Двое: я и моя тень (СИ) - "AttaTroll". Страница 74

Он подмигнул ей и чиркнул зажигалкой.

— Соучастие? — вскрикнула Лизи.

— Всё не так просто, — Джеймс нарочито растягивал слова. — Это мы с вами знаем, что вы всего лишь заложница обстоятельств, а правосудие на это может посмотреть совсем иначе. Скоро головы полетят с плеч, но я помогу вам сберечь вашу на месте. Я так понимаю, не вы убили детектива?

***

Правда — это бомба, которая убивает двоих: того, в кого ее бросили, и того, кто ее бросил.

Ф. Партюрье

Суды и обвинения летели одни за другими без остановки. Рука правосудия силилась повесить на Лизи самые тяжкие преступления, её обвиняли в соучастии, в сокрытии опасного преступника, в пособничестве, в убийствах и грабежах, во всё хаосе, в котором Готэм полыхал не одну неделю. Она два раза ложилась в больницу на сохранение с угрозой потери ребёнка, и хотя здравым решением стало бы пустить всё на самотёк и избавиться от этого главного воспоминания, но совесть не могла позволить снять с себя все эти ложные обвинения и повесить их на нерождённого ребёнка. Он такая же жертва, как и многие невинно пострадавшие.

На эти моменты правосудие немного ослабляло невидимую верёвку на шее, давая свободно глотнуть воздуха. Но как только Лизи переступала порог больницы, оказавшись на улице, тут же затягивало удавку и продолжало искать способы подкопаться ещё глубже. Джокер — это весомый аргумент, чтобы найти козла отпущения и повесить на него всё возможное. Джеймс помогал как мог, не бросил Лизи этим акулам на съедение.

С тех пор, как Артур был ранен в их доме, она не видела ни его, ни кого бы то ни было из его людей. Она не участвовала в опознаниях, а когда единственный раз у неё спросили, не желает ли она, протеже, повидаться со своим бывшим покровителем, Лизи наотрез отказалась, чем нимало удивила следствие. А вот мысли у неё никто не мог отнять: они мучили её похлеще всех этих негодяев в форме, набросившихся как пираньи на слабую жертву, которая себя даже защитить толком не могла. Джеймс, как и обещал, помогал ей чем мог. Например, обеспечил хорошего адвоката, что помогло снять несколько голословных обвинений. Всё это тянулось без малого четыре месяца: долгие, как кошмарный сон. Проснуться бы, да никаких сил не было.

На протяжении этой долгой, муторной и каторжной тяжбы Марта, вернувшаяся по такому случаю в Готэм, сопровождала Лизи. Она помогала подруге, выслушивала её, не давала впасть в глубокий чёрный колодец отчаяния, а если замечала, что Лизи сидела на краю, непременно вытаскивала и приводила в чувства. Почти в то же самое время из банка пришло письмо, которого, по правде говоря, никто не ждал: на имя Лизи перевели кругленькую сумму, на эти деньги можно было жить припеваючи и безбедно неприлично долго по меркам человека, потерявшего всё, даже себя. От кого пришёл перевод, так и осталось тайной, хотя не покидали сомнения, что данную махинацию провернул старый новый друг Итан. Джеймс Гордон.

Однажды Лизи всё же решилась узнать, как проходили суды и следствия по делу Артура Флека, более известного как Джокер. С ума можно сойти! Всевозможные тесты и экспертизы показали, что этот человек не притворялся, не ломал комедию, а был сумасшедшим взаправду, с настоящим раздвоением личности как оно есть. Поначалу никто не верил, более или менее восстановленная полиция спустила всех собак на поиски Джокера, а после психиатры, уставшие от погони за призраками, пояснили как следует, что копы всего лишь бегают за ветряной мельницей, в то время как преступник — вот он, перед их носом. В Аркхэме. И беготня за собственным хвостом прекратилась. Лизи стоило немало нервов, чтобы пересмотреть множество газетных статей на эту тему. В библиотеке даже открыли небольшой отдел по делу Джокера, собрав все материалы в одном месте, и Лизи провела там немало времени.

Когда правосудие более или менее дало ей свободно вздохнуть, Лизи принялась размышлять о том, хотела бы она всё-таки увидеть Артура или нет. Услышать его голос. С первого дня его поимки ей никто так и не дал толком вразумительных объяснений, кроме «да, он псих» и «вы пойдёте за соучастие», а потом «нам очень жаль».

