Графиня берет выходной (СИ) - Павлова Екатерина. Страница 46

— Я ничего не имею против, но… Но я завтра утром хотела встать пораньше и пойти в спортзал. Боюсь, тебя разбудить.

— Да? — задумчиво чешу нос, — Ладно, ты права. Я, наверное, тогда переночую у себя. Люблю тебя, дорогая, ты самая лучшая, — целую в щеку подругу и возвращаюсь в свой номер.

В среду у меня получается улучшить свое время на трассе, хотя болид слушается меня плохо. На поворотах его сильно заносит и приходится снижать скорость. Скорсезе в очередной раз объясняет мои ошибки на замедленной видеозаписи, я киваю, но ничего нового для себя не узнаю. Исправить ошибки — это дело техники и тренировок.

Хочу пораньше уехать с автодрома. Боюсь, что если опять засижусь допоздна, то за мной вновь приедет муж, он же грозился обучать меня пресловутому этикету! Вот только на этот раз чувствую, что моя выдержка лопнет по швам. Мне категорически противопоказано находиться с Генрихом Истербруком в одном помещении.

— Мисс Хендрикс! — окликает меня старший конструктор Джонатан Тейлор, — У меня для вас небольшой презент, — протягивает он мне внушительную книжечку, — Возьмите, почитаете на досуге: «История развития двигателей гоночных болидов». Здесь написано о других формах расположения кристаллов.

— О! — округляю глаза и натянуто улыбаюсь, — Неожиданно! Спасибо, обязательно почитаю на досуге!

Принимаю тяжелую ношу и еду в отель. Открывать книгу не планирую, но Элджи в номере нет. Судя по ее сообщению, она отправилась на очередную экскурсию и вернется только утром. Даже обидно немного становится, отпуск планировала я, а по полной отрывается Элджи. Переодеваюсь в ночную пижаму, заказываю в номер обед и открываю книгу, решая все-таки просмотреть пару картинок со скуки. Несколько вариантов расположения камней кажутся мне интересными и заслуживающими внимания, оставляю в книге несколько закладок.

Смотрю на часы. Шесть часов и тринадцать минут вечера. Генрих мне не позвонил и не написал. Ни мне, ни Донне, если быть более точной. Немного злюсь, ведь обещал же заняться моим обучением! Хочу заказать ужин в номер, но неожиданно в дверь стучат. Никто кроме подруги беспокоить меня не должен, но и у нее на этот случай должен иметься ключ.

Встаю с кровати, медленно тащусь ко входу и открываю дверь. Это настоящий удар под дых. Дышать становится нереально трудно, спазм сжимает и выкручивает мои легкие, я не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть. Без кислорода мозг тоже отказывается работать, лишь на прощание машет мне ручкой.

Как дурочка стою недвижно и любуюсь собственным мужем. Именно любуюсь, его лица без маски аристократичности я давно не видела или не замечала. Мне кажется, что именно сейчас, в этот самый момент я глубоко и бесконечно осознаю всю силу любви к своему супругу. Любви, которая незримо теплилась все это время в моей души, а сейчас вырвалась на свободу искрящим гейзером чувств.

Шесть часов и тринадцать минут вечера.

Мой муж великолепен. Серые глаза уже не кажутся такими ледяными, его взгляд сродни потокам вод теплого океана, которые спасают в своей неге от жара палящего солнца. На щеках играют соблазнительные ямочки от улыбки. И я забываю саму себя.

Удивительно, почему я никогда не замечала этого раньше? А может, всегда знала, и только делала вид? На интуитивном уровне мне было спокойнее, когда Генрих носил свою надменную аристократическую маску. Будто пыталась обезопасить свое сердце и душу от сильных чувств. В маску влюбиться сложнее чем в живого человека. И сейчас он мне совсем не оставляет выбора. Для меня больше нет пути назад. Нельзя не любить.

Стою ни жива, ни мертва. Время тянется ужасно долго, будто я зависла в вязком киселе и не могу выбраться. Да, и выбираться, честно говоря, не хочется.

— А вы к кому? — хрипло, не своим голос спрашиваю и смотрю, как широкая улыбка обнажает белоснежные зубы и еще ярче очерчивает ямочки на щеках. Соблазниться, умереть и не встать.

