Двое: я и моя тень (СИ) - "AttaTroll". Страница 33

— Вали я сказал! — рявкнул Чак.

Вся злость вдруг разом пропала. Лопнула. Лизи неуверенно поднялась со стула, и, запинаясь, поскорее вышла из кабинета. Хлопнула дверью, — бах! — и ярость вернулась обратно. Вялая апатия, обыкновенно накатывающая в кабинете психиатра, вдруг осыпалась, захотелось влететь в кабинет, схватить Чака за грудки и вдарить ему. Разбить его идеальный нос, за который он отвалил, наверное, уйму бабла. Лучше бы накачал себе мозгов!

Или забрать у него свою карточку и порвать её к чёрту, забыть дорогу в эту сраную клинику, а потом пойти и повеситься.

Урод.

И мисс Мозес не позвонить: Лизи прикреплена к этому участку, состояла на учёте с кучей диагнозов, которых у неё на самом деле не было. Ни одного. Ни шизофрении, ни раздвоения личности. Ничего, сукины вы дети! Может, мисс Мозес и депрессию выдумала. У кого ни разу не возникало мысли сигануть из окна или пустить себе пулю в лоб, потому что долбаная жизнь — та ещё сука? Дерьмо. Теперь Лизи понимала, что зря тогда поплелась к психиатру: надеялась, что ей помогут. Чем? В этом сумасшедшем мире Джокер ей помогал куда больше, чем все эти бесчувственные уроды.

Хороша шутка: Джокер сам загнал её в это состояние и сам же из него вытаскивал. Охренеть как смешно. Оборжаться просто.

Дома Лизи в очередной раз поставила перед собой баночку на стол и высыпала содержимое. Десять таблеток. Это либо десять дней полной апатии, страшных глюков, которые не такие уж и страшные, потому что одна таблетка притормозит внутренних демонов, но не засунет их обратно в ад. Либо это пять дней, полных охрененного безразличия, с нормальным сном и относительно хорошим настроением. Можно пять дней наслаждаться жизнью, а потом сунуть голову в петлю, а можно десять дней охреневать от пиздеца в голове и в итоге всё равно сунуть её в петлю. День так на шестой.

А ещё можно пойти скользким путём и найти дилера, который станет лапочкой-суперменом, приносящим колёса.

Итого есть выбор из трёх дорожек, и каждая просто жесть, а последняя так вообще самоубийство в квадрате, помноженное на само себя трижды. Связаться с мафией — всё равно что подписать себе смертный приговор, свернуть его трубочкой и обвязать розовой ленточкой.

Нихрена не клёво.

Паника всегда накатывала по вечерам, перед сном. Видимо, у бога психических расстройств особый юмор: вечером и ночью особенно дерьмово, страшно и стрёмно. Глюки не просто глюки. Страх не обычный страх, а ужас, вылезающий из зазеркалья, вливающийся в реальность, вплетающийся в естественный ход событий. И уже нет сил отличать, где правда, а где вымысел. Может быть, и Джокер всего лишь часть этих галлюцинаций: его нет и никогда не было, это больное воображение выдумало его, чтобы он сначала помучил, а потом спас. Супергерой хренов.

Лизи не могла отогнать мысли о визите к врачу, о том, что её приняли за наркоманку. А нельзя было просто полистать её карточку! Ведь там есть страница с информацией о посещении нарколога: последний визит, если память не изменяла Лизи, был три недели назад. Наверное, мисс Мозес тоже подозревала что-то такое, но виду не подавала и прямо обвинения не сыпала. Как говорится, взятки гладки. Ни следов от уколов, ни намёка на наркоту в крови. А по логике нового психиатра получалось, что раз человек подвергся нападению, то вот и повод для обидного ярлыка нашёлся. К чёрту.

Лизи достала новую пачку сигарет из ящика на кухне. Табак только усугублял тревогу и нервозность, но Лизи ничего не могла с собой поделать: сигареты таяли одна за другой, как снег в мае.

Лизи посмотрела в окно и засмеялась. Вот и сумасшествие подъехало! Она хохочет одна в пустой квартире. Забавно. Хотя нет, нихрена не забавно. Она злилась на себя и на всех вокруг, ей хотелось закричать и что-нибудь сломать. Швырнуть телефон об стену, например, чтобы больше никогда не звонил.