Все эти долгие месяцы они с Мартой жили на старой квартире Лизи, которая пригодилась в самое грустное время. Она даже пошутила, когда переступила порог этой обители нищеты, что всё возвращается на круги своя. А судьбу дома, в котором они с Артуром жили, решил суд: дом ушёл в пользу благотворительной организации. Хоть кому-то польза в этой тяжёлой ситуации.

Весна прошла в судах и в слезах, а летом стало полегче. В середине июня Лизи всё-таки набралась смелости и не без помощи Джеймса Итана Гордона получила разрешение на одно посещение Аркхэма.

Мысли одновременно роились, как будто вспугнули стаю птиц, и тут же замирали, как вмороженные в лёд. Бросало то в холод, то в жар, пока Лизи сидела в зале ожидания за белым столом на белом стуле, окружённая белыми стенами. Она огляделась. Немудрено, что попавшим сюда не светило вновь увидеть серые улицы Готэма: людей нарочно окунали в белоснежное сумасшествие, оно везде, на каждом шагу, и нет от него никакого спасения. Лизи зажмурилась, и даже тогда мыслями погрузилась не в сумрак подсознания, а в белый туман, густой, как кисель, липкий, как мёд.

Она сидела одна в зале ожидания. Взгляд то и дело возвращался к крюку, ввинченному в противоположный угол стола. Для особо буйных. Дрожь прошла по телу при мысли о том, что её доброго Артура приведут закованного, как опасного преступника, и тут же обида всколыхнула сердце, прогнав жалость со сцены. Лизи боялась расплакаться у него на глазах и предстать слабой, искалеченной, растоптанной. А ещё потому, что Артур мог догадаться, что она соскучилась. Джокеру как раз об этом знать вовсе не обязательно.

Волнение звенело натянутой струной. Страх грузно наваливался сверху и шептал, шептал, внутренний голос умолял встать и уйти и никогда не возвращаться в это странное место боли и слёз, которые лили не заключённые, а их несчастные жертвы. Лизи уронила голову на стол, прижалась лбом к столешнице и зажмурилась. Нельзя. От прошлого не сбежать, милая. Куда бы ни ушла Лизи, где бы ни спряталась, правда всюду будет неустанно шагать за ней, и над всем миром будут звучать звенящие голоса Артура Флека и Джокера. Она прижала ладонь к животу, и маленькая ручка или ножка отозвалась толчком. Лизи подняла руку к вороту блузки и ухватилась за расстегнутую пуговицу. Выкрутила её и задрожала от новой волны не то страха, не то очередного накатившего волнения.

Что она ему скажет? Что ненавидит? Как будто он не догадывался. Может, Лизи боялась его ответов, неверных слов, особенно если перед ней будет сидеть её мужчина, а говорить он будет при этом от лица Джокера. Станет язвить, отпустит колкую пошлую шутку, непременно обидную, а Лизи не сможет ответить, потому что растеряется перед восставшим из праха. И тогда он опять победит, даже будучи заключённым в доме скорби и печали.

Тяжёлая белая дверь натужно скрипнула. Лизи вздрогнула, обернулась и уставилась на появившегося на пороге бугая в белом. Санитар? Полицейский? Никаких отличительных знаков, чтобы понять это. Да и зачем? Служитель Аркхэма безразлично шагнул в комнату, а за ним вошёл Артур. Он держал скованные руки внизу, перед собой, и довольно уверенно вышагивал, но когда его взгляд перестал бегать по стенам и остановился на притихшей Лизи, Артур замер. Бугай встал недалеко от стола и сложил накачанные руки на широкой груди. Вздохнул. Склонил голову набок и глянул на Лизи неоднозначно. Она отвернулась и проследила за тем, как Артур дошёл до своего стула, осел на него и растерянно улыбнулся.

Сложно сказать, исхудал ли он сильнее, чем был, но глаза будто смотрели из серых ям, скулы острее, хотя в целом Артур не выглядел измождённым. Может, он устраивал голодовку, потому что такой цепкий взгляд не принадлежал сломленному человеку. Так не смотрели пережёванные и выброшенные на обочину времени люди. Напротив Лизи сидел тот же бунтарь и свободолюбец, волею судьбы загремевший в клетку, но коготки от этого выпускать не переставший.