Спина каменная, ноги деревянные, пола под собой не чувствую. То ли парю в воздухе, то ли покачиваюсь на волнах эйфории. Живот скручивает от волнения и предвкушения чего-то сладко-запретного.

С толикой досады и какой-то долей обреченности понимаю, что этот новый Генрих умеет улыбаться не только губами. Он улыбается глазами. Будто незримый свет души сияет на их дне и ложится лучиками морщин в уголках глаз. На меня с головой обрушивается новая волна очарования, сметает все прежние чувства и переживания, не щадит ничего, хочется плакать от собственного бессилия. И вместе с тем в душе рождается что-то чистое и светлое, способное столь же ярко сиять и отражаться в моих глазах.

— Простите, Донна, это я, Генрих Истербрук, — чуть склоняет голову мужчина и прислоняется лбом к дверному косяку, — Не хочется вас компрометировать лишний раз. А это лицо почти никто не знает.

Генрих врет. Нет, слишком грубое слово. Он лукавит. Не говорит всей правды. Безусловно, он желает оставаться в глазах общественности примерным семьянином, за что я ему и благодарна, но ведь это всего лишь повод. Причина его появления без маски кроется в другом — поразить меня в самое сердце. И на этот раз лукавить не буду уже я, ему удалось это сделать.

Продолжать игру не хочется. Это становится бесполезным занятием, когда истина и так лежит на поверхности. Но завершить ее необходимо на высокой ноте.

— Проходите, Генрих, вы собираетесь заняться моим воспитанием? — хлопаю ресницами, медленно приходя в себя.

— Да, безусловно. Только ради этого и пришел, — снова хитрит он.

— С чего же мы начнем? — жестом пропускаю его в комнату и вытираю влажные ладони о брюки пижамы.

— Начтем мы с бокала вина. Как вы на это смотрите, Ди? — выделяет он мое имя. Вздрагиваю и с вызовом скидываю голову. Готова поспорить, что вчера он проболтался случайно, а какую игру ведет сейчас?

— Ди? — удивленно поднимаю бровь, — Почему вы меня называете этим именем уже второй раз?

— Простите, я взял на себя смелость немного сократить ваше имя, Донна, Ди. Слышите? Общая заглавная буква, — поясняет он и с придыханием уточняет: — Вы не против, Ди?

Против ли я? Очень может быть! У меня мурашки по коже бегут от этого проникновенного «Ди», раствориться хочется в его звучании. Для меня это как восьмая нота в октаве звуков, такая же неповторимая и незаменимая, как и семь остальных.

— Нет, не против, — пожимаю плечами.

Мы разливаем вино по бокалам. Терпкое, кисло-сладкое, с горчинкой на языке — все, как я люблю. Порой, мне становится страшно от того, насколько Генрих хорошо меня знает. Распиваем напиток медленно, наслаждаясь его вкусом и взглядами в сторону друг друга. Генрих исправно выполняет свое обещание, рассказывает мне что-то о манерах, об этикете, о правилах поведения в высшем свете. Я его не слушаю, лишь вежливо киваю и пытаюсь съесть его взглядом, отхватить себе маленький кусочек, запечатлеть эти воспоминания в памяти навечно. Слежу неотрывно за его пальцами, аккуратно барабанящими по столу, губами, подергивающимися в легкой улыбке. Мечтаю почувствовать эти губы на своем теле, на языке. Ощутить всю их сладость и мягкость. Вино приятно согревает кровь, заставляя мысли течь совсем не в целомудренном направлении.

— Мисс Хендрикс, а танцевать вы умеете? — спрашивает он, и я по инерции киваю.

— Точнее нет! Не умею! — быстро исправляюсь и замираю.

— Позволите? — протягивает мне руку, а мое сердце восторженно подпрыгивает в груди.

Я позволю все, не только танец.

— Вальс? — уточняю, протягивая навстречу свою ладонь.

— Танго, — коварно усмехается, и дрожь желания пробирает меня до костей, от макушки и до кончиков пальцев, вложенных в горячую руку мужа.

Он включает музыку на телефоне и одним рывком притягивает меня к себе. Мой нос касается его подбородка, делаю глубокий вздох, блаженно прикрывая глаза, и наслаждаюсь свежестью мужского парфюма. Этот негодяй, самый восхитительный негодяй во всем мире, подготовился по всем фронтам и бежать некуда.