Реальность 7.11 (СИ) - Дернова Ольга Игоревна. Страница 60

— Вам больно?

— А как вы думаете? — Колкость прозвучала так буднично, словно не с ним творилось это ужасное, непоправимое, так что на долю секунды во мне даже проснулась надежда, что всё образуется: в последний момент произойдёт чудо, ог не умрёт на моих руках, и вместе мы быстро отыщем Афидмана. Но уже в следующий момент он добавил, странно гримасничая:

— На самом деле, почти не больно… Скорее, страшно…

И всё. Дальше он только кашлял, выплёвывая кровь. Её было ужасно много вокруг, но его разинутый рот продолжал выталкивать всё новые и новые сгустки. Кровь идеально сливается с полумраком: чудилось, что у ога только одна половина лица — верхняя. Своим невидимым ртом он попытался ещё выговорить какую-то фразу, которую я не понял, но которую подтвердил согласным кивком. Тогда его тело расслабилось, перестало бороться, и Второй Протагонист мешком повалился на пол. Теперь он широко распахнутыми, неподвижными глазами уставился в потолок и ни на что больше не реагировал.

Я ощутил страшную усталость. Могло показаться, что я вместе с ним боролся за жизнь, и всё-таки упустил её, и теперь нуждался в передышке, чтобы воскреснуть. Но вот Кобольд, который, оказывается, стоял рядом, сделал шаг вперёд и небрежно пошевелил тело ога носком ботинка. Я с внезапно вспыхнувшим гневом вскинул на него глаза. Он ухмыльнулся; в ухмылке сквозило понимание.

— Оставь этот мусор утильщикам, — посоветовал он. — И пошли отсюда. Ты ведь хочешь принять участие в поимке Серебрякова?

Я помотал головой. Потом, спохватившись, выдавил из себя сиплое, жалкое «да».

— Вот и правильно. Это по-людски, — одобрил Кобольд. — Отомстишь дезертиру.

Когда я встал, он схватил меня за плечо и властно подтолкнул к выходу, назначив себя замыкающим. И я задвигался, сначала машинально, потом — всё осознаннее и быстрее, потому что ужас перед мёртвым огом оказался в тысячу раз острее страха перед живыми. Даже и не помню, как я выбрался на улицу.

— Эй! — окликнул шеф СБ. Я обернулся. Он насмешливо смотрел на меня снизу вверх.

— Помоги мне вылезти!

Полы его длинного дождевика распахнулись, пока Кобольд карабкался наружу, а затем захлопали на ветру.

— Тьфу, испачкал меня, — проворчал он вместо благодарности, вытирая руку о мой же рукав. И я, постепенно приходя в себя, вспомнил, что запятнан кровью Второго Протагониста. Я присел на корточки и опустил ладони в лужу. Дождевик Кобольда продолжал оглушительно шуршать над моей головой, пока он разговаривал по рации. Разговор получился коротким: до меня долетела лишь пара отрывистых распоряжений — расставить посты по периметру (по какому периметру? я не понял), полагаться при столкновении с дезертиром на оружие, а не на синты, не покалечить заложника. За последнее я был ему благодарен. Хватит уже этих травм и смертей. И ещё я слегка позавидовал той слаженности, той пригнанности рабочих шестерёнок, которые демонстрировала легионерская служба: достаточно было нескольких фраз, чтобы всё вокруг пришло в движение, все исполнители заняли свои позиции и само это дело с похищением Афидмана перешло в новую, деятельную фазу.

— На поверхности ему от нас не уйти, — успокоил Кобольд, когда мы уже сидели в машине (как-то само собой решилось, что я отвезу его к Башне). — А внизу он тоже надолго не засядет.

— Почему?

— Чем дольше на одном месте, тем для него опаснее. Он понимает, что должен двигаться. Вопрос — куда? Точнее, для нас вопрос заключается в том, откуда и когда он вылезет. Дальше уже дело техники: стоит ему высунуть нос на поверхность, как мы его сцапаем.

— А если… — я поколебался, прежде чем продолжить, но важность миссии перевесила. — А если он захочет пересидеть Изменение внизу?

— Это было бы скучно.

Я с удивлением покосился на собеседника. Шеф СБ ухмыльнулся.

— Охота на человека — самое адреналиновое из занятий. Ты же был на Арене, не можешь не знать. Самое главное здесь то, что у человека всегда есть цель. И есть план по её выполнению. Разгадка цели и плана определяет конец охоты. Вот я пока ничего не знаю о целях Серебрякова, поэтому мне интересно. Я задет за живое, принимаю его поимку близко к сердцу.

— То есть, для вас это просто игра, — неуверенно сказал я. Он не стал отрицать.

— Да. Жестокая игра с открытым финалом. А что тебя так смущает? Мы с тобой оба — представители вида хомо люденс, «человек играющий». Весь мир театр, и люди в нём актёры.

— Хорош ли театр, — сказал я, — в котором все страдания — настоящие?

— Ну, с этим, — протянул он, — мы ничего не можем поделать. Остаётся одно — получать удовольствие.

Я растерялся. От этой его жизненной позиции веяло неприкрытым цинизмом, гнилью полуразложившейся души, способной только на хватательные рефлексы. Собеседник истолковал моё молчание по-своему.