Но было в этом понедельнике место и для приятной новости: в ремонтной мастерской с пониманием отнеслись к её просьбе подождать неделю или даже две. Лизи, содрогаясь в ожидании отказа, объяснила девушке на том конце провода причину своей просьбы. И ей не отказали. А потом этот чёртов поход к психиатру всё испортил, хорошее настроение укатилось коту под хвост.

Остаток дня прошёл мутно и непонятно, словно его и не было вовсе. Вечер подкрался, привычно укрыл город чёрным плащом, зажёг жёлтый свет в окнах домов, обнял небо, отчего то растрогалось и заплакало. Фонари выхватывали из темноты дождь и подсвечивали его, как на сцене театра. Лизи не открыла окно и не пустила неласковый вечер равнодушно обнять её, не позволила ему зажечь лампу, постелить в комнате обманчивый уют. Это всё ложь. Пыль в глаза.

Лизи стояла в темноте у окна и разглядывала дом напротив, наблюдала за жизнью, покрытой налётом нищеты и одиночества.

Она оглянулась, когда дверь в её квартиру скрипнула, и затянулась. Свет из коридора на несколько секунд прокрался внутрь, лизнул половицы, лёг на стены, но вечерний гость прикрыл за собой дверь, и свет растаял во тьме.

— Больше не прячешься от меня, — Джокер не спрашивал.

Он включил свет и нарушил магию вечернего безумия, потому что Джокер и есть безумие. Неподдельное. Настоящее. Пугающее, но такое притягательное. Он не спеша подошёл к Лизи и забрал сигарету. Закурил.

— Сегодня без сюрпризов? — он облизнул ярко-красные губы.

Лизи качнула головой: «Без». Джокер хмыкнул и огляделся, словно всё-таки чего-то ожидал. И вдруг улыбнулся, остановив взгляд на высыпанных таблетках на столе.

— … Я иду куда-то вдаль,

Где граничат злость-печаль,

Там, где жизнь не ставит знаки,

То ли розы, то ли маки,

То ли птицы, то ли крысы,

То ли в бездне, то ли в выси,

Что найду, где потеряю —

Я не знаю, но считаю:

Раз, два-три, четыре, пять.**

На последних словах он подошёл к столу и сгрёб таблетки, сжал их в ладони, хитро глянул на Лизи.

— Что ты задумал?

Лизи не успела остановить его. Джокер шагнул в ванную и бросил таблетки в раковину. Тук-тук-тук. Они застучали по ней и скатились в слив, Джокер включил воду и помахал им рукой.

— Ты что творишь? Это же последние!

Она подскочила к раковине и сунула пальцы в слив, будто ещё не поздно было что-то исправить, например, повернуть время вспять, но Джокер подхватил её под локоть и выволок из ванной.

— Эй! Потише! — шикнул он, когда Лизи дёрнулась снова, порываясь вернуться к раковине. — Можно жить и без таблеток. Я же говорил тебе.

— Но… — Лизи разволновалась, чувствуя, как паника подкрадывалась к ней на мягких кошачьих лапах, обволакивала чёрным туманом. — Я не могу.

— Можешь, — сладко протянул он. — Я научу.

Он взял Лизи за руку и повёл к дивану, так, как если бы она и правда заплутала во тьме, а он нашёл её, не испугался нырнуть в бездну и вытащить. Она шла за ним и, кажется, уже не плутала по долгим пугающим лабиринтам уставшей бояться души. Джокер сел на диван и потянул Лизи к себе. «Иди сюда», — его шёпот звал из тьмы. Лизи забралась на него, села сверху и прижалась к его щеке. Он пачкал её краской, искал её губы. Прижимал к себе.

— Ты меня не оставишь одну? — одиночество хуже заклятого врага. Оно никогда не упускало возможности прилечь рядом и забраться под одеяло, приносило с собой холодные сны и пасмурные вечера. А если за окном приветливое солнце, одиночество шептало на ухо: «Оно светит не тебе».

Джокер поцеловал свои пальцы и прижал их к губам Лизи.

— Я здесь, радость. Папочка с тобой.

Он что-то мурлыкал, какую-то песню: Лизи не разбирала слов, просто слушала мелодию. Сегодня она не сбегала, не боролась со стихией, вместо этого позволив себе стать с ураганом единым целым. Может быть, так угодно судьбе? Ведь Джокер — это новое лицо Готэма, его наказание и строгий судья. Может, Лизи не жертва, а часть чего-то большего? Просто пока не получилось понять, чего же именно.

Или всё предельно просто, ответ на поверхности, только надо было разглядеть его сразу: она часть Джокера. Да или нет?