтвердил Томми.

— Ладно, — согласилась Таппенс. — Может быть, то, чем мы сейчас занимаемся, — это тоже тайна.

— Маловероятно, принимая во внимание, когда это все произошло — не важно, что именно. Годы и годы назад — даже Исаак не может ничего вспомнить.

— «У новых грехов длинные тени», — сказала Таппенс, — я имею в виду поговорку. Хотя, по-моему, я опять ошиблась: «У новых грехов старые тени»? Или все-таки: «Ничто на земле не проходит бесследно»?

— Не помню, но мне кажется, что ни одна не подходит, — ответил Томми.

— Вечером я схожу и поговорю с фотографом. Хочешь со мной?

— Нет, — ответил Томми. — Я думаю пойти искупаться.

— Искупаться? На улице дико холодно.

— Ничего страшного. Я чувствую, что мне необходимо немного охладиться, встряхнуться и избавиться от ощущения этой паутины, остатки которой, как мне кажется, опутывают меня с ног до головы.

— Да, работка нам сегодня досталась грязноватая, — согласилась Таппенс. — Ну, что ж, а я поговорю с мистером Даррелом, или Дюррансом, или как его там зовут. Вот еще одно письмо, Томми, которое ты не открыл.

— Да? А я не заметил… Вот в нем может быть что-то действительно интересное.

— А от кого оно?

— От моего исследователя, — сообщил Томми торжественным голосом. — От той, которая мотается по всей Англии и не покидает Соммерсет-хаус, изучая сертификаты о свадьбах, смертях и рождениях, а также просматривает газетные подшивки и результаты переписей. Она очень старательная.

— Старательная и красивая?

— Не такая уж красивая, чтобы ты обратила на нее внимание, — ответил Томми.

— Это меня радует, — сказала Таппенс. — Знаешь, Томми, теперь, когда ты становишься старше и старше, у тебя могут появиться опасные идеи относительно хорошеньких помощниц.

— Ты совершенно не в состоянии оценить верного мужа, который находится у тебя прямо под носом, — возразил Бересфорд.

— Все мои подруги твердят, что с мужем легко ошибиться, — заметила Таппенс.

— У тебя неправильные подруги, — заключил Томми.

Глава 5

Беседа с полковником Пайкэвеем

Томми проехал через Риджентс-парк, а потом свернул на дороги, по которым не ездил уже целую вечность. Когда-то у них с Таппенс была квартира рядом с Белсайз-парк, и он помнил прогулки по Хэмпстед-Хит [63] с собакой, которая их обожала. Собака была исключительно своенравным существом. Выходя из квартиры, пес всегда хотел повернуть налево — на дорогу, ведущую к Хэмпстед-Хит. Никакие усилия Таппенс и Томми заставить его повернуть направо и пойти в торговый район обычно не приносили успеха. Джеймс, силихем-терьер, не поддающийся уговорам, ложился своим толстым, похожим на сосиску телом на тротуар, вываливал язык изо рта и притворялся собакой, измученной чрезмерными физическими нагрузками, которые его заставляли выполнять хозяева.

Обычно проходящие мимо пешеходы не могли воздержаться от комментариев вроде: «Ты только посмотри на эту милую собачку. На вот эту, с белой шерсткой, — она похожа на сосиску, правда? Как тяжело она дышит, бедняжка… Эти ее хозяева не позволяют ей идти туда, куда ей хочется, и она выглядит просто измученной». В такие минуты Томми брал у Таппенс поводок и твердой рукой тянул Джеймса в направлении, противоположном тому, в котором тот хотел идти.

— Боже, — говорила обычно Таппенс, — а ты не можешь взять его на руки, Томми?

— Что? Взять Джеймса на руки? Он слишком много весит…

В этот момент Джеймс, совершив тонкий маневр, разворачивал свое напоминающее сосиску тело в ту сторону, куда хотел направиться.

— Ты только посмотри на бедняжку. Мне кажется, он хочет домой.

Джеймс твердо тянул за поводок.

— Ну хорошо, — говорила в таких случаях Таппенс. — В магазины сходим позже. Придется разрешить ему идти туда, куда он хочет. Он настолько тяжел, что больше с ним ничего не сделаешь.

Джеймс поднимал на нее глаза и начинал вилять хвостом. «Я совершенно с тобой согласен, — говорил его хвост. — Наконец-то ты все поняла правильно. Пойдем. Пойдем в Хэмпстед-Хит».

И они шли в Хэмпстед-Хит.

По дороге Томми погрузился в размышления. У него был адрес того места, куда он направлялся. Последний раз Бересфорд встречался с полковником Пайкэвеем в Блумсбери, в небольшой убогой комнатке, полной табачного дыма. Здесь же, когда он приехал по адресу, оказался крохотный неприметный дом, расположившийся на пустоши недалеко от дома, в котором родился Китс [64]. В доме не было ничего интересного и романтичного.