— На этом пятиминутку философии будем считать законченной. Лучше займёмся дедукцией. Что связывает Серебрякова с АКУ-3000?

— Ну… — я замялся. — Они знали друг друга на Фабрике.

— Об этом я и без тебя догадывался, — сварливо ответил Кобольд. — Пошевели извилинами, Бор. Интенсивнее! Ну?

Я мог бы сообщить ему, что оба они любили одну и ту же женщину — Лидию. Но вряд ли Рем преследует Афидмана только из чувства ревности. Поэтому личные причины будем считать не подлежащими разглашению.

— Несколько лет назад они участвовали в одном неудачном эксперименте. — Я облизал сухие губы. — По хакерскому проникновению в Башню.

— Ну-ка, ну-ка, это уже теплее. — Кобольд явно оживился. — Эмпато-хакерство — это же специальность Серебрякова? Была.

— Почему была? — удивился я.

— Потому что когда он сбежал в Таблицу, его синт был уже так перекроен и перекорёжен, что ни о каком хакерстве и речи быть не могло. Думаешь, мы его не проверили перед поступлением в ДУОБТ? Он показался нам безвредным чудиком, слегка двинутым на огах, — и всё. Либо паршивец хорошо продумал свою легенду, либо проверка не врёт. Я склоняюсь к последнему, иначе зачем бы ему понадобился тайник для пластырей и присосок?

А правда, зачем? Не дождавшись от меня отклика, шеф СБ назидательно закончил:

— Чтобы компенсировать утрату врождённых способностей. Так мне это видится, во всяком случае. Но это не приближает нас к ответу на вопрос, зачем ему понадобился АКУ. Попробуем зайти с другого конца. Что такого умеет этот ог, чего не могут другие?

— Да ничего практически, — досадливо ответил я. — Другими огами он командовать уже не может, сам говорил. Что он вытворяет с биотканью, вы видели, но вроде бы Рему это неинтересно…

— Вроде бы, — с нажимом повторил Кобольд. — Тут, куда ни кинь, везде сплошные «вроде бы». У твоего Серебрякова больная логика, это очевидно. И от ога ему что-то нужно, тоже очевидно.

Не от ога, внезапно понял я. И вперился в дорогу, чтобы не выдать себя случайным движением. Афидман был единственной ниточкой, связывающей Рема с матерью. Последним, кто общался с ней перед смертью. Лидия сказала или передала огу нечто такое, что было важно для Рема. Но что? Своих вещей у Афидмана не было. Не считать же за искомое биотканый комбинезон — он для ога всё равно что вторая кожа. Значит, это нечто нематериальное.

— Какой-то синт? — я пробормотал это вполголоса и обнаружил, спохватившись, что шеф СБ наблюдает за мной с большим интересом.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — заметил он. — Даже как-то жалко глушить твой дедуктивный азарт, но придётся довести гипотезу до логического завершения.

— В смысле? — не понял я.

— В смысле, если это действительно синт, Серебрякову надо каким-то образом вытрясти его из ога. И если он спешит покончить с этим до Изменения, то вряд ли будет церемониться.

Всё, происходившее потом в Башне, я видел как сквозь плотную стену тумана. Наверное, переутомился. Знаю по опыту, ожидание выматывает, а те несколько часов, которые мы провели в штаб-квартире легионеров, свелись к простому ожиданию. Периодически поступали новые сводки от легионерских патрулей и постов, Кобольд выслушивал их и нетерпеливым взмахом руки отметал в сторону всё несущественное. То есть, большую часть сообщений. Существенное заключалось в том, что ни одна живая душа дезертира не видела. На исходе первого часа Кобольд ненадолго вышел из комнаты, а, вернувшись, сообщил, что к поиску подключили второй контур. Я ничего не понял, но согласно кивнул. «Ещё мы запустили дронов, — добавил он. — Минут двадцать тому назад. Егедей выделил нам под это дело целую команду техников. Ждём результатов». Я кивнул ещё раз. Дело происходило в длинной как кишка и пустынной комнате, на одном из подземных этажей АВ-Башни. И я, немного отойдя от лихорадки последних событий, начал медленно и неотвратимо пропитываться здешней атмосферой. Трудно сформулировать, в чём заключалась её особенность. Возможно, само осознание того, что я сижу в Башне, созданной при Гиазе, так на меня подействовало. Во всяком случае, мысли мои распрыгались как блохи. Всплывали какие-то куски сцен и разговоров из моей жизни в общаге — из тех ещё времён, когда я не знал Афидмана; потом вдруг я начинал гадать, каким человеком был Отец-Основатель; а то, снова кусками, в голове высвечивались обрывочные подробности о внутренней планировке Башни, внедрённые в меня Ритой Риомишвард. Пару раз, оставленный наедине, я хватался за телефон — хотел позвонить то Эду, то Перестарку, но номера первого я не знал, а в общагу слать весточку передумал. Третьей попыткой стал звонок Злате Секель, тут-то и выяснилось, что подземный этаж экранируется. Бесполезная оказалась затея, только подлившая масла в общий котёл моей тревожности.